Ирэн Фрэн - Клеопатра

• Название: Клеопатра
• Автор: Ирэн Фрэн
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-235-02392-7

О необыкновенной и трагической жизни одной из самых удивительных и загадочных женщин в истории человечества — царицы Клеопатры создано немало замечательных произведений. Книгу Ирэн Фрэн выделяют из этого достойного ряда яркая образность и предельная историческая достоверность.

---

Антоний немедленно соглашается на все — или почти на все. Что это, безумство любви, как полагают его ошарашенные офицеры, непреодолимая фатальная страсть, которая вспыхнула в нем с новой силой, как только он увидел отроги Тарса? Или, как возражают другие, главнокомандующий на самом деле вызвал Клеопатру лишь для политических переговоров, но, встретившись с ней, вновь запутался в силках ее чарующего голоса, ее фраз, похожих на колдовские заклинания, таких странных и сладостных, что, слушая их, не улавливаешь смысла?

Однако царица тоже, должно быть, потеряла голову, если просит передать ей в полную собственность земли, которые давно уже принадлежат Риму; надо быть поистине безумной, чтобы вообразить, будто Октавиан допустит такое.

Она что — сошла с ума или просто дала волю самым темным инстинктам и в результате утратила свою гениальную способность все хладнокровно просчитывать? Но ведь семь лет, после смерти Цезаря, она вела чуть ли не растительное существование, подавляя свое честолюбие; и, что еще хуже, три последних года (с тех пор, как появилась другая женщина) страдала οΐ бессильной ярости. Так что теперь, подобно женщинам архаической Греции — Медее, Клитемнестре, фессалийским колдуньям, тем македонским стервам, от которых произошли Лагиды и все прежние Клеопатры, — она, в слепом и злобном стремлении к реваншу, готова на все, чтобы утолить свою жажду власти.

То, чего она требует, — это прежде всего контроль над морем, от Африки до Анатолии. Значит, ей нужны порты (как на севере, так и на востоке Средиземноморья): Акко, сирийское побережье. Затем — лесистые территории, где можно добывать древесину для строительства флотов: Кипр, как легко было предвидеть, но также все вообще леса Востока, от Киликии до Ливана; и пахотные земли — Баальбека, Галилеи; и добрая часть городов, которые тянутся вдоль Иордана. И Иерихон — из-за его пальмовых рощ и плантаций мирровых деревьев; и берега Мертвого моря — чтобы она одна получала битум, который так ценят ее строители, ее врачи, ее бальзамировщики. И Синай — весь; и пески, которые простираются между Средиземным и Красным морями, — чтобы можно было спокойно тащить волоком корабли от одного моря до другого. Наконец, она требует то, что дляжее дороже всего остального: Тир, Сидон и Иудею.

Антоний, который уже согласился на все предыдущие просьбы, теперь однозначно отказывает. Клеопатра настаивает, он не уступает. Она разражается упреками, происходит бурная сцена; он упорствует. Потом они начинают торговаться; вместо Иудеи она в конце концов получает все побережье Палестины, за исключением портовых городов Газы и Аскалона. И вот она — царица половины Востока; прибыль с этих земель вскоре сделает ее несказанно богатой.

* * *

Затем они отпраздновали свадьбу. Мы не знаем, как именно это происходило; скорее всего, Антоний, помня об Октавии, уговорил царицу, чтобы церемония была очень скромной, чисто формальной, то есть в минимальной степени удовлетворяющей ее самолюбие. Однако по крайней мере одно событие наверняка стало известным за пределами ближайшего окружения новобрачных: по случаю свадьбы двойняшки получили новые имена; отныне маленькую Клеопатру должны были называть Клеопатрой-Луной, а Александра — Александром-Солнцем.

Тем самым супруги как бы заранее объявили о своей победе над парфянами: ведь царь парфян всегда именовался «Братом Луны и Солнца», теперь же, еще до решающего сражения, они узурпировали его титул.

Это была еще одна провокация, в которой безошибочно узнается почерк Клеопатры. Дав своим детям такие имена, она как бы заявила, что если золотой век, о котором все еще продолжают говорить, действительно вернется на землю благодаря некоему богу-спасителю, то Произойдет это, конечно, не в Риме, а здесь, на Востоке. И что богов-спасителей, на египетский манер, будет двое — двое супругов, которых ничто, даже вечность, не сможет разлучить.

Антоний вновь предается безудержным грезам. Да, он будет Бессмертным, богом-царем и отцом царственных детей; это так же верно, как то, что Клеопатра — богиня-царица и человеческая ипостась небесной Неподражаемой. Благодаря ей он превзойдет Александра, ибо царица, его супруга, наделена благодатью делать любые мечты осуществимыми. Все, впрочем, очень просто: увидев ее, он, Антоний, возродился, как возродился Осирис в объятиях Божественной Матери; они воистину составляют божественную пару, соединены священным браком, браком Востока и Запада, — он, величайший из полководцев, и она, самая блестящая из египетских цариц, он, мужчина, который без ума от лошадей, и она, женщина, обожающая корабли; они двое воплощают в себе всю округлость мира, их судьбы — близнецы, как и их дети.

Клеопатра ликует и, поскольку лучше, чем кто-либо иной, знает силу символов, решает, что с первого сентября египетский календарь будет изменен — счет годов ее царствования, по которым датируются все события, отныне будет вестись так: «шестнадцатый год, он же первый…».

Итак, она открывает новую эру и сразу же связывает ее с войной против парфян — последней битвой, которая, как думают и она, и Антоний, откроет перед ними новый мир. И, не откладывая дела в долгий ящик, супруги начинают собирать все необходимое для этой войны: коней, людей, продовольствие, вооружение.

Антоний имеет в своем распоряжении шестьдесят тысяч солдат, из них десять тысяч отборных всадников, галлов и иберов, к которым в Армении должны присоединиться еще и восточные воины, такие же свирепые, как парфяне. Все сплетни вокруг Антония смолкают; его легионы готовы следовать за ним, они полны энтузиазма, потому что его план отличается безупречной точностью и его разум, кажется, вновь вернулся к нему: прежде чем выступить в поход, он успел привести в порядок свои тылы, реорганизовав в маленькие крепкие царства мозаику городов и народов, составляющих Восток. Верность Клеопатры ему тоже обеспечена: царица ждет от него еще одного ребенка.

Более того, в конце зимы, когда огромная колонна легионов трогается в путь, царица, несмотря на свою беременность, сопровождает мужа; в мае (к тому времени ее срок достигает уже шести месяцев) караван, наконец, выходит на берег Евфрата. Здесь супруги расстаются: приближается лето, жара становится невыносимой. Антоний торопится в Месопотамию, где его ждет враг; царица возвращается в Александрию, чтобы успешно завершить свою войну — родовые схватки.

Ей нужно во что бы то ни стало произвести на свет мальчика: ведь в Риме другая женщина разродилась еще одной дочкой.

ПАРФЯНСКАЯ СТРЕЛА (лето 36 — осень 34 г. до н. э.)

Клеопатра, как и надеялась, родила сына; удивительно, что в тот период своей жизни она вдруг приобрела способность получать от судьбы все, чего только пожелает, — можно подумать, будто она и впрямь была колдуньей, как говорили в Риме.

Итак, менее чем за десять лет она родила четверых детей, по числу сторон света. Теперь не хватало только мира, который она могла бы разделить между ними, как четвертинки плода, — мира, на поиски коего уже отправился Антоний.

И чтобы показать всем, что слава вновь осенила древний род Лагидов, царица назвала своего младшего Птолемеем Филадельфом, в честь создателя Фаросского маяка. Уже одни имена ее детей — Птолемей Цезарь, Александр-Солнце, Клеопатра-Луна и, наконец, имя новорожденного — звучат как перечень героев, полубогов-полуцарей. Как литания в память об умерших прославленных правителях; и как заклинание, с помощью которого она хочет вылепить из своих грез реальное будущее.

Она позволяет себе захмелеть от ощущения собственной силы, мгновенно забывает все то, чему ее научила жизнь: что необходимо просчитывать и взвешивать каждое событие и каждый свой шаг, всегда смотреть дальше сиюминутных радостей, знать, что счастья либо вообще не существует, либо оно — не более чем самообман. Она думает, что всегда оказывается права, тогда как другие ошибаются; на ее глаза падает пелена слепоты.

Здесь, может быть, сыграл свою роль возраст, ей уже тридцать пять, в ней появилась какая-то новая хрупкость: она чувствует, что у нее остается последний шанс, что приближается время, когда, участвуя в мужских играх, она уже не будет обладать правом выбора оружия. Об этом затаенном страхе можно догадаться хотя бы по ее новым изображениям на монетах. Например, она изменила прическу: если раньше просто укладывала волосы в узел, то теперь, разделенные пробором и завитые, они спускаются по щекам, образуя сложный рисунок; на затылке прядки, которые не держатся в этом умело возведенном сооружении, собраны в маленький пучок. Равным образом она отказалась и от строгих греческих одеяний, которые еще четыре или пять лет назад носила постоянно (за исключением тех дней, когда появлялась на людях в образе Исиды), и предпочла им платья, расшитые жемчугом. Наконец, словно желая колдовством отсрочить тот миг, когда кожа ее потеряет блеск, она теперь всю себя осыпает драгоценностями — вплоть до вуали, прикрепленной к диадеме; вплоть до локонов, между которыми сверкают длинные низки камней.