Олег Туманов - Подлинная «судьба резидента». Долгий путь на Родину

• Название: Подлинная «судьба резидента». Долгий путь на Родину
• Автор: Олег Туманов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906880-51-2

Тетралогия о разведчике Михаиле Тульеве («Ошибка резидента» (1968), «Судьба резидента» (1970), «Возвращение резидента» (1982) и «Конец операции «Резидент»» (1986) стала одним из самых любимых «шпионских сериалов» в СССР. За перипетиями борьбы разведок зрители следили не отрываясь. Мало кто знал, что этот поединок происходил и в действительности, но несколько не так, как на экране.

В 1965 году моряк срочной службы Олег Туманов, выполняя задание КГБ, совершил дерзкий побег из Советского Союза. В течение 20 лет он жил и работал в Мюнхене, пройдя путь от корреспондента до старшего редактора русской службы «Радио Свобода». За этот период времени он передал в Москву огромный объем ценной информации, от описания и результатов работы Отдела Х (мониторинг переговоров офицеров, дислоцированных в странах Восточной Европы частей и соединений Советской Армии) до подробных деталей деятельности сотрудников американской разведки и контрразведки. В конце концов ЦРУ сумело выйти на след неуловимого «крота», но в 1986 году Олегу Туманову удалось вернуться в Советский Союз.

---

В качестве ученика старших классов я нашел это заманчивым и мне даже нравилось участвовать в этих почти секретных мероприятиях. Я самоутверждался в определенной степени относительно одноклассников, которые не состояли в этом «тайном сообществе». Нам выдавали удостоверения и пропуска, которые обеспечивали нам почти везде свободный доступ. После одной особенно успешной операции против фарцовщиков нам выдали в качестве премии несколько отнятых у фарцовщиков трофеев. Мне достались рубашка и стяжки — единственное поощрение за три года труда.

Безусловно, сегодня меня можно упрекнуть, что я все еще хвалюсь своей борьбой против собственных соотечественников. На что я могу ответить, что, вне всякого сомнения, это так и есть. Но я боролся с теми, кого еще сегодня считаю сволочами.

К слову сказать, в наши обязанности также входило перевоспитывать молодых преступников и возвращать «отщепенцев» в активную борьбу за построение коммунизма. Еще помню, как наш отряд взял шефство над двумя девушками легкого поведения. Стелле и Элле, жизнерадостным и хорошо сложенным близнецам, после работы на фабрике неподалеку полагалось рапортоваться у нас в штабе на ул. Горького, там, где сегодня стоит гостиница «Интурист», и помогать оперативному отделу с канцелярской работой. Насколько мне известно, энергичные комсомольцы из нашей секции использовали перерывы между этой скучной работой, занимаясь с девушками тем, за что в гостинице клиенты платили им деньги.

Стелла и Элла не противились. Такое «перевоспитание» устраивало их больше, чем высылка в места, удаленные от Москвы по крайней мере за 100 км. Так в то время наказывали проституток, алкоголиков и мелких жуликов.

Иногда «перевоспитание» практиковалось таким образом, что ощущалось всеми частями тела. Вспоминаю, как однажды летним вечером мы захватили молодых хулиганов. Запрятав им в штаны крапиву, мы усадили их в метро и приказали больше в городе не появляться.

Возможно, все это не совсем отвечает принципам демократии и декларации о правах человека. Но никто не станет отрицать, что тогда в Москве царило больше справедливости и порядка, чем сегодня. С хулиганами в те годы мы на самом деле не обходились мягко. Зато по Москве можно было ходить с раннего утра до поздней ночи, не беспокоясь. Сегодня лучше не показываться на улице после девяти вечера без оружия самообороны. «Лучший коммунистический город», как еще недавно называли Москву, стал свалкой спекулянтов, наркоманов, проституток и организованной преступности.

В конце мая 1961 года я прекратил работу в оперативном спецотряде, т. к. оставалось недолго до выпускных экзаменов. Я серьезно взялся за учебники, рассчитывая сдать выпускные экзамены на серебряную медаль, что серьезно облегчило бы предстоящее поступление в вуз. На будущее у меня были совершенно конкретные планы: я мечтал о поступлении в Институт кинематографии на факультет операторов.

Когда экзамены были еще в полном разгаре, раздался телефонный звонок из штаба оперативного спецотряда: «Появись у нас, надо поговорить. Иван Иванович хочет с тобой увидеться».

Мне было ясно, о ком идет речь. Иван Иванович Зайцев ни с кем не делился, какой пост он занимает. Но все в спецотряде знали, что он из КГБ, из-за чего все вопросы отпадали. Этот нимб секретности усиливался еще из-за того, что он не шел на контакты и не разговаривал со всяким в спецотряде. Зайцев представлял организацию, о которой вслух не говорили, избегая упоминать даже ее название, упоминая ее как «контору» или «комитет», или многозначительно постукивая по плечу, имея в виду погоны.

И этот человек желал со мной говорить. Зачем же вдруг? Возможно, его интересует, почему я больше не сотрудничаю?

Переполненный любопытства, я отправился в штаб. Наш разговор состоялся с глазу на глаз. Постороннему человеку он мог бы показаться крайне странным.

Иван Иванович вежливо просил меня присесть. Сам встал и проследовал к двери, чтобы убедиться, что дверь за мной плотно закрыта. Потом он убрал со стола документы в старомодную папку с металлическими скрепками и надписью «И.И. Зайцеву за заслуги в работе с молодежью». Этой папкой его якобы наградил шеф КГБ Семичастный, лично. На меня этот весьма немолодой и побитый Зайцев скорее производил впечатление провинциального бухгалтера, нежели воинствующего чекиста.

«Итак, как идут экзамены?», — многозначительно спросил он. — Ты хорошо подготовился?»

«Неплохо, на мой взгляд».

«Ты вообще молодец, со всем справляешься. Кстати, Олег, что ты собираешься делать после школы? Какие у тебя планы?»

Я ответил, что хотел бы стать кинооператором.

«Здорово!». Он сделал вид, что истинно радуется за меня. «Имей в виду, что в Институт кинематографии стремятся многие. Если ты окончишь школу с медалью, у тебя будут шансы, а иначе… Но почему это обязательно должен быть Институт кинематографии?»

Я напомнил ему, что фотографирование уже давно является моим увлечением, и что я даже отснял один любительский фильм.

«Верно, снимаешь ты хорошо, — озадачил меня Иван Иванович, — а о другой профессии ты еще никогда не задумывался?»

«О какой еще другой профессии?», — спросил я.

«Например, связанной с работой за границей?»

«Нет, — сознался я откровенно, — об этом я еще никогда не думал».

«Видишь, — обрадовался он, — не думал, хотя должен был. Не торопись, обдумай хорошенько и только тогда решай».

…Нет, но я уже все решил. Сразу после завершения экзаменов (на медаль, к сожалению, мои оценки не дотянули), я подал заявление на поступление в Институт кинематографии. К заявлению я приложил свои фотоснимки, которые считал особенно удавшимися, и короткий любительский фильм, который сам отснял на 8-миллиметровую кинокамеру «Адмирал». Это должно было убедить приемную комиссию о моем «откровенном» таланте. В силу какой-то необъяснимой причины я был почти уверен, что справлюсь с творческим конкурсом и сдам вступительные экзамены на поступление в институт.

Но почему-то именно в этом году неутомимый реформатор Никита Хрущев задумал новую реформу, в соответствии с которой всем кандидатам в вузы полагалось, до вступления в вуз провести два года на практических работах или военной службе. Наш лидер наивно полагал, что молодежь, поработавшая в колхозе или на предприятии, либо познавшая солдатскую жизнь, лучше справится с наукой. Кроме того, и это следовало приветствовать, в нашей стране необходимо было положить конец тому, что называлось «использование личных связей». В то время дети высокопоставленных родителей без особых препятствий проникали в престижные школы, закрывая туда дверь всем остальным. А новой мерой Хрущев отправил всех, не исключая меня, «на производство». Приемная комиссия вернула мне документы, рекомендуя вернуться не раньше, чем через года два, подтвердив практическую работу, по возможности, имеющую связь с моей будущей учебой.

Недолго думая, я отправился на студию «Мосфильм», куда меня немедленно приняли в качестве ассистента оператора. Мои поручения не требовали большой сноровки. Мне полагалось таскать за оператором камеру и штатив и выполнять другие мелкие поручения. Я почти свыкся с этой не требующей большого таланта работой и окладом в 60 рублей, как вдруг вмешались мои родители.

«Работа без постоянного графика? — с недоверием поинтересовалась у меня мама. — Дома ты появляешься когда вздумается? И это в 17 лет? Нет, мне эта работа не по душе».

«Увлекся кино, — поддержал ее отец, — связался там с уродами, пьяницами, телками и всякими искушениями».

Быть может, заслуженному функционеру выбор его сына на самом деле показался против шерсти. Хотя иногда я задумываюсь, что отец уже тогда был в курсе о моем запланированном будущем и занятие кинематографией совершенно не укладывалось в эту концепцию. Возможно, его, бывалого офицера с Лубянки, частично посвятили в то, что со мной задумали или просто посоветовались с ним, намекнув ему о моем будущем. Во всяком случае, через неделю после того, как на студии получили письмо моих родителей, я вылетел с «Мосфильма», который со мной раз и навсегда расстался. Таким образом, мои мечты о карьере кинооператора развеялись навечно.

В штабе оперативного спецотряда мне опять передали пожелание Иван Ивановича поговорить со мной в гостинице «Советская» в (нанятом КГБ) номере на третьем этаже. В большинстве московских гостиниц были такие «конспиративные номера», предназначавшиеся для встреч служащих Комитета с агентами или агентами доверия, для вербовки новых неофициальных сотрудников и других тайных целей.

В помещении, оборудованном как обычный гостиничный номер (где явно была встроена прослушка), меня приветствовал мой ведущий офицер КГБ.

«Присаживайся, Олег. Закуривай, если желаешь».

Иван Иванович, как обычно, был одет в незатейливую одежду отечественного производства. Как я смог убедиться на следующих встречах, он не курил и не пил крепких спиртных напитков.