Николай Князев - Легендарный барон

• Название: Легендарный барон
• Автор: Николай Князев
• Издательство: Директ-Медиа
• Жанр: История
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-4475-8717-8

Эта книга посвящена человеку-легенде, русскому генералу барону Роману Федоровичу фон Унгерн-Штернберг (1885–1921 гг.). Его судьба была яркой, стремительной и короткой. Талантливый и бесстрашный полководец, видный деятель Белого движения на Дальнем Востоке, добившийся восстановления независимости Монголии был предан своими же солдатами и офицерами.

Воспоминания подпоручика Н.Н. Князева, служившего в Азиатской конной дивизии под командованием барона Унгерна, знакомят читателей с событиями тех далеких лет и проливают свет на многие спорные факты биографии легендарного барона.

В издание вошли редкие фотографии, иллюстрирующие жизненный путь Романа Федоровича фон Унгерна.

---

Весна 1914 г. предстала перед бароном вся разубранная цветами, на фоне изумрудно — зеленых далей. Ничто, как будто бы, не предвещало грядущих событий. Проникшийся поэзией Монголии, Унгерн поседлал коня, свистнул собаку и отправился в свои полуохотничьи, полуэтнографические исследования. Несколько месяцев скитался он между Кобдо и Ургой. Можно предположить, что именно в этот период своей жизни он услыхал голос подлинной, мистически близкой ему Монголии.

Облик конников — монголов оказался созвучным любимой мечте о возвращении к временам рыцарства. Ведь и сами рыцари в его представлении прежде всего были конниками. И, если подумать, что для его сурового сердца все прекрасные проявления человеческой натуры, то есть истинная воинская доблесть, подлинная честность и идейная преданность своему долгу — достигали высоты идеала лишь в рыцарскую эпоху, то понятна станет тайна очарования Монголией, глубоко затронувшая его душевный мир. Ему мерещились картины былого величия монгольского народа и перед ним восставал суровый образ Чингисхана, посылавшего в пылящуюся даль свои орды. Возможно, что тогда уже грезил барон о новом вожде, который поведет разбуженных им от долгого сна конников на подвиги воинской славы и чести. Ему, вероятно, было известно, что дух каждого народа точнее всего отражается в его эпической поэзии. Монгольская поэзия, полная героических мотивов, в этом отношении представляет значительный интерес и, рано или поздно, но сулит народам монгольского племени большое и славное будущее.

Известие о вспыхнувшей войне на западе было для барона зовом из мира грозной действительности. Роман Федорович спешит вступить в казачьи ряды. Он поскакал в Читу и там выяснил, что забайкальцы получили распоряжение оставаться на местах. Барон едет на фронт одиночным порядком. Он вливается в ряды одного из второочередных полков Донского казачьего войска. Унгерн был рожден для войны, и поэтому очень скоро выделился своей доблестью. Разведка ли, наступление, или партизанский налет в тылу у немцев — барон повсюду и всегда на первом месте.

Он оказался непревзойденным мастером по части добывания «языка», но порой пользовался для этой цели довольно рискованными приемами: случалось, что в разведке он доставал из кармана смятую фуражку германского офицера и даже набрасывал на плечи шинель неприятельского образца.

За время службы на фронте в должности младшего офицера сотни Роман Федорович никогда не уходил с полком в резерв. Он обычно пристраивался к какой-либо части, остававшейся в боевой линии, или же уходил одиночным порядком в неприятельский тыл и не раньше возвращался в свои ряды, чем тогда, когда полк снова выступал на позицию. С получением сотни барон вынужден был ограничить свои отлучки из полка.

Выдающаяся доблесть Унгерна неоднократно отмечалась в приказах. В продолжении первого года войны он получил четыре ранения и удостоен был ордена Св. Георгия, георгиевского оружия и к началу второго года войны представлен к чину есаула.

По свойственной его натуре скромности, барон никогда не распространялся о своих подвигах. На расспросы же товарищей по полку неизменно отделывался решительными отговорками: «О чем тебе рассказывать? Ты там не был, поэтому не поймешь», — чаще всего отвечал барон. В забайкальской казачьей дивизии, куда барон Унгерн перевелся вскоре после вступления ее в действующую армию, было лишь глухо известно, что Роман Федорович заслужил орден за взятие сотней донцов какой-то высоты на Австро-германском фронте. Слышно было, что этот случай являл собой подвиг выдающегося героизма[6]. Совершенно, даже до странности равнодушный к чинам и к другим наградам, Унгерн ценил только орден Св. Георгия, как высокое и при том исключительно военное отличие. Рассказывают, что в ночь накануне расстрела он изгрыз зубами свой орден, который, как известно, коммунисты не сняли с его груди.

Унгерн был крайне волевым человеком, с ярко подчеркнутым властолюбием, твердостью и настойчивостью прямолинейностью и по справедливости считался одним из храбрейших офицеров дивизии. Это был высокий, худощавый блондин, с крепко посаженной головой, украшенной рыжеватыми усами, обычно опущенными вниз по углам его тонко очерченного рта; он был силен, отважен до дерзости, вынослив и жил исключительно войной. Барон не имел других интересов на фронте, кроме тех, которые целиком укладываются в узкую военную сферу деятельности. Его не влекло с позиции ни в отпуск, ни на отдых. Он не был знаком с чувством утомления и мог подолгу обходиться без сна и пищи, как бы забывая о них. Именно в этой обстановке нашли лучшее применение его врожденные особенности, унаследованные от воинственных предков.

В строевом отношении барон не безупречен. По свидетельству бывшего полкового командира, барона Врангеля («Белое Дело», т. V), Унгерн, в качестве командира сотни, грешил против элементарных правил службы, что с избытком искупалось его боеспособностью и заботливостью о казаках и конском составе своей части. Роман Федорович охотно вспоминал о том, что в бою Врангель давал ему самые ответственные поручения, а с отходом на отдых — отсылал в обоз. Несмотря на некоторые трения с командиром полка, унгерновская сотня была и обмундирована лучше Других и ее котел загружался полнее, чем это полагалось согласно нормам довольствия, так как ее командир, не признавая никакой отчетности, умел добывать предметы довольствия.

В Великую войну[7] барон испытал достаточное количество резких столкновений с чинами хозяйственной части полка, вследствие неизбежных в его обиходе перерасходов. Возможно, только благодаря своим выдающимся качествам Роман Федорович не попал под суд за грубые нарушения хозяйственных обязанностей командира сотни. Но зато в гражданскую войну, когда все зависело от него одного, барон организовал при своей дивизии изобильно снабженную интендантскую часть. Он лично следил за интендантством для того, чтобы оно работало тщательно и без перебоев. Известен случай, когда он заставил интенданта дивизии съесть в его присутствии пробу недоброкачественного сена. Для большей наглядности нашего представления о бароне нужно подчеркнуть его полное равнодушие к элементарным требованиям комфорта. Он мог спать вповалку с казаками, питаясь из общего котла; не чувствовал потребности в опрятной одежде.

Было бы ошибкой думать, что опрощение барона объяснялось его желанием снискать популярность среди казаков. Во всем образе поведения его, в его равнодушии к деньгам и жизненным удобствам, в небрежности в одежде, в его повелительной манере обращения с людьми — для чуткого слуха звучали горделивые нотки сознания бароном своего превосходства. Какое бы то ни было заискивание или приспособляемость совершенно не укладывались в натуре Романа Федоровича.

Все самое необычайное выходило у барона настолько естественно, что никто из чинов его сотни не испытывал удивления, увидев однажды своего есаула стирающим белье вестового — бурята, в то время, как последний возился у костра с обедом. В обстановке еще мирного времени барон не имел никаких вещей, кроме надетого на нем платья. Если же тот или иной предмет обмундирования приходил в естественную ветхость, Роман Федорович брал соответственную вещь у своего товарища по полку, и проделывал эту экспроприацию с такой простотой, что отказать ему было невозможно. Впрочем, каждый из таких кредиторов мог компенсировать себя с большей лихвой, взяв у барона деньги в момент получения им пособия от бабушки из Германии. Настоятельно лишь требовалось не упустить этого срока, потому что Унгерн с легкостью расставался с деньгами.

Даже такой строгий критик, как барон Врангель, не отрицает за Унгерном острого ума и способности быстро схватывать сущность мысли. К выраженному определению умственных достоинств барона Унгерна можно добавить, что он был весьма вдумчивым офицером, к тому же достаточно развитым во многих отраслях знаний. Он любил одиночество и, следовательно, имел досуг для чтения общеобразовательного характера.

Данному положению о несомненной образованности и начитанности Унгерна, в силу контрастности его природы, отнюдь не противоречит несколько странный эпистолярный стиль его приказов и телеграмм.

Вот образцы таковых. Из приказа по дивизии: «Авиационному отряду. К субботе собрать все аппараты. Если в воскресенье не увижу их над Даурией, в понедельник будете летать с крыш». Или телеграмма в штаб армии по поводу перевода фельдшера из Даурии в другую часть: «И. д. Старш. сан. инспектора, врачу. Ты. Запятая. Не смей лезть грязными руками в мою чистую дивизию. Точка. Приедешь. Тире. Выпорю».

Унгерн тщательно избегал женщин. Если он и женился в 1920 г. на китаянке, происходившей из знатного рода, то нужно полагать, что брак этот имел для него в то время какой-то политический смысл. Кроме того, брак барона и принцессы является союзом, так сказать, на известной дистанции: муж жил в Даурии, а жена — в Маньчжурии. Через полгода своего своеобразного замужества баронесса, богато вознагражденная, была возвращена в ее отчий дом.