Аркадий Первенцев - Над Кубанью Книга третья

• Название: Над Кубанью Книга третья
• Автор: Аркадий Первенцев
• Жанр: О войне
• Год: 1940

После романа «Кочубей» Аркадий Первенцев под влиянием творческого опыта Михаила Шолохова обратился к масштабным событиям Гражданской войны на Кубани. В предвоенные годы он работал над большим романом «Над Кубанью», в трех книгах.

Роман «Над Кубанью» посвящён теме становления Советской власти на юге России, на Кубани и Дону. В нем отражена борьба малоимущих казаков и трудящейся бедноты против врагов революции, белогвардейщины и интервенции.

Автор прослеживает судьбы многих людей, судьбы противоречивые, сложные, драматические. В книге сильные, самобытные характеры — Мостовой, Павел Батурин, его жена Люба, Донька Каверина, мальчики Сенька и Миша.

Роман написан приподнято, задушевно, с большим знанием Кубани и ее людей, со светлой любовью к ним и заинтересованностью. До сих пор эта эпопея о нашем крае, посвященная событиям Октября и Гражданской войны, остается непревзойденной.

---

— Теперь ты, — разрешил Меркул.

Миша взял свою байку и сразу же поддался очарованию этой ночной охоты…

Утром у них были серые, но веселые лица. Меркул поднялся, расправил плечи так, что захрустели кости, и закурил впервые за всю ночь. В густо набитых клетках притихли перепела.

— Поделим добычу поровну. Доставай бутылку водки и зови меня в гости.

— Не пью я водку, — Миша скривился, — горькая она.

— А сладкую водку пить неинтересно, — сказал Меркул. — Вот перекурим и домой. Как раз к выезду успеешь.

Вдруг тревожно зазвонили обе жилейские церкви.

— Всполох! — воскликнул Меркул, вскакивая на ноги.

От станицы показались два всадника, наперегонки скакавшие по дороге. На развилке двух шляхов, ведущих на приписные хутора Песчаный и Галагановский, всадники разъединились. Меркул бежал по ячменному полю, оставляя сизый примятый след. Его догонял Миша, томимый какими-то предчувствиями. Перед ним ощутимо страшно вставала та памятная «рафоломеевская ночь», когда дико ревел могучий конокрад Шкурка, избиваемый казаками, и багровые факелы отбрасывали черные хвосты копоти. Всадник приближался. Это был Писаренко. В руках его трепетал красный флаг, наискось поставленный по ветру карьера. Запыхавшийся Меркул выпрыгнул на дорогу и поднял руку. Писаренко круто осадил коня.

— Война? — крикнул Меркул, указывая на флаг, поднимаемый станицей только во время мобилизации.

Писаренко махнул рукой на север:

— Германец идет! Оттуда идет! На Кубань идет!

Он вздыбил коня, на секунду перед глазами Миши мелькнули лепешки-подковы, серебряный эфес шашки, и Писаренко исчез в клубчатом облаке пыли. Меркул побежал к лесу, к подводе.

— Перепелов как? — догоняя, спросил Миша.

Меркул отмахнулся и помчал быстрее.

На майдан стремительно собирались и казаки, и иногородние, и женщины, и старики, и дети. От полевых таборов скакали верховые на конях, не так давно покорно ходивших в плугах и пропашниках. От хуторов, поднятых нарочными, поднимались казаки. Мчались крепкие и увертливые хуторяне-песчановцы, скакали казаки Попасных хуторов на гривастых степняках-кирги-зах, скакали галагановцы — потомки сечевиков, сразу же нацепив старинные клинки, увитые азиатскими вензелями. Вновь приближалась война, но теперь она непосредственно угрожала их домам, их нивам. Истинно патриотически настроенные люди забыли мелкие распри и междоусобицы: ведь надвигался грозный иноплеменник. Пусть в это время поднимали голову кулаки и белогвардейцы, думавшие, что пришла пора громить новую власть; а народ, простой трудовой народ, думал об одном — о спасении своих сел и станиц, домов и земель, своей родины.

Площадь кипела народом, и разноголосый гул стоял в воздухе. Миша сумел протиснуться к самому крыльцу Совета только потому, что впереди него шел плечистый Меркул. Все еще звонили колокола. Деревья, окружавшие площадь, были усыпаны мальчишками. У ограды и у коновязей спешивались все новые и новые группы всадников. Они протискивались вперед, сгущая и до того плотную толпу. Повинуясь вековым традициям, на веранду уступчиво пропускали седобородых стариков, вершителей судеб общества.

Неожиданно шум смолк. На крыльце появился Павло Батурин, одетый в серую походную черкеску. Красивое лицо его было сурово и сосредоточено. Миша заметил, что на Батурине было навешано боевое холодное оружие, которое не вынималось из сундука еще со времени прихода с германского фронта. Рядом с Павлом шел старейший член Совета Харистов, парадно одетый Степан Шульгин, богатунский председатель Совета Антон Миронов, представители приписных хуторов и бывший военный писарь, занимавший должность секретаря Совета. Позади, как бы нарочито державшийся за спиной Павла, находился Барташ. Появлению Барташа обычно сопутствовали великие события, и поэтому станичники, заметив его, загудели. Батурин поднял руку. По сигнальному взмаху Шульгина оборвался колокольный звон. Сразу сделалось удивительно тихо, и от этого напряженнее стало ожидание.

— Товарищи станичники, — сказал Батурин, — мы собрали вас не по своей корысти, а по общему делу. До Кубани подходит германское войско. Его привели царские генералы по договору с Вильгельмом, чтобы снова поставить царя и все старое, от чего мы уже раз еле-еле открестились. Они думают раскидать Россию по кускам, по разным хозяевам, думают еще раз побазарить нашими землями. Генералы думают, что казаки отложатся от России, и тогда их легче будет прибрать до рук. Совет Жилейской станицы решил, что так не будет. Мы никого к себе не зовем. Не нужен нам ни Корнилов, ни Деникин, ни донской генерал Краснов, ни какой-ся Дроздовский, что идет на нас от Румынии со своим офицерским корпусом. Сами со своей жизнью управимся и во всем разберемся. Помню, Корнилов под Катеринодар пришел без спросу. Пришлось его убить. Деникина тоже с кубанских земель прогнали. Они думают, что сами умники, а мы дураки! Жилейцы! — Павло сделал шаг вперед, сжав кулаки. — Да когда ж они от нас отвяжутся! Новую беду на нас напущают, войско с чужой земли. Скоро застучатся в наши ворота, в Ростов-город. Отчиним ворота? А? Кубанское казачье войско не помнит того, чтобы его земли топтали супостаты. Не помнит. Допустим их до Кубани — прадеды наши в гробах перевернутся…. — Батурин замолк, выжидая, пока стихнет шум, пробежавший по народу, и продолжал спокойно, но внушительно: — Высшая Советская власть обращается к нам, к казачеству, с великим словом. Представитель Чрезвычайного штаба обороны Кубано-Черно-морской республики товарищ Ефим Барташ привез нам воззвание. Вот что пишут нам и войску Донскому представители высшей власти. — Батурин принял от писаря почтительно поданную сафьяновую папку, в которой обычно хранились важные документы жилейского полкового округа. Развернув папку, начал внятно и раздельно читать:

Трудовые казаки Дона и Кубани!

Великая опасность надвинулась на вас. Враги трудового казачества подняли головы. Бывшие помещики-дворяне и царские генералы хотят захватить на Дону и на Кубани власть в свои руки и передать эти благодатные плодородные области иноземным захватчикам…

Трудовые казаки Дона и Кубани! Волею рабочих и крестьян и казаков всей России Совет Народных Комиссаров приказывает вам немедленно стать под ружье для защиты вашей земли от предателей и захватчиков. На Советы казачьих депутатов Дона и Кубани мы возлагаем обязанность создания твердой и надежной армии для спасения своей земли и свободы.

Каждый трудовой казак обязан, по первому призыву своего Совета, стать под ружье. Мы снабдим вас необходимым снаряжением и вооружением и пошлем вам на помощь братские войска.

Великая опасность надвинулась на вас, казаки Дона и Кубани. Покажите же делом, что вы не хотите быть рабами угнетателей и захватчиков. К оружию, донцы! К оружию, кубанцы! Смерть врагам народа! Гибель предателям!

Да здравствует трудовое казачество!

Да здравствует братский союз рабочих, крестьян и казаков!

Да здравствует Российская Советская Федеративная Республика!

Председатель Совета Народных Комиссаров

В. У л ь я н о в (Ленин).

Народный комиссар И. Сталин.

Миша, прильнув к перилам, не проронил ни слова. Он понял, что издалека, из России, которая представлялась ему покрытой лесами вперемежку с крупными каменными городами, обращаются к ним не за помощью, а с призывом защищать свои же земли и станицы. И оттуда им, казакам, предлагают в помощь и оружие и войско. И два человека, только понаслышке известные кубанскому мальчишке, поставили под этим обещанием свои твердые подписи.

Батурин закрыл кожаную папку, и писарь понес ее в Совет, торжественно проходя среди расступившихся людей. Народ стоял в глубоком молчании. Зазорным считалось неосмотрительное решение. Барташу известны были казачьи традиции. Внимательно вглядываясь в лица, он увидел, что эти простые и суровые люди одобрительно приняли новый поход. Помогло воззвание Совета Народных Комиссаров Российской Республики, обещающее помощь и оружием и войсками.

Когда на крыльцо поднялся Огийченко, его приветствовали одобрительным гулом. И это означало доверие.

— Казаки, — громко сказал Огийченко, — много говорить — время губить. Как мы тут промежду собой грыземся, никому дела нету. Сами управимся. Никого к себе не звали. Чужой штык аль шашка нам без надобности. Так вот, казаки. Я имею уполномочие заявить предложение. Пущай товарищ Барташ как представитель штаба обороны передаст своему штабу и Всероссийскому Совету, что жилейское товарищество подседлает коней…

Старики, до этого стоявшие с откинутыми на вытянутую руку палками, почти одновременно приложили их к груди. Это означало согласие. Огийченко, сняв шапку, поясно поклонился старикам, и сразу по площади прокатились крики одобрения.