Синтия Хэррод-Иглз - Флёр

• Название: Флёр
• Автор: Синтия Хэррод-Иглз
• Издательство: Крон-Пресс
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-232-00246-5

Англия, 1851 год. В Лондоне открывается Всемирная выставка, на которой происходит знакомство Флёр Гамильтон с загадочным русским графом Сергеем Каревым. Встретив его в Петербурге два года спустя, Флер понимает, что ее жизнь теперь связана с этим человеком, который по-прежнему остается для нее загадкой.

Англия и Россия находятся на пороге войны. Карев заключает брак по расчету, а Флер оказывается в мучительном треугольнике страсти, верности и предательства. Из блестящего Петербурга она следует за своей любовью в осажденный Севастополь, где, наконец, узнает тайну графа и находит свою судьбу.

---

Он стоял у окна. Флер замерла на пороге, чувствуя, что сейчас, когда увидела его, она не сможет ни думать, ни говорить. Ей трудно было представить себе, какие чувства овладевали им — был ли он зол, страдал ли, негодовал, или просто пребывал в шоке. Да и что могла она сказать ему в утешение? Может, лучше было бы вообще не приходить, но ей была невыносима сама мысль о том, что никто не захотел протянуть ему руку, оказать поддержку.

Не поворачиваясь к ней, граф сказал:

— Знаете, она умерла, глядя вот на этот пейзаж, старая графиня, во всяком случае так гласит легенда. Она распорядилась подвинуть свою кровать вот к этому окну и попросила горничную помочь ей лечь на бок, чтобы она могла любоваться видом. Здесь нашли ее мертвую, с открытыми глазами.

Он чуть повернул к ней голову — нет, не для того, чтобы взглянуть на нее, а чтобы пригласить ее подойти поближе. Она подошла к нему и стала рядом, кутаясь в шаль. Он по-прежнему всматривался в раскинувшийся перед ним ландшафт.

— Удивительно, как много людей умирают с открытыми глазами. Можно подумать, что веки должны закрываться автоматически, правда? Это наводит меня на мысль, что смерть все же отличается от сна. — Граф посмотрел на нее. На лице у него было абсолютно спокойное выражение. — Мне приходилось ходить по полям сражений, и я заметил, как много мертвых выглядят так, словно они чем-то удивлены, словно смерть не оправдала их надежд. — Он отвернулся от окна. — Он ушел?

— Да.

— А Петя?

— Нет, он еще здесь.

— Ах, вон оно что. — Не сводя взгляда с нее, Карев прищурился, чтобы показаться ей настороженным, почти хитрым. — Ну, а что ты думаешь по поводу этой маленькой истерики? — Флер не могла ему ответить. Его наблюдательные глаза сверлили ее. — Послушай, ведь ты несомненно о чем-то думала, размышляла? В противном случае, почему ты здесь?

— Я пришла сюда, чтобы посмотреть, в каком ты состоянии, — ответила она, слегка уязвленная его вопросом. — Я думала, что ты, может… расстроен.

— В самом деле? — Казалось, он обдумывал ее ответ. Потом, фыркнув, сказал: — Расстроен! Ты выбрала верное слово. Расстроен! — Он положил руку на ее плечо. — Благодарю тебя, мой дорогой друг. Благодарю тебя за беспокойство, за то, что тебе хотелось узнать, расстроен ли я. Я не заслужил такого внимания с твоей стороны.

— Нет, заслужил! Ты был по отношению ко мне всегда так добр! — запротестовала Флер, и слезы тут же выступили у нее на глазах.

— Нет, не заслужил! — мягко возразил Карев. — Мне никогда не удавалось приносить счастья людям. Я сделал ее такой несчастной. — Обняв Флер за плечи одной рукой, он подвел ее к портрету своей первой жены. Он стоял перед ним, задумчиво его разглядывая.

— Знаешь, то, что сказал он, — это правда. Меня действительно ранило, и я скрывал это ранение. Я не могу иметь детей — это тоже правда. Я принес столько несчастья Лизе. Мне кажется, любая женщина хочет иметь ребенка.

Флер показалось, что он задал вопрос, но она не знала, как на него ответить. Вместо ответа она сама задала ему вопрос:

— Почему ты вернулся? Если было все равно?

— Разумеется, чтобы проконсультироваться с хирургами. Он выследил только одного, но их было несколько. Все они сошлись во мнении. Когда я это выяснил, мне было уже наплевать. Видишь ли, я любил ее. Но она… — Возле губ у него появились горестные морщинки. — Он так и не узнал всего — нет, хотя и хвалился там, что раскопал всю историю. Я позаботился о том, чтобы никто никогда не узнал, что моя жена, убедившись, что я бесплоден, решила, что это может сделать кто-то другой, неважно кто.

— Ах, не может быть! — тихо возразила Флер. Он так крепко сжал ей плечо, что кости захрустели.

— Может, еще как может! Это чистое создание, такое покорное, такое аппетитное, привлекало всеобщее внимание, и все считали ее агнцем невинным. И вот моя жена превратилась в проститутку, охотящуюся за любым мужчиной, который возьмется обслужить ее. Рассматривая меня исключительно как самца-производителя, если можно так выразиться, и узнав, что здесь я ей помочь ни в чем не могу, она повсюду искала другого самца, способного ее оплодотворить. Я предлагал ей все, что имел, — мою верность, преданность, но ей хотелось только одного, заполнить свое чрево плодом. Она с презрением отвергала мою любовь…

Граф замолчал, на лице его отражались переживаемые им чувства. Флер больше не могла выносить боль в плече и попыталась разжать его пальцы, но он только сильнее их сжимал.

— Она даже предприняла попытку привлечь к этому процессу моего брата — да, моего младшего брата Петю! Она считала, что его кровь ближе всего по составу с моей.

— Но он не… он не согласился? — заикаясь, произнесла Флер, опасаясь того, что может сейчас услышать.

— Не знаю, — ответил Карев, и она почувствовала в его голосе нотки глубокого отчаяния и боли.

— Неужели Петя мог?

— Я никогда не спрашивал его об этом. Как я мог? Да разве тебе не известно, что никогда нельзя полностью верить тому, что тебе говорят. Я знаю только одно — что она из себя представляла, а Петя всегда добивался того, что хотел. — Граф помолчал, его лицо стало печальнее. Он устало вздохнул. — Но я никогда не высказывал своих сомнений и молчал обо всем, что было связано с ее… слабостью. Я защищал ее как только мог. Моя мать узнала об этом, Роза права. Она сама догадалась. Но я никогда ничего от нее не скрывал. — Карев пристально разглядывал портрет, его первая жена, такая робкая, такая хрупкая и покорная, словно ягненок, смотрела со стены на него. — Смерть ее стала для всех нас облегчением, — резко закончил он.

Наконец он выпустил ее и отошел в дальний угол комнаты, а Флер принялась растирать онемевшее плечо. О чем он ей говорил! — удивилась она. Ведь это же безумие. Чистой воды безумие.

— Ну, а что ты скажешь о Людмиле? — наконец спросила она.

Ее вопрос, судя по всему, не огорчил его. Он отвечал тихо, словно пересказывая собственные мысли, повернувшись к ней спиной.

— Людмила мне напоминала немного ее. Она тоже была такой молоденькой, такой невинной, как и Лиза. Но она была игривой, всегда в хорошем настроении, она мне нравилась. Лиза всегда чего-то боялась, шарахалась в сторону от любого предмета или человека. Боже, как меня это раздражало! Мне казалось, Милочка будет сильнее, и я думал, основываясь на своем прежнем опыте, что она окажется более правдивой.

— Ты сказал ей, — спросила Флер, — о твоем… о твоем… о том, что она не сможет иметь от тебя детей?

— Нет. Не сказал. Ну и что из того? Ведь она выходила замуж за меня, а не за мои чресла! Женщины так суетятся из-за этого, поднимают столько шуму! Такой, в сущности, пустяк! Поэтому спустя неделю после нашей свадьбы я просто перестал этим заниматься. Мне казалось, что она таким образом никогда не узнает о моем увечье. Однако, как выяснилось, этого она хотела больше всего на свете. Интимные отношения имели для нее куда большее значение, чем я сам. Она была самкой, как и все остальные женщины. Низкое маленькое животное, гоняющееся за самцами.

— Нет, такого не было, — решительно возразила Флер. Резко повернувшись к ней, граф посмотрел на нее своими странными горящими глазами.

— Ах, мой цветочек! Хорошо, что хоть ты не такая! И это для меня такое утешение, ты, моя чистая, недосягаемая любовь!

— Но… откуда тебе известно, что я другая? — вся дрожа, спросила она.

Карев снова подошел к ней и, взяв за руки, пристально, жадно посмотрел на нее, словно собирался сейчас вот поглотить ее.

— Неужели тебе не известно, как хорошо я тебя знаю? Разве не я прожил с тобой в целомудрии все эти месяцы? Если бы ты была такой, как остальные женщины, то разве восторгалась бы духовной любовью, любовью умственной, той, которую ты делила со мной, не запятнанной физической близостью? Ты была счастлива просто от того, что сидишь рядом со мной, тебе нравилось проявлять свою преданность ко мне, разделять мое общество, мои дни, мою жизнь. Независимо от того, каким бы испытаниям я тебя ни подвергал, ты оставалась мне верной.

Он действительно сошел с ума, — подумала Флер, и от этой мысли ей стало его жалко. Все это было печально, страшно. Возможно, то, что он рассказал ей, неправда? Может, вот эта бледная, смиренная девочка на портрете была не менее целомудренной, чем Людмила, когда она решала различные головоломки вместе с Ричардом в гостиной. Но теперь Флер представляла, как все происходило. Стоит лишь возникнуть в голове какой-то мысли в силу различных причин, как она начинает укореняться, несмотря ни на что. Никогда нельзя полностью верить тому, что тебе говорят. Вот сущность такого подхода.

Флер вдруг вообразила графа маленьким ребенком, сгорающим от любви к матери, матери, которая никогда не могла ответить ему такой же любовью. Он не хотел ни с кем делить ее. Может быть, здесь кроется главный источник его бед? Мать выбрала отца и любила его, возможно, на взгляд его, ребенка, — плотской любовью. И после этого для него все женщины носят на себе такое пятно.