Сабина Грубер - Неприкаянные

• Название: Неприкаянные
• Автор: Сабина Грубер
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-7516-0227-7

Сабина Грубер — известная австрийская писательница, поэтесса, драматург и эссеист, лауреат многих литературных премий. «Неприкаянные» (1996) — первый ее роман, сразу обративший на себя внимание публики и литературной критики. Герои книги, брат и сестра из Южного Тироля, уезжают из родных мест: он — в Вену, она — в Венецию, из любви или безрассудства, только бы спастись от гнетущего одиночества. Однако в конце концов они понимают, что тот, у кого не было настоящего дома на родине, не построит его ни в каком другом месте.

---

Мед у вас есть? Больше всего мне хотелось бы сейчас быть у Марии. Наверно, я ее люблю. Я иду на кухню, обмакиваю соску в мед, открываю последнюю бутылку белого бургундского. Андрей молчит. Ханс Петер недоверчиво качает головой. Майя об этом знать не должна. Стоит Андрею только пикнуть, как я снова макаю соску в мед. Ханс Петер устало откидывается назад: у меня связь с замужней женщиной.

Я пытаюсь прислушаться. Уже третий раз за этот вечер с улицы доносится рев сирен. Понтекорво, большому поборнику авторского кино, почти удалось составить программу, не включая в нее продукцию крупных американских студий. Я задаюсь вопросом, верны ли цифры: сто миллионов шиллингов от государства на все — на кинофестиваль и на Биеннале, пятьдесят миллионов от министерства культуры и туризма, семь миллионов от Хенкеля, фабриканта моющих средств. Фасадная сторона Кинодворца, этого унылого здания времен Муссолини, которое недавно было взято под охрану как памятник архитектуры, по замыслу должна походить на «Буцентавра», гребную галеру венецианского дожа. Представить себе невозможно.

Чем заполнить отведенные мне колонки, если сирены и младенец ревут попеременно? Бывает ли психический мед? Года не проходит без того, чтобы Ханс Петер не завел какую-нибудь интрижку. Что бы я мог ему посоветовать?

2

Клагенфурт, думает Рита, еще не запятнан, он ни о чем не напоминает, здесь я ни с кем не бывала. А там из воды высовывались большие плоские головы морских чертей, которые невозможно было забыть. Я смотрела на их зубастые пасти, на вытянутые подобно щупальцам шипы, представляла себе, как они, несмотря на свою малую подвижность, с молниеносной быстротой заглатывают огромной пастью добычу, которую подстерегли, притаившись на дне. Когда же эти картины наконец исчезали, мне приходили на ум рассказы Эннио о косоротых морских языках, что целый день сидят, зарывшись в дно, и только ночью попадаются в сети.

Клагенфурт ничем не пахнет, ни о чем не говорит, он свежевыкрашен, начисто выметен. Здесь можно в сентябрьский вечер, после захода солнца, прогуляться до Новой площади, встретив не более пяти человек. И носу не приходится постепенно приспосабливаться к запахам, все время повышая их нормативный уровень, чтобы привыкнуть к вони, к запахам фукуса и дохлых морских тварей.

Антон не выносит этих аккуратных, сросшихся вместе деревень, именующих себя городом. Он и часу не пробыл у Ханса Петера, как начал суетиться и побежал к телефону.

Где бы он ни был, куда бы ни спрятался от мира, он сразу же восстанавливал из своего убежища старые связи, в течение нескольких дней отпуска созванивался со старыми друзьями и родственниками, по многу раз в день слушал свой автоответчик и был всегда рад, если мог немедленно отозваться на обращения своих знакомых. И тогда он, не будучи, в сущности, вырван из своего мира, снова в него врастал и, хоть и отрезанный, снова впутывался в сеть сообщений, информации, которую выслушивал и передавал дальше с такой важностью, точно это гарантировало ему выживание.

Звонила Симонич и спрашивала, куда подевалась его красотка сестрица после того, как она справедливо презрела японскую рыбу. Иоганна передает привет. Клейн снова просит ему позвонить, а некая Мария еще попытается дозвониться попозже. Антон должен был все сообщения повторять вслух, только после этого он принимался есть остывший тем временем суп, критиковать белое вино и рассказывать про Пию: она бессильна, Эннио не просыхает, но настроение у него хорошее. Я могу не беспокоиться: паспорт, документы по Биеннале и кое-какая зимняя одежда переданы одним знакомым в отель «Мозер-Вердино». Сама она едет к матери в Монтебеллуну, но через три недели ее можно будет найти в Бурано.

Рита заглядывает в план города, оставляет Дракона позади справа, проходит небольшой отрезок Бурггассе с тем, чтобы немного погодя свернуть в Домгассе.

Для Риты Вианелло. Saluti da Pia[10]. Удивленная этим формальным приветом на конверте, в котором лежит паспорт, Рита начинает прямо здесь, в холле, перед стойкой администрации, рыться в коробке. Под каталогом Биеннале и разными итальянскими газетами лежат два пропахших нафталином пуловера, но никаких сообщений больше нет. Она идет в кафе рядом с гостиницей, садится у окна с видом на дом с башенкой и уныло разглядывает свой паспорт. Cognome: Ortner Vianello. Nome: Rita. Cittadinanza: Italiana. Data di nascita: 27.07.1958. Luogo di nascita: Bolzano. Data di rilascio: 09.01.1989. Residenza: Venezia. Statura: 1.68. Colore delli occhi: Castani[11].

Кельнерша должна сначала отвязаться от своего собеседника у стойки. Кроме Риты в кафе за соседним столиком сидит еще только какой-то мужчина, она видит лишь его спину и жидкие темные волосы. Кажется, он погружен в себя, не оборачивается, даже когда Рита громко, на все кафе, заказывает себе чай. За окном, держась за руки, стоит парочка, не решаясь переступить порог.

Рита разглядывает пиджак сидящего рядом мужчины, пытается вспомнить, где она видела эту ткань в мелкую клетку. Только когда она прослеживает до самого низа черно-белые зигзаги узора, взгляд ее падает на «кейс». Если он вдруг обернется, размышляет Рита, я сделаю вид, будто почти не понимаю по-немецки. У стойки наконец-то договорились о свидании, и кельнерша разражается хохотом после того, как стоящий возле нее мужчина что-то шепнул ей на ухо.

Почему, задается Рита вопросом, мне вспоминаются только шестиугольные кафельные плитки, возможно, это были даже генуэзские плитки, некоторые уже немного стертые, кое-где треснувшие, некоторые слегка шатались, когда приходилось двигать табурет у стойки, однако название того заведения мне заметить не удалось, и переулка тоже, не заметила я, и в какой рубашке он был, и цвет его туфель. Она чувствует свой живот — от возбуждения он сперва поджимается, а потом, как иссякшая волна, расслабляется снова.

Когда она пытается мысленно нарисовать лицо Петера, владелец «кейса» встает со стула и поворачивается в ее сторону. Он сразу же узнает Риту и радостно ее приветствует.

Сейчас он без галстука и выглядит более раскованным. Глаза весело перепархивают с одного на другое.

Не желает ли она стаканчик? Не здесь, а где-нибудь у воды. Это звучит, словно нежная мольба ребенка, выпрашивающего лакомство, и отвергнуть ее Рита не в силах. Она кивает, тронутая его, как ей кажется, грамматически правильной речью, но со странным ударением в некоторых словах. Вы живете в Клагенфурте? Работаете здесь? Рита слушает и улыбается. Парочка тем временем сдвинулась с места и, крепко обнявшись, бредет мимо высоких окон кафе.

3

Что я буду с ней делать, когда вернется Пауль, закончив свои труды в архиве? Дома свободной комнаты уже нет, а квартира в Венеции пока что, если верить словам Пии, в качестве жилья не пригодна.

Не понимаю, ищет ли Рита чего-то, преследует ли определенную цель или просто бежит из одного дня в другой.

В первый раз я посетил ее, когда должен был написать статью о карнавале. Она проводила меня в наспех оборудованный пресс-центр, где человек тридцать журналистов рвали друг у друга из рук программу мероприятий. Я был новичок, уставший от суеты и гама. На каждом углу полиция и фотографы, а между ними — однообразные балахоны в ромбах или набеленные лица со слезой и без оной. Я написал о людях, уехавших оттуда: сорок тысяч за последние двадцать лет.

Недавно прибывшая теперь тоже причисляется к эмигрантам. А ведь она так старалась прижиться здесь, так старалась копировать интонации венецианского диалекта, что иногда это звучало смешно, и была совершенно счастлива, когда ее принимали за уроженку какой-нибудь провинции, где говорят только по-итальянски.

То было время прогулок по вечерам вдоль Ривы, до кафе «Парадизо», там мы сидели под деревьями, зарываясь в гравий пальцами ног, и она, отчаянно жестикулируя, рассказывала о своей безмерной любви к Венеции — о кентаврах и крылатых львах, о драконах и украшениях водосточных желобов. Она глазам своим не верила при виде этого чуда, этой сказки, сомневалась в своей способности удержать в памяти необычайные образы, без конца фотографировала — до тех пор, пока город с годами как бы не перешел в ее владение. Тогда она инстинктивно почувствовала, что город сам по себе счастьем быть не может, что ее страх, будто эти образы могут исчезнуть, необоснован, что в ее душу, скорее, закрался страх иного рода: золотая рыбка, попавшая в ее сети, постепенно превращалась в осклизлое чудовище.

Прошло немало времени, прежде чем ее замки с высокими, расширяющимися кверху дымовыми трубами превратились в обыкновенные тонущие дома, прежде чем она перестала наводить свой взгляд на резкость, выискивая детали: здесь инкрустация, там парапет и капители, которые ей понравились. Только лестницы-шахты, построенные ради экономии места, злили ее с самого начала. Невозможно, говорила она, внести наверх даже детскую коляску.