Наталья Калинина - Что скрывают зеркала

• Название: Что скрывают зеркала
• Автор: Наталья Калинина
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-90458-7

Эля нигде не остается надолго – она вынуждена бежать, спасая себя и сына от преследований садиста. Нора счастливо строит карьеру в Барселоне, но однажды получает странное письмо с предупреждением об опасности. Кира не помнит ни своего прошлого, ни даже собственного настоящего имени, а в ночных кошмарах она видит выжженную улицу с разбитыми витринами. Три молодые женщины, которых объединяет одно – тайна, скрываемая зеркалами. Однажды эта тайна заставит их столкнуться лицом к лицу со своими страхами и сплетет три судьбы в один узел.

---

Кира молча кивнула, принимая и понимая его слова.

– Глупость приключилась, – начал Илья Зурабович без всякого перехода свой рассказ. – Мне было двадцать, окончил третий курс медицинского института. Столько же оставалось до окончания. Как раз и поехали отмечать с сокурсниками «экватор» после сданной сессии. Вот такая насмешка судьбы: переломить ровно посередине и затаиться, наблюдая, в какую же сторону я поползу – вперед или назад. Впрочем, насчет «ползти» – это лишь метафора.

Отправились мы на реку – готовить шашлыки и купаться. Взяли, конечно, как водится, спиртное. Один из сокурсников сумел достать целый ящик портвейна. Молодецкая удаль и бахвальство, помноженные на алкогольный градус, – и вот нам обычного купания показалось мало. Захотелось адреналина да перед девчонками и друг перед другом покрасоваться. Один берег у реки был пологий. На нем мы и расположились. А вот второй – скалистый. И в одном месте скала вошла в реку, а ее верхушка нависала над водой козырьком. Кому пришло в голову не просто меряться силами, переплывая реку, но и прыгать в воду с этого козырька – уже не помню. Наверное, Сашке Филимонову. Он у нас был заводила и подстрекатель. Кто-то остался – тот, кому портвейн последние мозги еще не затуманил. А кто-то поплыл. Я был в числе тех дураков. Первым прыгнул Филимонов – и удачно. А я – следом за ним. Знаешь, хоть уже прошло столько лет, до сих пор помню это последнее мгновение: яркое солнце, такое яркое, как сама жизнь в молодости, брызнувшее в глаза, словно желающее предупредить. Его отблески в воде – и потом темнота. Очнулся уже в больнице, неподвижный как бревно. В воде оказалась каменная плита, о которую я и ударился. Перелом нескольких позвонков, полная парализация. А мне двадцать, понимаешь? Мне всего двадцать лет, а жизнь уже кончена. Разве это жизнь – пролежать остаток жизни в постели, даже ложку ко рту не иметь возможности поднести? Врачи не давали позитивных прогнозов. Да я и сам, медик-недоучка, это понимал. Жить не хотелось. А что я мог с собой сделать, если и пальцем дернуть не в состоянии? Невеста у меня тогда была. Собирался на ней после четвертого курса жениться. На свадьбу деньги копили. Хотел я своей Любочке свадьбу шикарную сделать, такую, чтобы было что потом вспомнить. Не бедную «комсомольскую», а настоящую, богатую, с размахом. Я деньги сам копил, подрабатывая по вечерам после учебы. Хотя родители мои нам обещали помочь. Но мне хотелось самому, все самому. Так вот, Любочка… Моя Любаша, красавица синеглазая, юная, свежая, мечтательная. Хрупкая, нежная, как фея. Оберегать такую только, на руках носить, пылинки сдувать. Вот для чего она была рождена. Я ей сам сказал, что бросаю ее, видеть не желаю. Что пусть она будет счастлива, но с другим. Я ее так сильно любил, что не мог желать ей такого наказания – жизни с парализованным. Да, впрочем, иллюзий, что она со мной останется, тоже не строил. Ей еще и двадцати не было. Понятно, что поплачет у моей постели с месяцок, а потом, винясь и стыдясь, бросит. Я все это видел так ясно, как то солнце перед прыжком. Зачем мучить ее, зачем мучить себя? Сразу, как узнал неутешительный прогноз, и сказал, что отпускаю, пусть устраивает свою жизнь без меня, я буду только рад ее счастью.

– А она? – спросила Кира, потому что Илья Зурабович вдруг замолчал. Замолчал надолго, словно вел вновь тот давний, но еще не отболевший внутренний диалог с юной невестой.

– А она вдруг разъярилась. Именно так – разъярилась, потому что слово «рассердилась» совершенно не передает той силы ее неожиданного гнева. Может, оказался ее гнев таким, потому что вложила она в него все свое невыплеснутое горе. Не знаю. Но ожидать от моей хрупкой феи такой ярости я никак не мог. К нам в палату даже напуганные медсестры прибежали, хотели ее выставить. Но она их остановила таким неожиданно решительным жестом, что они, две опытные женщины, пережившие и повидавшие немало, резкие, крикливые, вдруг отступили. Говорю же: была ее ярость какая-то первородная, мощная, как стихия. Лишь однажды в жизни такое с ней и случилось. Самым мягким эпитетом, которым Любочка меня наградила, было «последний дурак», – усмехнулся Илья Зурабович. – А когда она возмущенно откричалась, вся красная от гнева, вдруг, вместо того чтобы расплакаться – так бывает, что на смену грому приходит дождь, – спокойным, но решительным тоном заявила, что поставит меня на ноги. А если не поставит, то уж не моя инвалидность станет причиной нашего разрыва, если такому суждено будет случиться. И что отныне мы начнем бороться – вместе, как бы тяжело ни пришлось. Потому что она не верит в медицинские прогнозы: медики тоже люди, могут ошибаться. А верит в меня. И в силу нашей любви. И я поверил. Поверил, что встану когда-нибудь на ноги. Потому что, когда вдруг оказывается, что у тебя такая мощная опора – поддержка любимого человека, – вместо неходячих ног вырастают крылья. И мы стали бороться. Я пообещал ей, что станцую с ней на нашей свадьбе. Так и вышло. Медики не верили. Я тоже поначалу терял веру, кричал, негодовал. Но со мной всегда была она. Такая хрупкая, но такая сильная, со стальным стержнем вместо позвоночника. Как я мог сдаться, когда у меня была такая опора?

Вначале вернулась чувствительность в руках. И тогда один из лечащих врачей робко предположил, что, может, прогнозы у меня не такие уж неутешительные. И благодаря ему, а вернее, его старому профессору, у которого он когда-то учился, мы нашли нейрохирурга, который сделал мне несколько операций. Сокурсника того старого профессора. Как сейчас его помню… Невысокий сухонький старичок, седой как лунь. Божий одуванчик. Казалось, дунь – и упадет. А сила в нем и выносливость были богатырские. Многочасовые операции выстаивал на ногах, сутками мог не спать. Все потому, что до спинного мозга – такой вот каламбур – был предан своему делу. Его уже давно нет в живых, конечно. Но у него оказался способный ученик, Миронов… Не только продолжил дело старого профессора, но и сделал ряд открытий. Да, я отвлекся. Так вот, потом был еще долгий период реабилитации. Падения, взлеты… Боль, упадок сил. И вот случился тот день, когда я смог сделать первый после несчастного случая самостоятельный шаг. А потом еще один. Люба тогда впервые за все то сложное время разрыдалась при мне. А я стоял как дурак и глупо улыбался. Даже не утешал, понимая, что со слезами она избавляется от всего пережитого. Ну а потом мы с ней поженились. И я, как когда-то пообещал, станцевал с ней. Хоть слово «станцевал» звучит слишком громко: тогда лишь смог сделать с Любой несколько осторожных шагов и поворотов под музыку. Но вот так мы и живем с ней по сей день, в мире и согласии. Только детей не смогли нажить, – вздохнул доктор. – Видимо, судьба решила, что и без того поступила с нами щедро. Ну что ж, пусть. Отболело и это.

Илья Зурабович замолчал, продолжая все так же сосредоточенно глядеть себе под ноги, словно в асфальтовой дорожке видел картины давно минувших дней. А потом вдруг остановился и развернулся к Кире:

– Вот что я хочу этим сказать… Не сдавайся! Верю, найдешь ты себя. И даже могу предположить, ради кого тебе это нужно сделать.

– Ради сына? – криво усмехнулась Кира. – Так я даже не знаю, его ли я видела во сне или нет. И где он? С кем? И… вообще существует ли на самом деле? Может, моя память так упрямо не желает отзываться, потому что скрывает какое-то страшное воспоминание? Что меня может ожидать за «дверями», если я их открою? Вдруг мое беспамятство – это счастливое спасение?

– Может, и так, – вздохнул доктор. – Может, и так.

Они обошли парк трижды, по молчаливому соглашению не желая возвращаться в больницу. Может, доктор не предлагал вернуться, понимая, что Кире нужно время, чтобы выпустить яд неуверенности и отчаяния, лишавший ее сил. А может, сам хотел развеять в воздухе свои несчастливые воспоминания. Круг за кругом, утрясались по местам взбалмошные мысли, укладывались в нужном порядке, притихали.

– Знаете, доктор, а вы ведь правы, – вдруг бодро заметила Кира. Илья Зурабович одобрительно кивнул, но девушка указала рукой на небо, на которое наползала невесть откуда взявшаяся туча: – Будет дождь. Ваша спина вас не обманула. Похоже, ваши прогнозы куда точней, чем метеорологов.

– Пойдем в здание, – просто ответил доктор. – Скоро полдник.

Когда они вошли в холл, политические новости уже сменились новостями спорта. На экране молодая вертлявая девица брала интервью у красивого южного парня в форме известной футбольной команды.

– Как вы оцениваете шансы российской сборной на грядущем чемпионате мира по футболу?

Спрашивала журналистка на русском, но невидимый переводчик уже затараторил на родном футболисту языке.

– О, российская команда сильная! – перевел ответ переводчик-невидимка. Но парень на экране при этом, говоря что-то на своем певучем языке, снисходительно усмехался. – У нее есть все шансы победить!