Джасинда Уайлдер - На веки вечные

• Название: На веки вечные
• Автор: Джасинда Уайлдер
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2015

Эвер, Иногда эти письма — все, что помогает мне прожить еще неделю. Даже если ты пишешь о всякой ерунде, ни о чем важном, они важны для меня. С Грэмпсом все в порядке, и мне нравится работать на ранчо. Но... я одинок. Чувствую, что изолирован, как будто я никто, как будто нигде нет для меня места. Как будто я просто нахожусь здесь, пока что-то не случится. Я даже не знаю, что хочу сделать со своей жизнью. Но твои письма… благодаря им я чувствую, что связан с чем-то, с кем-то. Когда мы впервые встретились, я влюбился в тебя. Я думал, ты прекрасна. Так прекрасна. Было трудно думать о чем-то еще. Потом лагерь закончился, и мы больше не встречались, и теперь все, что осталось от тебя — эти письма. Черт, я только что сказал тебе, что влюбился в тебя. Влюбился. В ПРОШЕДШЕМ времени. Больше не знаю, что это такое. Любовь по переписке? Любовь, как в книгах? Это глупо. Прости. Я просто установил для себя правило, что никогда не выбрасываю то, что пишу, и всегда посылаю это, очень надеясь, что тебя это не отпугнет. Ты мне тоже снилась. То же самое. Мы в темноте вместе. Только мы. И это было, как ты и говорила, как будто воспоминание, превратившееся в сон, но это было воспоминание о том, чего никогда не было, только во сне это было так реально, и даже больше, я не знаю, более ПРАВИЛЬНО, чем все, что я когда-либо чувствовал в жизни или во сне. Интересно, что это значит, что нам снился один и тот же сон. Может, ничего, может, все. Может, ты расскажешь?    

---

— По крайней мере, у меня будет электричество и сотовая связь.

— И никакой жизни...

— Эвер. Хватит, — папин раздраженный голос заставил нас замолчать. Он нажал кнопку, чтобы открыть люк.

Во взгляде Иден отражался ее внутренний конфликт. Она хотела продолжать спорить, потому что было легче кусать и огрызаться, чем признать, как она была напугана. Я видела это в ней и ощущала в себе. Наши одинаковые зеленые глаза встретились, и понимание было достигнуто. Ничего не было сказано вслух, но через секунду я обняла сестру, и мы обе всхлипнули. Раньше мы никогда не расставались, не больше, чем на час или два за всю жизнь.

— Лучше не позволяй Майклу делать тебя стройнее меня.

— Как будто это случится, — она застонала. — Он захочет убить меня, так что разницы нет.

Иден была немного тяжелее меня, всего лишь на несколько фунтов, но достаточно, чтобы ее формы были более округлыми, и она переживала из-за этого. То, что весь восьмой класс ее безжалостно дразнили, не особенно помогло, так что этим летом она серьезно настроилась похудеть и в девятом классе показать всем, что она изменилась. Я с ней спорила, говорила, что другие девочки просто завидовали, потому что у Иден были сиськи и задница, а у них не было, но она пропускала все мимо ушей. Она уговорила отца нанять ей на лето личного тренера. Ну и что, что ей было только четырнадцать, и она была слишком молода, чтобы беспокоиться о такой чепухе, как похудение, но ни папа, ни я не могли заставить ее передумать.

Я понимала, что это — часть горя Иден. Я рисовала, фотографировала, Иден играла на виолончели. Но у нее дело было не только в этом. Мы были почти точной копией матери: темные волосы, зеленые глаза, белая кожа, тонкие черты лица, та же красота. Я, стройная, как ива, была больше похожа на мать, тогда как Иден досталось часть генов отца — он был невысоким, приземистым, от природы мускулистым. Иден хотела напоминать маму, быть больше похожей на нее. Она даже обесцветила волосы, как мама.

— Мы будем скучать по тебе, Эв, — сказал папа, повернувшись ко мне и посмотрев на меня. — Дома без тебя будет тихо.

« Как будто ты заметишь», — хотела сказать я, но не сказала.

— Я тоже буду скучать по тебе. Папа.

— Не будь хулиганкой, — сказала — И ты тоже. И серьезно, не сходи с ума по этому типу, Майклу. Ты не...

Иден заткнула уши пальцами.

— ЛА-ЛА-ЛА... Я не слушаю! — напела она. Потом, вынув пальцы из ушей, сказала:

— Серьезно. Не начинай.

Я вздохнула.

— Ладно. Я люблю тебя, тупица.

— И я тебя, идиотка.

Папа нахмурился.

— Серьезно? Вы девочки-подростки или мальчики-подростки?

Мы обе закатили глаза и потом обнялись еще раз. Я наклонилась и через сиденье обняла папу, почувствовав, что от него пахнет кофе. Потом вышла из машины, открыла багажник и, закрывая его, попыталась удержать сумочку и чемодан. Последний раз помахав рукой, Папа и Иден уехали, и я осталась одна, совершенно одна в первый раз в жизни.

В нескольких футах от меня, в поднятой машиной пыли, стоял мальчик. У него был большой черный туристический рюкзак, перекинутый через плечо, и спина у него была такая прямая, как сосны, что возвышались вокруг. Одна рука была засунута в передний карман, а другой он играл с лямкой рюкзака. Ногой, обутой в ботинок, он шаркал по земле, вглядываясь в ряд домиков.

Я не могла не взглянуть на него украдкой второй раз. Он не был похож ни на одного мальчика, которого я видела раньше. Похоже, ему было примерно столько же, сколько и мне, четырнадцать или пятнадцать лет, но он был высокий, уже почти шесть футов,[4] и мускулистый, больше как взрослый, чем как подросток. У него были растрепанные черные волосы, которые не мешало бы подстричь, и пушок на шее, как у подростка, который надеется отрастить бороду.

До этого момента я ни в кого не влюблялась. Иден все время говорила о мальчиках, и наши друзья все время болтали об этом мальчике или том мальчике, захлебываясь, говорили о первых поцелуях или первых свиданиях, но меня все это никогда особо не интересовало. Конечно, я замечала в школе крутых парней, потому что я не была мертва или слепа. Но рисование занимало все мое время. Или, точнее, мое время занимало то, что каждый день я просыпалась и не скучала по маме, и рисование помогало. У меня в мозгу не было много места, чтобы думать о мальчиках.

Но этот мальчик, который стоял в шести футах от меня и выглядел так же нервно и неуместно, как я, чем-то отличался.

До того, как я поняла, что происходит, мои ноги-предатели понесли меня прямо к нему, и мой голос-предатель сказал:

— Привет... Я — Эвер Элиот.

Он повернул ко мне глаза, и я едва не ахнула. Его глаза были чисто янтарного цвета, глубокие, непростые, пронизывающие.

— Эм... Привет. Я — Кейден Монро.

Голос у него был глубоким, хотя и ломался на последнем слоге.

— Эвер?[5] Так тебя зовут?

— Ага.

Раньше я никогда не стеснялась своего имени, но я хотела, чтобы Кейдену понравилось мое имя так же, как оно нравится мне.

— Крутое имя. Я раньше никого с таким не встречал.

— Ага, наверное, оно уникальное. Кейден — тоже крутое.

— Оно ирландское. Моего папу зовут Эйден, а деда — Коннор, а прадеда — Пэдди Патрик. Ирландские имена восходят к моему пра-я-даже-не-помню-какому деду, Дэниелу.

— А он был вроде как иммигрант? — я поежилась от того, что бессознательно сказала «вроде как», чтобы заполнить пробел. Многовато, чтобы звучать выпендрежно.

— Ну, все наши семьи в какой-то момент были иммигрантами, верно? Если только ты не индианка. В смысле, коренная американка. — Он потер себя по шее сзади, и его щеки покраснели. Что было до ужаса мило. — Но да, Дэниел Монро был первым Монро, прибывшим в Америку. Он приплыл в тысяча восемьсот сорок первом году.

Я напряженно пыталась вспомнить значение этой даты. В прошлом году я это проходила на уроке истории.

— В тысяча восемьсот сороковых годах не было ничего значительного? Из-за чего ирландцы плыли в Америку?

Кейден поставил рюкзак на землю.

— Думаю, что-то, связанное с картофелем. Голод или что-то вроде того.

— Ага.

Между нами воцарилась неловкая тишина.

Кейден первый ее нарушил.

— Итак, Эвер. Что ты... делаешь?

— Делаю?

Он пожал плечами, потом махнул в сторону домиков и в целом лагеря.

— Я хочу сказать, в смысле искусства. Ты музыкант или...

— А. Нет. Я художник. Наверное, они это называют артист в сфере визуального творчества. Рисую, в основном. По крайней мере, сейчас. Мне все нравится. Я хочу заняться скульптурой. А ты?

— То же самое, хотя больше всего я рисую карандашом.

— А что ты рисуешь? Комиксы? — я пожалела о последней фразе, как только она вылетела у меня изо рта. Она звучала осуждающе, а он не казался тем человеком, который рисует комиксы.

— Я хотела сказать, животных? — это было еще хуже. Я почувствовала, что краснею и пожалела, что не могу начать разговор сначала.

Кейден просто выглядел смущенно.

— Что? Нет, я не рисую ничего конкретного. В смысле, рисую, просто...то, над чем я работаю. Прямо сейчас я учусь рисовать руки. До этого были глаза, но их я уже научился рисовать.

— Прости, я не хотела — иногда я веду себя как идиотка. Я просто...

Я только делала все хуже. Я схватила чемодан за ручку и развернула его, отвернувшись от Кейдена.

— Мне нужно идти. Найти свой домик.

Загорелая рука забрала у меня чемодан и легко подняла его, что было нелепо, потому что он весил по меньшей мере пятьдесят фунтов, и я едва могла сдвинуть его. Он закинул рюкзак на одно плечо, а в другой руке держал чемодан.

— У тебя какой номер?

Я залезла в сумочку и развернула регистрационную карточку, хотя я уже знала номер наизусть. Я не хотела казаться чересчур нетерпеливой.

— Номер десять.

Кейден взглянул на номера ближайших домиков.

— Тогда нам сюда, — сказал он. — Я в двадцатом, а это — четыре, пять и шесть.

В конце слишком короткой прогулки мы подошли к домику номер десять. Я не могла придумать, как задержать его без того, чтобы казаться навязчивой или безрассудной, так что позволила ему поставить чемодан рядом со скрипящей входной дверью, а потом он закинул рюкзак на плечо, помахал и ушел, потирая шею так, что был заметен его бицепс.

Я смотрела, как он идет, и потом заметила, что несколько девчонок столпились возле сетчатой двери, пожирая его глазами.

— А он крут! — сказала одна из них. Они спросили меня, кто он.

Мне стало интересно, не является ли странное чувство обладания у меня в животе ревностью, и что я должна с ним делать.

— Его зовут Кейден.

Впервые за долгое время мой ум был занят чем-то еще, помимо рисования.

В тот день было знакомство, что было довольно глупо, а потом обед и немного свободного времени, которое пролетело очень быстро. В тот день я больше не видела Кейдена и, ложась спать в маленькую тесную кровать, под тонкое одеяло, я задумалась, не думает ли он обо мне, как и я о нем.