Юрий Богданов - 30 лет в ОГПУ-НКВД-МВД: от оперуполномоченного до заместителя министра

• Название: 30 лет в ОГПУ-НКВД-МВД: от оперуполномоченного до заместителя министра
• Автор: Юрий Богданов
• Издательство: Крафт+
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-93675-202-5

Книга посвящена истории органов внутренних дел СССР, в которых Н.К. Богданов прошел практически полностью карьерную лестницу. Прослеживая жизненный путь отца, автор подробно останавливается на ключевых моментах истории России XX века, которые так или иначе были связаны с системой ОГПУ-НКВД-МВД, и обращает особое внимание на политическую игру в правящих верхах времен Сталина и Хрущева.

---

Но боевое оружие не предназначалось для вручения Богданову и вообще вряд ли существовало в натуре, поскольку именной дарственный пистолет когда-либо да должен был бы всплыть в арсенале ленинградских чекистов, которыми в 1950-е годы (то есть через 16 лет после этих событий) руководил мой отец. Цель приказа была совершенно иная: после планировавшегося покушения на Богданова на его похоронах руководство имело возможность произнести лицемерную речь о трагической гибели только что награждённого боевым оружием за беспощадную борьбу с контрреволюцией начальника Лужского РО НКВД, славного сына Отечества, грозного чекиста, верного партийца и т. д.

Но счастлив мой Бог! Не суждено мне было с младенческих лет познать безотцовщину.

События дальше развивались так. После встречи Нового 1938 года ленинградское начальство, утомлённое напряжённой и нервной работой, решило отдохнуть и расслабиться, организовав большой выезд на зимнюю охоту. По имеющимся у меня сведениям, на этом мероприятии присутствовал даже первый секретарь Ленинградского обкома партии Жданов. Такое мужское развлечение вряд ли могло обойтись без главы Управления НКВД по ЛО Л.М. Заковского и его боевых помощников, поскольку в лесничество тогда съехались и более мелкие начальники районных отделений НКВД, среди которых был и Богданов. Теперь вряд ли представится возможным установить, как конкретно развивались события в тот роковой день 5 января 1938 года, предшествовал ли покушению какой-либо разговор или всё было предрешено заранее. Известно только то, что одному из егерей, участвовавшему в охоте, было поручено застрелить Богданова. Кто именно дал киллеру такое указание, сказать трудно, но непосредственному начальнику отца, бывшему коменданту расстрельной команды Заковскому, «пристрелить кого-то или распорядиться, чтобы пристрелили, — дело плёвое и привычное». Документально зафиксированное подобное деяние этого руководителя по ликвидации объекта мы потом ещё приведём.

Во всяком случае в упомянутый день, когда Богданов целился в пробегавшего зайца (по другой версии — сидел у костра), егерь выстрелил из своего охотничьего ружья отцу в левый висок. Однако заряд дроби пришёлся в основном в козырёк фуражки и срикошетил, но несколько дробин поразили левый глаз приговорённого к смерти.

Мама рассказывала, что папу привезли домой всего окровавленного, но он совершенно не был подавлен случившимся, а, наоборот, держался бодро, смеялся и шутил. Отца доставили в районную больницу, там, как могли, рану промыли и перевязали, а потом, учитывая серьёзность ситуации, повезли раненого в Ленинград.

Ночью в окно к моей маме постучали. Когда она вышла на крыльцо, незнакомый человек сообщил ей, что он — егерь и ему было приказано убить Богданова на охоте. «Но больно хороший мужик Кузьмич. Дрогнула у меня рука. Не смог я его застрелить», — сообщил совестливый охотник и ушёл, оставив маму наедине с горькими размышлениями [Б].

Конечно, можно долго гадать о причинах покушения на жизнь моего отца. Но, скорее всего, это произошло вследствие постоянно нараставшего недовольства ленинградского руководства НКВД действиями начальника Лужского райотделения, недостаточно усердно проводившего массовые репрессии и слишком либерально относившегося к арестованным. Об этом Богданов неоднократно лично предупреждался, вплоть до угроз, что могут соответствующим образом заняться и им самим. Саботирование со стороны отца ряда недоступных его пониманию распоряжений вышесто-явших инстанций не проходило даром, а постепенно накапливалось и не могло не привести к стремлению начальства сурово наказать строптивого подчинённого, а лучше вовсе избавиться от него, списав всё на несчастный случай, произошедший на охоте. Ложное награждение Богданова именным оружием служило только для подкрепления алиби начальства в «трагической потере ценного сотрудника».

Ни в одном служебном документе, ни в аттестациях, характеристиках и анкетах, ни в заключениях спецпроверок не содержится хоть каких-нибудь намёков на то, что в результате ранения Богданов лишился левого глаза. Начальство решило начисто забыть об этом инциденте с неудавшимся покушением на охоте, как будто ничего никогда не было.

В этом отношении мой отец выбрал единственно правильное (спасительное) в тех условиях решение: о своём ранении он никогда, нигде и ни с кем не говорил, тем более что полученное увечье ему посчастливилось удачно скрыть. Во всех анкетах, которые Богданову пришлось заполнять в дальнейшем по ходу службы, в пункте «Состояние здоровья», снабжённом расшифровкой, приведенной в скобках («имеет ли ранения, контузии, какие и когда получил»), он всегда писал: «здоров» или «практически здоров» [А.1]. Люди, работавшие с отцом, никогда не догадывались, что у него один глаз искусственный. Я как-то спросил у папы, почему он всегда носит дымчатые очки. Отец ответил, что по работе ему приходится читать много служебных бумаг, и глаза устают от напряжения. Чуть затемнённые стёкла позволяют зрению меньше утомляться.

Тем не менее в личном архиве отца сохранился документ, чётко описывающий последствия того заказного выстрела. Это копия медицинской справки, снятой с подлинника, хранившегося потом в Страхинспекции Лужского Гор-фо. Написана копия рукой секретаря Лужского райотделения НКВД В.П. Гринько, датирована 7 июня 1938 года и скреплена круглой гербовой печатью — «Народный комиссариат внутренних дел СССР. Управление НКВД по Ленинградской области. Лужское районное отделение».

«Дана сия больному Богданову Николаю Кузьмичу, находившемуся на излечении в Ленинградском офтальмологическом научно-практическом институте с 6.1.1938 г. по 7.2.1938 г.

Диагноз: Пробойное ранение в области ресничного тела и задн. отд. оболочки глазного яблока левого глаза.

Острота зрения при выписке:

прав. гл. = 1.0

лев. гл. = проекция света снизу и снаружи.

Проведенное лечение и операции: 6.Ι входное раневое отверстие закрыто лоскутом соседней оболочки.

Атропин, Дионин, Соралгол.

С 7/ΙΙ по 19/IV находился на амбулаторном лечении и наблюдении.

Зав. отделением (Остроумов) подпись» [А.6].

Справка о прохождении Н.К. Богдановым стационарного и амбулаторного лечения левого глаза после ранения. Ленинград, 1938 год

Итак, после заказного покушения 30-летний Богданов остался жив, но в результате полученного ранения полностью лишился зрения левого глаза. Сначала он месяц пролежал в стационаре, а затем больше двух месяцев лечился амбулаторно, то есть регулярно ходил на процедуры в научно-практический институт, а дома делал прописанные врачом примочки. На первом этапе лечения доктора стремились сохранить повреждённое, но собственное глазное яблоко. Однако через какое-то время, как рассказывала нам мама [Б], левый глаз стал воспаляться, и, чтобы избежать переноса инфекции на правый глаз, левое глазное яблоко пришлось удалить, заменив его искусственным. Когда это конкретно произошло, документальных сведений у меня нет. После смерти отца в его письменном столе мы обнаружили в коробочке несколько глазных протезов. Однако при жизни папа столь корректно обходился с этим вопросом, что мы с братом, весьма любившие покопаться в его столе (запретов на это никогда не было), с удовольствием разбирали лежавшие в ящиках атрибуты его военного обмундирования, охотничье снаряжение, упоминавшееся именное оружие и ещё два пистолета, хороший инструмент, который он любил сам покупать, и много других интересных для детей нашего возраста вещей, но никогда не видели там коробочки с глазами. Ни на одной из фотографий отца, даже сделанных без очков и с левым ракурсом, не обращало на себя внимание отсутствие левого глаза. Да и на живом лице ничего не было видно, а сам он по этому поводу никогда не распространялся.

При общении с отцом правый его глаз открыто смотрел на собеседника сквозь светло-дымчатые очки, притягивая к себе всё внимание, а левый глаз был чуть прикрыт веком, и создавалось впечатление, что Николай Кузьмич, просто чуть прищурившись, обдумывает ваши слова. А слушать Богданов умел и мог дать совет обратившемуся к нему. Но самое главное — он стремился всегда помочь людям делом, а не разговорами.

Как протекало лечение отца в 1938 году в стационаре, представить вполне возможно. А вот как было построено амбулаторное лечение, стоит рассказать. Поскольку семья постоянно проживала в Луге, расположенной на расстоянии порядка 150 км от Ленинграда, то ездить каждый день на процедуры и обратно домой не представлялось возможным. В связи с этим на указанные в справке два с половиной месяца (а фактически до лета 1938 года) Николай Кузьмич поселился в городе на Неве у родственников жены по линии её отца. В этой семье он проводил всю рабочую неделю, а на выходные дни обычно ездил в Лугу, решая одновременно накопившиеся служебные дела в своём райотделении НКВД. Кроме процедур, проводившихся в институте, лечебные примочки на раненый глаз Николаю Кузьмичу делала мамина двоюродная сестра Гали Николаевна Резвая. Такое оригинальное имя — Гали — придумал дочери её отец, когда существовала мода на необычные имена для детей, а мы в общении называли нашу родственницу просто Галя. Когда Галя оказалась причастной к тайне последствий покушения, девушка стала для моего отца в определённой мере доверенным лицом. С ней папа поделился некоторыми обстоятельствами роковой январской охоты, а также доверил ей потом и ещё некоторые другие секреты, о которых Галя сохраняла на протяжении долгих лет строгое молчание. Лишь в 1996 году, когда я собирал материал для настоящей книги, Гали Николаевна поделилась со мной известными только ей сведениями.