Сабина Грубер - Неприкаянные

• Название: Неприкаянные
• Автор: Сабина Грубер
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-7516-0227-7

Сабина Грубер — известная австрийская писательница, поэтесса, драматург и эссеист, лауреат многих литературных премий. «Неприкаянные» (1996) — первый ее роман, сразу обративший на себя внимание публики и литературной критики. Герои книги, брат и сестра из Южного Тироля, уезжают из родных мест: он — в Вену, она — в Венецию, из любви или безрассудства, только бы спастись от гнетущего одиночества. Однако в конце концов они понимают, что тот, у кого не было настоящего дома на родине, не построит его ни в каком другом месте.

---

Где моя рубашка, опять она все переложила. Не могу найти носки.

Первые немецкие гости сидят в саду и воротят нос от плохого масла, перед ними стопками лежат путеводители. Здесь, в квартале ремесленников, человек, по крайней мере, избавлен от журналистов и фотографов. Те высматривают голливудские физиономии в Палаццо дель Чинема, часами топчутся на красном ковре. Не знаю, надо ли мне ехать на Лидо. Как недавно сказал Пухер, самые лучшие статьи все равно у кого-то списаны. Посмотрю-ка я фильм Амелио и Ризи в кинотеатре «Олимпия». Вольфрам Паулюс меня не интересует, а телефильм Фасбиндера «Марта» и того меньше.

Выходишь из отеля и ступаешь по обрывкам фольги или картофельным очисткам, регулярный вывоз мусора у них здесь все еще не налажен. Бабушка Эннио бросала мешочки в канал.

Вчера в той квартире горел свет, но он больше не живет в переулке Барбариа-де-ле-Толе. На латунной табличке значится фамилия Скарпа, а балкон заставлен растениями.

В остальном все без изменений: школа имени Антонио Вивальди за высокой каменной стеной, почта, остерия «Балон», кондитерская «Ферзуок», где мы как-то под вечер впервые пили «маккиато»[12]. Даже ларек с мороженым все еще на месте, сидящий в нем пенсионер продал нам ледышек на триста лир; из окна мы могли наблюдать, как он смешивает сироп с водой и разливает эту жидкость по сосудам для замораживания. Единственными его клиентами были дети из этого квартала и Рита — она любит водяное мороженое. Случалось, что мороженщику не хватало сиропа, тогда мороженое, по ее словам, сильно отдавало хлоркой.

Словно вуайер, стоял я перед лавкой Туркетто и смотрел на их окна. Да что мне за дело — Рита теперь счастлива.

Узкие переулки все похожи друг на друга и все выходят на какую-нибудь площадь, к мосту. Я бреду наугад в скудном свете. Как ей удалось так быстро и так хорошо здесь сориентироваться.

Только в Вене она заблудилась, потому что прилагала ко всем другим местам и городам масштаб Венеции. Ей хотелось пройтись пешком, и она плохо рассчитала. Расстояние на плане, казалось, требовало всего десяти минут ходьбы, на самом деле оно заняло более получаса. В Венеции, как она однажды рассказывала, ориентирами ей служили латунные таблички на дверях, витрины магазинов, а особенно — запущенные фасады домов и статуи Мадонны в нишах. На площадях, откуда отходило несколько переулков, какое-то запомнившееся ей платье или жакет в витрине, попавшейся на пути туда, нередко помогали ей решить, верный ли она выбрала путь обратно. Вена действует ей на нервы: одинаковые магазины, быстро следующие один за другим, вывески, рекламные щиты, светящиеся буквы, плакаты и афишные тумбы сбивают ее с толку, безнадежно лишая способности ориентироваться.

Промчался катер, и вода в канале приходит в движение, вскипает, громко бьет в каменные стены. Под мостом плывут по течению очистки овощей. Возможно, я найду его на рыбном рынке.

Не стоит тебе с ним связываться, сказала вчера Мария, когда мы, оставив материк позади, переезжали по мосту в город. Люди оскорбленные и сломленные опасны, ведь они понимают, что дошли до края. Потом она снова углубилась в свою книжку о живописи в Венеции и показала мне «Грозу» Джорджоне.

Килограмм муската. Пока ты копаешься в поисках мелочи, продавцы успевают положить тебе в пакет мятые, перезрелые ягоды, прикрыв их сверху самыми лучшими.

Живи здесь, и они будут к тебе добры, сказала Рита во время одного из моих первых походов на рынок. Если овощи на дне корзины однажды не окажутся гнилыми, а корешок салата будет зеленым до самой сердцевины, то можно не уезжать, значит, ты уже пустил корни, ты принят. Спустя несколько лет она пришла к другому выводу.

Эннио не стоит на обычном месте, нет его и в заднем ряду. На Кампо-де-ле-Бекарие строят ларек для торговли хозяйственными товарами. Женщина, что теперь дегустирует вина и делает закупки для Джулиано, была обречена до конца своих дней торговать здесь рыбой. Рита правильно сделала, что уехала из Венеции.

Опять один из них кричит и поворачивает за угол со своей тачкой. Там, где начинается аркада, лежит развернутая картонная коробка, рядом стоят пустые винные бутылки. Босколо и Мино здесь, как видно, тоже уже нет: новые лица, новые голоса.

На другом берегу Большого канала причаливает вапоретто первой линии, еще немножко, и поднятые им волны докатятся до рынка.

Загляни ко мне, сказала Рита по телефону, и я из редакции поехал к ней, хотел сообщить, что в этом году они опять посылают меня в Венецию, хотел спросить, не могу ли я что-нибудь для нее сделать. В винном магазине находился только один клиент, который в консультации не нуждался, так что у нас было время поговорить. Она налила мне стакан «шильхера», спросила, не хочу ли я есть, и без умолку болтала. Джулиано сейчас в Кормоне, заднюю комнату надо покрасить заново, не знаю ли я кого-нибудь ей в помощь, одна она здесь в обеденные часы уже не справляется.

Душевное равновесие всегда опирается на твердый порядок вокруг, пусть большею частью лишь мнимый, так зачем мне, думал я про себя, вырывать ее из этого понемногу вновь обретенного спокойствия. Ей стоило тогда таких больших усилий оторваться от окружавших ее предметов, от памятных вещей, фотографий, скатерок и ваз, которые она собрала за все эти годы и весомость которых, как выяснилось в Вене, мы оба недооценили.

Она бы охотно уехала раньше, отступила бы, пусть и бранясь, и со скандалом, если бы дело было только в том, чтобы оставить Эннио. Но она привязалась к бесполезным, ничего не стоящим вещам, к квартире, которая хотя ей и не принадлежала — Эннио она не принадлежала тоже, — но на которую она как бы нажила некое право, право называть ее «своим домом».

В тот вечер, когда мы вернулись из Клагенфурта, я как раз надел кроссовки, чтобы пробежаться по Пратеру, она позвала меня к себе в комнату. Она не плакала, но выглядела подавленной и слишком слабой для того, чтобы встать. Она уверена, что Пиа нарочно прислала только два пуловера, ибо считает ее мошенницей, потому что уезжая она прихватила все деньги. Но ведь мне было некуда отступать — голос у нее делался все тише, — некуда нести свою боль. С годами наряжаешь свою квартиру, устраиваешься в ней поудобней; каждый квадратный сантиметр — это представление о чем-то и какая-то надежда. Она бежала в никуда, а в этом «никуда» деньги все же хоть какое-то утешение.

Поеду на пароме, чтобы скорее попасть в «Боккассини». Газеты куплю позднее.

Если бы я мог внушить Марии, что разговаривать можно и на ходу, что не обязательно останавливаться всякий раз, когда хочешь сказать несколько слов, то мы с ней могли бы совершать прекрасные прогулки: по Джудекке вдоль набережной, от св. Евфимии до церкви Реденторе[13] и дальше, до причала Ле Цителле или по другой стороне, с видом на мельницу Стукки. Марианна объяснила мне, что это высокое здание в гамбургском портовом стиле было до Второй мировой войны крупнейшей макаронной фабрикой в Италии и что слово «Джудекка» не имеет ничего общего с названием еврейского поселения, скорее, это был остров арестантов.

Из двух телефонов-автоматов на площади Святых Апостолов ближний опять испорчен, а перед более дальним стоят в ожидании две женщины с хозяйственными сумками. Какой-то мужчина останавливается у первого телефона, снимает трубку, видит на уровне кнопок с цифрами мигающий сигнал и хлопает ладонью по аппарату. Пахнет писсуаром, а у меня в желудке пусто, не считая нескольких зеленых виноградин.

Ты где? Это Рита, без имени, вне времени. Она терпеть не может автоответчик, каждый раз дает мне это почувствовать. Обычно она тихо и четко произносит «Алло», потом молчит и только зря переводит пленку, пока аппарат не выключится сам. Она чувствует, что я у телефона, — уже самый ее вопрос подозрителен. Прожив два года в большом городе, она все еще упорно не признает современные средства связи, ставшие такими необходимыми.

2

Рита стоит за дверью, разглядывает стекло, рукавом стирает отпечатки пальцев над дверной ручкой. На другой стороне улицы рабочие устанавливают леса, грузоподъемник поднимает стройматериалы на пятый этаж. Какая-то доска ударяет в стену дома, оставляя после удара вмятину, белое пятно. Рита слышит окрик прораба, возвращается к стойке и погромче включает радио.

Если мы какие-то не такие, кричала по телефону Иоганна, то скажи прямо, в чем это мы не такие, пригвозди нас хорошенько. Коли мы не такие, коли совсем невыносимые, то и оставайся там, где тебе легче, где до того легко, что ты взлетаешь, что у тебя почва уходит из-под ног, только получше рассмотри место посадки, слышишь, рассмотри, куда падать будешь после полета.

Рита берет тряпку и проводит ею по прожилкам мрамора. Протерев стойку, она снимает телефонную трубку и нажимает кнопку повторного вызова.