Ирэн Фрэн - Клеопатра

• Название: Клеопатра
• Автор: Ирэн Фрэн
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-235-02392-7

О необыкновенной и трагической жизни одной из самых удивительных и загадочных женщин в истории человечества — царицы Клеопатры создано немало замечательных произведений. Книгу Ирэн Фрэн выделяют из этого достойного ряда яркая образность и предельная историческая достоверность.

---

Но если это так, то осуществима ли была мечта Клеопатры о создании мировой империи по образцу державы Александра, на базе греческой культуры? Думаю, что нет, ибо за пресловутым «греческим универсализмом» царицы стояло лишь желание получать дань с новых территорий (что и подтвердилось, когда Антоний подарил ей земли в Сирии и Палестине). Ирэн Фрэн восхищается желанием Клеопатры основать всемирную империю, но в то же время сама оговаривается, что «… единственная культура, которую она [Клеопатра] признавала, была ее собственная, греческая»; что царица не любила и презирала римскую культуру и что она, «если бы могла, удавила бы всех евреев, какие есть на земле».

Образ бога Диониса, которому Клеопатра придавала столь большое значение, несомненно, должен был привлекать людей (особенно маргинальные группы):

«Дионис есть бог жизни, ибо он живет везде, где что-то течет — вода, вино, сперма, жизненные соки; Дионис — Великий Волосатик, Добрый Дурак… потому что он — господин чаш и пирушек, любви и дружбы, музыки и танцев; веселый постановщик человеческой комедии, бог Мира наизнанку, милостивый ко всем, кто с помощью алкоголя пытается врачевать раны, которые нанесла жизнь; потому что он опрокидывает все вещи, чтобы потом лучше их уравновесить; потому что он — бог в себе и божественная самость; тот, кто завладевает человеком, чтобы его освободить; потому что он примиряет противоположности — день и ночь, смерть и жизнь, мгновение и Вечность, могущество земли и силу света…»

Образ Диониса использовали в своих «играх» и Юлий Цезарь (но не в Риме, а в преимущественно греческой Александрии), и Антоний (в Греции, Малой Азии, Александрии). Однако применительно к политической системе вера в Диониса не предполагает ни обязательств подданных в отношении государя, ни обязательств государя в отношении подданных, поэтому эта вера не могла стать идеологической основой имперской власти. То же можно сказать и относительно других эллинистических культов — например, культов Исиды, земным воплощением которой считала себя Клеопатра, и Сараписа; во всех этих случаях речь идет больше о форме, об оболочке идеологии, нежели о таком ее содержании, которое могло бы сплотить людей.

Цезарь, кажется, первым из римских политиков понял, что образование гигантской империи требует «надежных ориентиров и ферментов единства», и, согласно гипотезе Ирэн Фрэн, попытался «создать, по образцу Рима, но с учетом греческого и египетского опыта, матрицу человеческого общества, достаточно совершенную, чтобы она могла гармонично сочетать в себе множество достижений разных культур». При нем действительно началось массовое основание колоний в провинциях, где было расселено около 80 ООО человек. В невиданных прежде масштабах предоставлялись гражданские права провинциалам, а Предальпийская Галлия и город Гадес в Испании получили права римского гражданства для всего населения. Италийцы и провинциалы отныне могли входить в элитный слой, участвующий в общеримском управлении. Гай Светоний Транквилл пишет, что Цезарь «привлекал к себе и царей и провинции по всему миру: одним он посылал в подарок тысячи пленников, другим отправлял на помощь войска куда угодно и когда угодно, без одобрения сената и народа. Крупнейшие города не только в Италии, Галлии и Испании, но и в Азии и Греции он украшал великолепными постройками… В провинциях он постоянно давал обеды на двух столах: за одним возлежали гости в воинских плащах или в греческом платье, за другим гости в тогах вместе с самыми знатными из местных жителей»[3] (Божественный Юлий, 28 и 48). Светоний же упоминает и те имевшие символическую значимость проекты, о которых подробно рассказывает Ирэн Фрэн: реформу календаря, землеустроительные и градостроительные планы Цезаря, планы открытия в Риме греческих и латинских библиотек. Интересно, что Цезарь понял необходимость наличия какой-то идеологии как основы для имперского строительства и, хотя был человеком неверующим, попытался создать новый божественный культ — культ собственной личности.

Однако и его имперские планы вряд ли были осуществимы, поскольку он не учел двух очень важных факторов. Во-первых, Италия была обескровлена гражданской войной и жаждала покоя, Цезарь же собирался выступить в длительный поход для завоевания мира, поход, в ходе которого его солдатам пришлось бы вести борьбу с опасными парфянами и другими неизвестными им варварскими племенами. Во-вторых, Рим не был готов разделить плоды своих купленных дорогой ценой побед с греками и другими провинциалами. Когда император «ввел в сенат граждан, только что получивших гражданские права, и в их числе нескольких полудиких галлов», представители высших сословий возмутились, а плебеи даже стали распевать такие куплеты: «Галлов Цезарь вел в триумфе, галлов Цезарь ввел в сенат / Сняв штаны, они надели тогу с пурпурной каймой» (Светоний, Божественный Юлий, 76 и 80). И наконец, Цезарь слишком откровенно добивался абсолютной власти, порой выказывая неуважение к обычаям предков и республиканским нормам поведения.

То, что не удалось Цезарю, сумел осуществить избранный им наследник, Октавиан.

Октавиан приобрел популярность, когда объявил о конце гражданской войны и простил недоимки по налогам; он, как справедливо отмечает Ирэн Фрэн, «решил предложить римлянам форму власти, которая соответствовала бы сложившемуся в их сознании образу» — то есть, в отличие от Цезаря, ориентировался на конкретную ситуацию, на ожидания своих соотечественников. Окончился террор, были укреплены собственнические права на землю. При этом сохранились внешние формы республиканского правления, ибо Август именовал себя «принцепсом», то есть первым из сенаторов, и считал, что власть его основана на личном авторитете (в своем завещании он выразил эту мысль так: «… я превосходил всех своим авторитетом, власти же я имел ничуть не более, чем те, кто были моими коллегами по каждой магистратуре»).

При Августе завершается завоевание Испании и проводится практическая работа по реорганизации и освоению провинций. Испания была разделена на Бетику, Лузитанию и Таррагонскую провинцию, Галлия — на Лугдунскую Галлию, Аквитанию и Бельгику. В провинциях было упорядочено налогообложение, основывались колонии и новые города, прокладывались дороги, которые способствовали оживлению торговых связей между Италией и провинциями и между самими провинциями, строились мосты, акведуки, форумы и театры. В отношении союзных царей он вел себя так же, как Цезарь: «Он заботился о них, как о частях и членах единой державы… а многих царских детей воспитывал или обучал вместе со своими» (Светоний, Божественный Август, 47). По словам историка Г. С. Кнабе, «именно с мероприятий Августа начинается процесс, которому и предстояло в конечном счете привести к уравниванию Рима и провинций»[4]. Вместе с тем Август гораздо более скупо, чем Цезарь, предоставлял выходцам из провинций гражданские права — ибо, как пишет Светоний, считал особенно важным, «чтобы римский народ оставался неиспорчен и чист от примеси чужеземной или рабской крови» (Божественный Август, 40).

В идеологическом плане Август выступил с лозунгами восстановления республики и нравов предков, прекращения войн и смут (в своем политическом завещании он, между прочим, рекомендовал римлянам воздержаться от дальнейшего расширения границ империи), наступления золотого века и процветания. Он сумел привлечь на свою сторону выдающихся деятелей культуры, наполнивших эти лозунги живым содержанием: Вергилия, создавшего эпос новой эпохи, «Энеиду»; поэта Горация, прославлявшего умеренную и добродетельную жизнь, «золотую середину»; историка Тита Ливия и ритора Дионисия Галикарнасского, сторонников сближения римской и греческой культур; географа Страбона, составившего описание всех известных тогда стран и народов, и других. То есть Август предложил если не религию, то стройную идеологическую систему, гораздо в большей степени, чем культы Исиды или Диониса, затрагивавшую такие сферы, как нравственность, взаимные обязательства правителя и народа, учение о путях достижения счастливой жизни. Впрочем, при нем возник и новый религиозный культ — культ императора (самого Августа), который развивался в значительной мере по инициативе «снизу» и приобрел популярность в самых широких слоях.

Наконец Август практически осуществил многие «символические» проекты, задуманные Цезарем: он ставил себе в заслугу то, что, приняв Рим кирпичным, оставил его мраморным (Светоний, Божественный Август, 28). Помимо других многочисленных зданий, он выстроил на Палатине дворцовый комплекс и храм Аполлона. При храме была основана первая в Риме публичная библиотека. Адмирал Августа Агриппа построил в столице театр, термы, водопровод, Пантеон («храм всех богов»). «Календарь, введенный божественным Юлием, но затем по небрежению пришедший в расстройство и беспорядок, он [Август] восстановил в прежнем виде» (там же, 31). Октавиан, копируя Цезаря, даже устраивал театральные представления на разных языках (там же, 43). Он пользовался любовью народа: «Люди всех сословий… на новый год приносили ему подарки на Капитолий, даже если его не было в Риме… На восстановление его палатинского дома, сгоревшего во время пожара, несли деньги и ветераны, и декурии, и трибы, и отдельные граждане всякого разбора, добровольно и кто сколько мог… Имя отца отечества было поднесено ему всем народом, внезапно и единодушно… Многие провинции не только воздвигали ему храмы и алтари, но и учреждали пятилетние игры чуть ли не в каждом городке» (там же, 57–59). Наконец, в своем завещании он, в отличие от Цезаря, оставил полный отчет о государственных делах: «сколько где воинов под знаменами, сколько денег в государственном казначействе, в императорской казне и в податных недоимках» (там же, 101).