Олег Аксеничев - Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя

• Название: Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя
• Автор: Олег Аксеничев
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-38692-5

1569 год. Разгар опричнины. Царь Иван Васильевич выжигает измену и ереси калёным железом. Попал в немилость и сослан в дальний монастырь митрополит Филипп — последний, кто смел перечить Грозному Царю, обличая его грехи и жестокость. И неведомо Ивану, что непокорный митрополит был его главной защитой от страшной напасти, что бес, вызванный знаменитым астрологом и некромантом Джоном Ди, уже вырвался на волю, чтобы завладеть душой государя, лишить его разума и утопить в крови его царство... Кто встанет на пути Зла? Кто посмеет бросить вызов врагам Руси и самому Нечистому? Кто готов отдать за Отчизну не только жизнь, но и бессмертную душу? Кто станет тайным оком Царя и снимет с его сердца проклятие проклятых?

---

   — Сведения верные, лекарь Елисей.

   — Хм. Так сразу ничего не смогу сказать. Нужны опыты... Вы отдадите мне этот предмет?

   — Нет. Но могу разрешить работать с щитом здесь, у меня в доме.

Бомелий благодарно поклонился.

   — Мне нужно время для поиска. Кажется, в одной из книг, что я привёз из Англии, есть сведения о чём-то подобном.

   — Долго ли собираетесь искать?

   — Седьмицу. Возможно, дней десять. Если не возражаете, я пришлю слугу с известием, что готов к новым опытам.

   — Не возражаю.

Умной отпустил Бомелия.

В разговоре что-то пошло не так. Но что?

Лекарь старательно подчёркивал, как мало интересен был для него доставленный из Европы предмет. И, тем не менее, просил его себе, для опытов.

Естественное любопытство? Или Бомелий знал о щитах Бен-Бецалеля больше, чем открыл Умному? Сколько на всю Европу было практикующих магов и алхимиков? Неужели они не интересовались деяниями друг друга?

   — Пусть твои люди приглядят за Бомелькой, — сказал Умной в тот же день Грязному, заглянув в заново отстроенный после прошлогоднего пожара Разбойный приказ. — Темнит что-то царский лекарь...

   — Ничего, — ухмыльнулся Грязной. — Дождусь ещё, угольков ему под пятки насыплю. Вот тогда и засветится, не хуже лампадки, прости Господи!

Вовремя остерёгся князь, ох, вовремя!

Тем же вечером Бомелий самолично, никому не доверив, поехал на Варварку, в Английское подворье. Соглядатай Грязного, мартовским кошаком шмыгнув на крышу боярского дома, чванливо нависшего над соседями, разглядел оттуда, как лекарь передаёт во внутреннем дворе подворья письмо степенному купцу, приглядывающему за погрузкой своего товара в телеги.

Торговый обоз задержали завтра поутру у городских ворот. Иноземному купчине, отведённому в сторонку, разъяснили, что проверять его товары можно по-разному. Можно всё так разворошить, что и везти дальше не потребуется — свалка, она рядом. А можно и не смотреть ничего. Если письмо Бомельки не в Англию поедет, а стрелецкому сотнику отдано будет. Мести чернокнижника купцу опасаться не стоит; с того света не мстят, как известно.

Вот и поехал к Холмогорам английский караван, так и не досмотренный у ворот Москвы. А Умной с Грязным развернули запечатанное перстнем Бомелия письмо.

Из послания Елисея Бомелия сэру Уильяму Сесилу, лично в руки, чрезвычайно важно:

«...Великому князю московитов в руки попала вещь с огромным магическим потенциалом. Страшно и подумать, что наступит с цивилизованным миром, если восточные варвары смогут понять принцип действия сего предмета.

Уничтожить либо похитить сей предмет не представляется возможным. Осмелюсь сообщить, что в Еврейском городе Праги, откуда был украден сей артефакт, должны находиться сходные предметы.

Дело настолько важно, что решил, не дожидаясь Вашего соизволения, покинуть столицу варваров. Следующее письмо надеюсь отправить уже из Богемии...»

   — А ведь скрылся маг Елисей, пёс смердячий!

   — Вопрос времени, — заметил на это Григорий Грязной.

И был, как часто случалось, совершенно прав.

Бомелия со слугой поймали под Псковом. Беглый царский лекарь сулил своим надсмотрщикам за освобождение большие деньги, потом пугал карами небесными, обещал напустить на них и их семьи бесов — бесполезно.

В Разбойном приказе, едва завидев строгое лицо Малюты Скуратова, Бомелий повалился на колени, начал говорить: про себя, про тех, с кем держал связь в Английском подворье, кто продавал Русь за полновесные имперские талеры.

Но что за допрос без дыбы ?

На такое зрелище пожаловал сам государь с ближними боярами.

Исхудавшее за последние дни тело бывшего лекаря растянули от каменного пола до невысокого сводчатого потолка.

Иван Васильевич ещё раз, из собственных уст Бомелия, послушал перечень шпионов и изменников, пожевал губами, пригладил бородку.

   — Не врёшь ведь, Бомелька, вижу, что не врёшь... Но и всю правду не досказываешь!

Самолично опрокинув жаровню на пол, царь сапогом пододвинул пышущие жаром угли под босые пятки своего бывшего лекаря.

   — Кто ещё изменник? Говори! Может, воевода Михаил Воротынский? Может — опричный боярин Умной-Колычев? Может — князь Хворостинин?

Григорий Грязной застыл с приподнятым в руке пером. Ни одно имя на допросе при государе всуе не произносилось. Кому Иван Васильевич посулил сейчас смертный приговор?

Увидев бледное лицо Василия Ивановича Умного-Колычева, Грязной понял — кому.

Не подозревая, что и сам прикоснулся к этой смертельно опасной тайне, когда искал в Твери человека с приметным перстнем-змейкой.

Потому и жив ещё был, что не подозревал.

Бомелия же насадили на стальной длинный вертел, как свиную тушу. Ещё живого, его вынесли на Поганую Лужу, к грязному берегу Алевизова рва, где загодя развели большой костёр. Глашатаи объявили на Торгу вины бывшего царского лекаря — всё больше чернокнижие да отравительство, спаси и сохрани от того и другого, Господи...

Вертел положили на большие рогули над костром. Палачи Разбойного приказа, посмеиваясь, что непривычным поварским ремеслом занялись, иногда проворачивали насаженное на вертел тело, чтобы оно равномерно прожаривалось.

Первый час казни Елисей Бомелий был в сознании. Когда же умер — не знаю. К вечеру костёр затушили, натаскав воды из рва. Тело бросили сюда же, во влажный пепел. К утру не осталось почти ничего. У собак, что побираются на рынке, ночью был славный пир.

* * *

Под Рождество, через три месяца после описанного выше, к Умному-Колычеву в хоромы пришёл Малюта Скуратов. Князь, ждавший если не ареста, так тайной смерти, решил, что настал час, предсказанный царём на пытке Бомелия.

   — Проститься пришёл, — сказал нежданное Малюта. — На войну государь отправляет. Предчувствие есть, что не свидимся больше.

   — Да уж, Григорий Лукьянович! Если тебя не убьют, так меня казнят, потому что много лишнего знаем, — кивнул головой Умной.

   — Тяжко государю без нас будет... А, вот гляди ж ты, с нами — ещё хуже.

   — Всё приходит в негодность, и нет незаменимых...

   — Философия, — выцедил сквозь зубы иноземное слово Малюта.

   — Жизнь, — ответил князь.

Через месяц Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, более известный как Малюта, повёл свои войска на штурм прибалтийской крепости Пайда. Уже некому было отводить от стен штурмовые лестницы, уже подались крепостные ворота. Матлота, с хоругвью в высоко поднятой руке, был хорошо виден царю, наблюдавшему за штурмом.

Ещё лучше его видел демон Риммон, ставший, после казни Бомелия, помощником нового царского лекаря.

Демон знал, насколько разной бывает человеческая радость. Вот, посмотрите, радость победителя, чистая и святая. От которой у демона в животе не просто изжога — пламя. Но есть ведь и радость мстительная, тёмная. Угодная силам нечистого.

Порадуйся, как хочется демону, царь московский! Вот и повод приспел...

   — Наша берёт! — кричал Малюта с приворотной башни, откуда уже выбили ливонцев. Только неубранные трупы защитников крепости да выстрелы ручниц, изредка бахающие во внутреннем дворе, не давали забыть, что идёт бой.

За спиной Малюты приподнялось тело одного из убитых ливонцев. Закричал в ужасе стрелец, разрядил в шагающий на него труп пищаль. Ливонец дёрнулся, приняв в себя порцию свинца, сделал ещё пару шагов вперёд.

Малюта успел повернуться к неожиданному противнику, но прикрыться от удара уже не смог. Меч ударил царского палача в незащищённое горло.

И Малюта Скуратов умер.

Что, правитель московский, радостно тебе?

В Волоколамском монастыре, славном памятью настоятеля, защитника православия Иосифа Волоцкого, в соборе висела икона Божьей Матери, написанная по просьбе и на средства Григория Лукьяновича Бельского, смиренного раба Божьего. В тот зимний день она покрылась благоухающими капельками мира, драгоценного восточного масла.

   — Плачет, что ли, икона-то? — шептались прихожане. — Неужели с Малютой случилось что?

Господи, помяни его в Царствии Твоём...

Как часто они собирались здесь вместе, втроём. Опричный боярин князь Умной-Колычев да дьяки Щелкалов и Грязной.

Только теперь — по разные стороны стола с допросными листами. Умной, безоружный и распоясанный, должен оговорить сам себя, раз на то воля государя.

   — Неужели ничего нельзя переменить?

Григорий Грязной, простая душа, не может сдержать чувств. Андрей Щелкалов, хитрый — не зря же стал главой Посольского приказа — помалкивает, но взгляд прячет. Тоже не по себе, вестимо.

   — Давно ждал этого, Григорий. Так что — лей чернила, точи перья. Будем мой смертный приговор придумывать.