Роальд Даль - Звуки, которых мы не слышим

• Название: Звуки, которых мы не слышим
• Автор: Роальд Даль
• Жанр: Научная Фантастика

Этот человек был увлечён звуком. Он создал теорию, что существует множество звуков в мире, и люди неспособны услышать их из-за высоких частот. Он объясняет его доктору, что он изобрёл машину, которая позволит ему настраиваться на нужные частоты и преобразовывать все колебания в слышимый звук. Он стал слышать в наушниках вопли срезаемых соседом роз. На следующий день он стал экспериментировать с деревом.

---

Он стоял перед деревянным столиком в саду, бледный, маленький, худосочный, похожий в своих очках на старообразного, болезненного ребёнка. Солнце зашло. Ни малейшего дуновения ветерка. Казалось, всё замерло. Оттуда, где он стоял, ему был виден соседний сад; по дорожке шла женщина с корзиной для цветов. Некоторое время он машинально следил за нею. Затем он повернулся к ящику и нажал клавишу на передней панели. Левой рукой стал регулировать переключатель громкости, а правой — поворачивать ручку, соединённую со стрелкой на большой центральной шкале, похожей на шкалу волн радиоприёмника. На шкале было много цифр, соответствующих полосам частот, — от 15 000 до 1 000 000.

Внезапно он склонился над прибором. Напряжённо прислушался. Правой рукой покрутил ручку настройки. Стрелка медленно поползла по шкале, так медленно, что он едва замечал её движение, — и тут в наушниках послышалось лёгкое неровное потрескивание.

Вслед за этим раздалось жужжание, но это был шум самого прибора. Он вслушивался в эти звуки, и вдруг ему стало казаться, что уши его вытягиваются всё больше и больше, и вот уже каждое из них прикреплено к голове только тонкой проволокой, и эта проволока тоже удлиняется, уши устремляются куда-то ввысь, навстречу таинственной и неведомой зоне ультразвука.

Маленькая стрелка продолжала медленно ползти по шкале, и вдруг он услышал крик — страшный, пронзительный крик он вскочил и схватился за край стола. Он огляделся вокруг в надежде увидеть человека, который кричал. Поблизости никого не было, если не считать женщины в соседнем саду, но она же не могла так кричать. Она срезала чайные розы и складывала их в корзину.

И снова этот звук — душераздирающий, нечеловеческий крик, резкий и короткий, отчётливый и звонкий. В звуке было что-то грустное и одновременно металлическое, такого он никогда не слышал раньше. Клаузнер ещё раз огляделся, пытаясь проследить, откуда исходит звук. Единственным живым существом поблизости была эта женщина в соседнем саду. Он видел, как она наклонилась, взяла пальцами стебель розы и перерезала его ножницами. И тут он снова услышал вскрик.

В ту самую минуту, когда она срезала розу.

Женщина выпрямилась, бросила ножницы в корзину и уже направилась было к дому.

— Миссис Сондерс! — крикнул Клаузнер срывающимся от волнения голосом. Миссис Сондерс, подождите!

Женщина обернулась и увидела соседа, стоявшего на лужайке своего сада, нелепый маленький человечек, размахивающий руками, с наушниками на голове. Он окликнул её так громко и неожиданно, что она испугалась.

— Срежьте ещё одну розу! Пожалуйста, срежьте ещё одну! Быстрее.

Она стояла неподвижно, ничего не понимая.

— Зачем, мистер Клаузнер? — удивилась она. — Что случилось?

— Ну, пожалуйста, я прошу вас, — сказал он, — Срежьте ещё одну розу!

Миссис Сондерс всегда считала своего соседа довольно странным человеком, но теперь… теперь он, кажется, совсем сошёл с ума. Она подумала, не сбегать ли ей в дом за мужем. Нет, ничего, тут же успокоила она себя. Ничего, он не опасен. Сделаю, как он просит.

— Ну, конечно, мистер Клаузнер, если вам это нужно, — сказала она и, вынув из корзины ножницы, срезала ещё одну розу.

И снова Клаузнер услышал тот ужасный вопль, опять в ту самую минуту, когда был перерезан стебель розы. Он сорвал наушники и побежал к забору, разделявшему два сада.

— Всё в порядке, — сказал он, — Достаточно. Больше не надо. Ради бога, не надо!

Женщине стояла и смотрела на него недоумевающе, держа в руке только что срезанную чайную розу.

— Сейчас я вам что-то скажу, миссис Сондерс, — обратился он к ней. Что-то такое, чему вы не поверите. — Он схватился за забор и внимательно посмотрел на неё через толстые стёкла очков. — Сегодня вечером вы нарезали полную корзину роз. Острыми ножницами вы перерезали стебли живых существ, и каждая роза, которую вы срезали, издавала пронзительный крик. Вы знаете об этом, миссис Сондерс?

— Нет, — сказала она. — Я, безусловно, этого не знаю.

— Но это так. — Он учащённо дышал и старался справиться с волнением. — Я слышал, как они кричат. Каждый раз, когда вы перерезали стебель, я слышал крик боли. Очень высокий звук, примерно сто тридцать две тысячи колебаний в секунду. Вы сами вряд ли могли бы услышать его. Но я слышал.

— Неужели, мистер Клаузнер? — Она решила, что через пять секунд убежит домой.

— Вы могли бы возразить, — сказал он, — что куст розы не может чувствовать, потому что у него нет нервной системы, и не может кричать, так как у него нет горла. И вы были бы правы. Ничего этого у него нет. Но как вы можете знать, миссис Сондерс — при этом он перегнулся через забор и понизил голос до шёпота, — как вы можете знать, что стебель розы не испытывает такой же боли, когда его перерезают пополам, какую почувствовали бы вы, если бы кто-нибудь перерезал вам талию садовыми ножницами? Откуда вы можете знать это? Ведь роза тоже живая, не правда ли?

— Да, мистер Клаузнер. Да, да. Ну, всего хорошего. Спокойной ночи, — она повернулась и побежала по садовой дорожке к дому.

Клаузнер вернулся к своему прибору. Он надел наушники и ещё некоторое время слушал. Он по-прежнему слышал слабое неровное потрескивание и жужжание. И больше ничего. На клумбе он заметил маленькую белую маргаритку. Он медленно наклонился и, захватив её большим и указательным пальцами, тихонько стал тянуть вверх и в стороны, пока стебель не переломился.

С того самого момента, как он начал выдёргивать стебель, и до того момента, как сорвал цветок, он слышал, он отчётливо слышал в наушниках слабый писк, удивительно непохожий на писк живого существа. Он проделал то же самое ещё с одной маргариткой. И снова он услышал такой же писк, но теперь он уже не был уверен, что этот звук был выражением боли. Нет, это была не боль, это было удивление. Удивление ли? Это не было похоже на выражение каких-либо знакомых человеку эмоций. Это был какой-то неопределённый, неживой звук, одиночной и бесстрастный, не выражавший абсолютно ничего. Так же, как и крик роз. Нет, он был неправ, называя это криком боли. Вероятно, цветок не ощущает боли. Он испытывает что-то ещё, о чём мы не знаем.

Он выпрямился и снял наушники. Темнело. В окнах домов мерцали огоньки. Он осторожно приподнял чёрный ящик, отнёс его в сарай и поставил на прежнее место. Затем вышел, запер дверь и направился к дому.

На следующее утро Клаузнер встал на рассвете. Он оделся и прошёл прямо в сарай. Взял прибор и, обеими руками прижимая его к груди, вынес из сарая. Нести было очень тяжело. Он прошёл мимо дома, вышел через переднюю калитку и, перейдя дорогу, вошёл в парк. В парке он остановился и, оглядевшись вокруг, пошёл дальше, пока, наконец, не дошёл до большого дерева — это была берёза; он поставил прибор на землю, рядом со стволом. После этого он снова пошёл домой, достал из подвала, где он держал уголь, топор и принёс его в парк. Положил топор на землю рядом с деревом. Снова огляделся. Его близорукие глаза нервно мигали. Ни души. Было шесть утра.

Он надел наушники и включил прибор. С минуту он прислушивался к уже знакомому, едва уловимому жужжанию, затем поднял топор, встал, широко расставив ноги, и со всего размаху вонзил топор в ствол дерева у самого основания — лезвие глубоко вошло в древесину.

В момент удара он услышал в наушниках совершенно необычный шум. Это был новый звук, непохожий на все остальные, которые ему приходилось слышать, резкий, немелодичный громкий звук, жалобный, низкий, стонущий, не короткий вскрик, как у розы, а продолжительный, как рыдание, длившийся, наверно, целую минуту, особенно громким он был в тот момент, когда топор ударил по стволу, затем становился всё тише, тише, тише, пока совсем не замер.

Клаузнер в ужасе смотрел на то место, где лезвие топора вонзилось в плоть дерева; он бережно вытащил топор и бросил его на землю. Слегка потрогал свежую рану, оставленную в ствола топором, провёл кончиками пальцев по её краям, попытался стянуть их и закрыть рану, бормоча при этом: «Дерево… милое дерево… прости меня… я так виноват… но это заживёт… это скоро совсем заживёт».

Некоторое время он стоял, обхватив руками толстый ствол; внезапно он повернулся и побежал к выходу из парка, пересёк дорогу и через переднюю калитку вбежал в свой дом. Он направился прямо к телефону, полистал справочную книгу, набрал нужный номер и стал ждать. Он судорожно сжимал в руке трубку, нетерпеливо барабаня пальцами по столу. Наконец, раздался гудок, затем щёлканье снимаемой трубки, и сонный мужской голос произнёс:

— Алло! Я слушаю.

— Доктор Скотт? — спросил Клаузнер.

— Да. Кто это?

— Доктор Скотт, вы должны немедленно приехать, только, пожалуйста, побыстрее.

— Кто это говорит?

— Это Клаузнер. Помните, вчера вечером я рассказывал вам о своём опыте со звуком и о том, что я хочу услышать…