Михаил Анохин - Проклятая повесть

• Название: Проклятая повесть
• Автор: Михаил Анохин
• Жанр: Ужасы и Мистика

«Дело», о котором я хочу рассказать, еще не окончено, да и «дела», в юридическом смысле, нет никакого. То есть ни в прокуратуре, ни в следственных органах МВД нет папки с крупно начертанным словом: «Дело» – номер такой-то. В этом нет ничего удивительного: не по каждому факту смерти заводят уголовное дело, ведут расследование. Настолько очевидными кажутся причины смерти, настолько они обильны и повседневны, что власть и люди принимают смерть как неизбежное, должное. Пословица утверждает, что «смерть не за горами, а за плечами», и вечно актуальными являются слова: «Помни о смерти». Но многие ли помнят? Такая папка, только без номера, поскольку единственная, есть у меня. Хотя по строгим законам криминалистики из неё следовало бы «выделить» несколько самостоятельных «дел»: «Дело об экстрасенсе таком-то…», «Дело о поисках святых мощей», «Дело о…» Господи, сколько таких больших и крохотных «дел» накопилось в этой папке за «проклятые годы!». Именно о них мой рассказ.

---

Последующие события только подтвердили мои предположения, что Геннадий Петрович, хотя и говорил узкому кругу людей о своем высоком посвящении в «бессознание», точнее было бы сказать – в бесо- сознательное, на самом деле был заурядным магом, жаждущим, как все люди этого сорта, еще большей власти и силы.

По-другому говоря, Лялькин хотел иметь собственный «канал связи» с внеземными цивилизациями и иномирами, так они шифровали способность связываться с падшими духами и через них подчинять себе элементалии матери-Земли.

IV

Через полгода после появления Лялькина в городе, в одном из кабинетов местной студии телевидения раздался звонок, и глуховатый, вкрадчивый голос попросил к телефону корреспондента Плоткина Юрия Михайловича. Звонил ни кто иной, как Лялькин.

– Я слышал, – проворковала трубка, – что вы, Юрий Михайлович, интересуетесь захоронениями пострадавших за веру Христову, ну так я тот человек, который вам нужен.

Вечером в тот же день, Геннадий Петрович пил чай на кухне Юрия Михайловича. И звонок в студию, и то, что Лялькин был принят Плоткиным – факты, установленные следствием, и копии с этих документов также легли в мою папку.

Супруга Юрия, Дина, ушла в зал смотреть видик, её мало интересовали дела мужа, хотя она очень удивилась этому посетителю, «косящему», по её мнению, под попа-расстригу. Что-то кольнуло в её сердце, чем-то не понравился ей этот благообразный человек с бусинками черных глаз, словно из мшистых нор, выглядывающих в мир.

– Ваши сюжеты, уважаемый Юрий Михайлович, о православной церкви, а шире – о духовной жизни и экстрасенсорных явлениях, давно привлекли мое внимание, – говорил Геннадий Петрович, прихлебывая чай с малиновым, только что сваренным варением.

– Супружница ваша готовила? – спросил он, осторожно отправляя десертную ложку в рот. Из густоты усов и бороды, показывались пухлые и на удивление красные губы, словно намусоленные помадой. Видеть это было неприятно, и Юрий старался смотреть в сторону.

– Я вам, уважаемый Юрий Михайлович, предлагаю захватывающий сюжет, не скрою, авантюрного жанра. Ведь малая толика известности провинциальному тележурналисту, думаю, не повредит?

Плоткин молчал, хотя соглашался с Лялькиным в части известности, «которая не повредит». Юрий Михайлович был молод и честолюбив, но все дело было в том, что он не был свободной творческой личностью и любой проект, тем более авантюрный по замыслу, нужно было согласовывать с главным редактором городского телевидения. Однако признаться в своей малозначительности, своей творческой несвободе и честно отказать этому благообразному человеку, да еще с дурной репутацией, было выше его сил.

Соблазн был велик еще и потому, что не требовал от Плоткина, да и от телестудии, никаких затрат: нужно только участие в предполагаемой экспедиции.

Сейчас, сидя на кухне с малознакомым человеком, Плоткин думал о том, как так получилось, что он пригласил Лялькина к себе в дом? Эта мысль, как бы сама собой, параллельно шла с мыслью о заманчивости предложения. А Геннадий Петрович не очень-то смущался тем обстоятельством, что хозяин оказался человеком неразговорчивым, не очень общительным. Окинув глазом интерьер кухни, Лялькин увидел в уголке несколько икон.

– Это хорошо, – он указал на них, – это нынче редкость, чтобы у молодых в доме иконки были. Вы, как я понимаю, человек верующий?

На этот вопрос нужно было отвечать, и Плоткин, немного смущаясь, ответил: «Пытаюсь».

И замолчал, потому что ответ показался ему глупым, да и как сказать, что иногда кажется, будто весь переполнен верой, а в другой раз… Словом, как рассказать стороннему, мало знакомому человеку, что делается в душе? Он и сам в себе еще не разобрался, как следует. Мать сказала ему, что бабка по отцовской линии была «белой колдуньей». Зачем сказала? Иногда он чувствовал в себе внезапный прилив энергии, ладони как бы раскалялись от внутреннего жара, и тогда хотелось, хотелось… Разного хотелось. Порой такого, о чем он потом вспоминал с чувством страха или омерзения к себе.

Но гостя такой ответ не смутил:

– Иконки в доме держишь, а вот крестика на груди не вижу, – Лялькин встал из-за стола и подошел к образам, вытянул руки и повернутыми к иконам ладонями провел вокруг образов.

– Свежие иконки-то. Слабенькие. Ненамоленные. Ни страсти душевной, ни страданий глубоких не впитали в себя. Да и художник над ними не особо неистовал. Раньше-то иконописцы неделями, а то и месяцами постились, прежде чем краску начнут разводить, а уж когда лики писать начнут… Лялькин не договорил, зыркнул на Плоткина заострил свой взгляд на его полуобнаженную грудь и сказал, осуждающе покачивая головой:

– Непорядок это, не по-христиански: без нательного креста.

Полез в нагрудный карман. Из кармана вытащил маленький, полиэтиленовый пакетик с нательным крестиком на шелковым шнурке. Шнурок не был завязан, как это обычно бывает, а только продет в ушко крестика.

И для самого Лялькина этот порыв к дарению был неожиданным. Он почувствовал в себе, как это уже не раз бывало с ним, лютую ненависть, к сидящему напротив него человеку. Такую распирающую ненависть, что подавить её в себе не мог. Нужно было действие, и оно свершилось этим актом дарения. И прелюдией к такому действию стало упоминание об иконах в доме. По сути дела, именно упоминание об иконах и вызвало эту вспышку ненависти. Впрочем, что и после чего возникло, для Лялькина не имело значение. Имело значение только одно, – чтобы Плоткин принял от него нательный крест. Чтобы сам Геннадий Петрович завязал на узел шелковую нить.

– Да что вы! – решительно запротестовал Юрий и даже ладонью отгородился от протянутой ему руки с пакетиком.

– Крест этот освящен в храме и поименован на имя Юрия, – Лялькин положил пакетик с крестом на стол.

– Неисповедимы пути Господни. Хотел подарить своему приятелю из Барнаула по имени Юрий (и тут он говорил чистейшую правду!), да вот как удачно совпало.

Однако Плоткин решительно отказался от подарка. Настаивать дальше не имело смысла, и это еще больше ожесточило Лялькина: он терпеть не мог, когда кто-нибудь перечил его воле.

– Зря вы, старика обижаете: я ж от чистого сердца… А впрочем, крестик вам оставлю, в знак нашей встречи, а узелок я завязал так, что думаю, он подойдет вам…

Поговорив еще несколько минут, по сути, ни о чем, Лялькин ушел.

После ухода Лялькина в кухню зашла Дина.

– Ну и типчик у тебя был, – сказала, убирая со стола.

Это – «типчик» – царапнуло Плоткина, и он вдруг, ни с того ни с сего рявкнул на жену: «Дура!»

Почему и от чего жена – «дура», этого и сам Плоткин объяснить не смог бы, но только в этот вечер они крепко повздорили, как никогда за свои два года совместной жизни. Поссорились на пустом месте, без малейшего повода, но утром, жена ушла к родителям, сказав:

– Такие умники как ты с дурами не живут.

К вечеру следующего дня на Юрия навалилась тоска, и мысленно он то и дело возвращался к тому разговору с Лялькиным, об отсутствии нательного креста у крещеного человека.

Бессонная ночь в одиночестве на широкой двуспальной кровати. Размышления о том, что все это от его полуверия, что он только «играет» в православного человека, что следует «моде», стали решающими: он принял подарок Лялькина, и отливающий серебром крестик на тонкой шелковой нити оказался на его груди.

Дальше все развивалось с кинематографической быстротой. В десять часов утра Плоткин позвонил на телестудию и сказал, что он приболел и непременно появится после обеда. После обеда, а точнее – в три часа дня, намечались съемки самодеятельного ансамбля «Калинушка», и главный редактор Рахматуллина, которой звонил Плоткин, сказала, чтобы он «кровь из носу» был в час дня «на рабочем месте».

В час дня Плоткин не появился на телестудии и на звонки телеоператора Владимира Карина, не отвечал. Поскольку время поджимало, то Карин решил заехать на квартиру Плоткина и «все там выяснить».

С женой Плоткина, Вовка встретился случайно у кафе «Чайка», куда он забежал купить пачку сигарет. Карин ничего не знал о размолвке между супругами и поведал ей, что «срывается важное мероприятие». У Дины был ключ от квартиры. Карин уговорил её проехать с ним. Поскольку Дина вовсе не хотела, чтобы кто-нибудь знал об этой размолвке, то у неё не было причин отказаться.

Она открыла дверь. Вошли. В коридоре на турнике висело тело Плоткина. Карин запомнил только большой, высунувшийся синий язык, словно Плоткин дразнил этим языком кого-то.

ГЛАВА ВТОРАЯ

I

Есть перед Барнаулом узловая станция, Новоалтайка, она же центр Первомайского района. Семен Адамов жил в Новоалтайке, в районе вагоностроительного завода и работал там, в заводской пожарной охране командиром отделения. Эта специальность предопределила и род побочного заработка: летом, Адамов организовывал бригаду, обычно из трех человек, и занимался «по линии добровольного пожарного общества» пропиткой деревянных чердаков в государственных учреждениях Первомайского района.