Николай Князев - Легендарный барон

• Название: Легендарный барон
• Автор: Николай Князев
• Издательство: Директ-Медиа
• Жанр: История
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-4475-8717-8

Эта книга посвящена человеку-легенде, русскому генералу барону Роману Федоровичу фон Унгерн-Штернберг (1885–1921 гг.). Его судьба была яркой, стремительной и короткой. Талантливый и бесстрашный полководец, видный деятель Белого движения на Дальнем Востоке, добившийся восстановления независимости Монголии был предан своими же солдатами и офицерами.

Воспоминания подпоручика Н.Н. Князева, служившего в Азиатской конной дивизии под командованием барона Унгерна, знакомят читателей с событиями тех далеких лет и проливают свет на многие спорные факты биографии легендарного барона.

В издание вошли редкие фотографии, иллюстрирующие жизненный путь Романа Федоровича фон Унгерна.

---

Унгерн тщательно избегал женщин. Если он и женился в 1920 г. на китаянке, происходившей из знатного рода, то нужно полагать, что брак этот имел для него в то время какой-то политический смысл. Кроме того, брак барона и принцессы является союзом, так сказать, на известной дистанции: муж жил в Даурии, а жена — в Маньчжурии. Через полгода своего своеобразного замужества баронесса, богато вознагражденная, была возвращена в ее отчий дом.

В дружеской беседе с генералом Комаровским в Урге Роман Федорович как-то разразился грозной филиппикой по адресу тех мужчин, которые влюбляются до потери рассудка. «Скажите, Роман Федорович, кому Вы в Хайларе подносили букеты?» — с улыбкой прервал его генерал Комаровский. Унгерн покраснел и по-детски замахал руками: «Молчите, молчите! Ради Бога, не передавайте этого Борису Петровичу (Резухину)». Вероятно, в бытность его молодым офицерам барон Унгерн не был вполне застрахован от увлечений.

С течением времени Роман Федорович стал считать женщину злым началом в мире. Эта неприязнь, основанная на подлинном аскетизме его натуры, доходила порой до мелочности. Во время командования Азиатской дивизией он, например, неизменно увеличивал меру взыскания каждому провинившемуся, за кого ходатайствовала какая-нибудь неосмотрительная женщина. Несколько «особ слабого пола» в Урге высечено за сплетни, а одна из сестер милосердия провела несколько суток на льду реки и получила 150 ташуров — правда, от руки мужа. Такова, видно, судьба многих драматических эпизодов, что они сдобрены у барона анекдотом: Вместе с легкомысленной сестрой милосердия пострадал ее почтенный супруг за то, что плохо наблюдал за поведением жены.

Если повествовать о суровости наказаний, к которым прибегал барон, то нужно также подчеркнуть крайнюю быстроту в расправах, не только ташуром, но и револьвером. По свидетельству члена Войскового круга Забайкальского казачьего войска, войскового старшины Фирсова, Унгерн в его присутствии в разное время застрелил двух офицеров за злоупотребление властью. В обоих случаях он вызывал офицеров, на которых жаловался Фирсов, в кабинет и после первого же вопроса убивал выстрелом в лоб.

В принципе, барон Унгерн был доверчив, как дитя. Он, думается мне, верил каждому докладу, но требовал от докладчика стопроцентной правды. По тем же причинам нетрудно было выудить у барона денег на какую-нибудь фантастическую цель. Если он кому-нибудь верил, то, даже и под конец своей жизни, после того, как знал непривлекательную послереволюционную сущность человеческой натуры, он верил во всем. Но и разочарование его достигало сверхчеловеческих глубин. «Привези мне его голову (маньчжурского коммерсанта Никитина), чтобы я мог посмотреть на эти подлые, лживые глаза. Я не пожалею никаких денег». Так писал барон из Урги своему есаулу Дзыно в Хайлар.

Мировую войну барон Унгерн закончил в чине есаула, и в период гражданской войны дольше, чем остальные начальники отдельных частей Дальневосточной армии, носил есаульские погоны. Некоторые неудобства, сопряженные с незначительным чином при командовании им в Даурии Азиатской конной дивизией, побудили его принять чин полковника, а затем — генерал-майора. Что же касается чина генерал-лейтенанта, то этой наградой атаман Г. М. Семенов воздал должное трудам и подвигам самого барона и чинов его дивизии, проявленным при взятии Урги.

В настоящую задачу не входит обзор деятельности Романа Федоровича Унгерна в Забайкалье до выхода его из Даурии в августе месяце 1920 г. Можно лишь заметить к общей характеристике его, что в те дни он не прятал монархические убеждения под крыло различных душеспасительных фикций. Пусть порой и не дипломатична такая линия поведения, но что поделать — Унгерн создан был из негнущегося материала. Борьбу с большевиками барон вел с момента зарождения антибольшевистского ядра атамана[8] и понимал свою задачу как борьбу до последнего вздоха. Он постоянно напоминал своим подчиненным, что после революции офицеры не имеют права помышлять об отдыхе и еще меньше того — об удовольствиях. Каждый офицер обязан иметь взамен того одну лишь непрестанную заботу— с честью сложить свою голову… Только смерть избавляет офицера от долгой борьбы с коммунистами. Такова была бескомпромиссная формула барона, в которую уложилась вся его послереволюционная философия.

В нескольких статьях любопытнейшего приказа номер 15 от 5 мая 1921 г. барон Унгерн выражает основные положения политической и боевой программы своей деятельности на территории Сибири. В них прямо указывается и всячески подчеркивается, что Роман Федорович чрезвычайно высоко расценивал факт непрерывности своей борьбы с большевиками. Объявляя в начале приказа о своем подчинении атаману Семенову и, как должно понимать, — о согласованности своих действий с директивами атамана, барон далее устанавливает, что командование всеми вооруженными силами Сибири перешло к нему, как «военачальнику, не покладавшему оружия в борьбе с красными и ведущему ее на широком фронте». Из того «программного» приказа номер 15 явствует и второе положение — понятие о суровой дисциплине, которую барон кладет во главу угла всякого военного начинания. Именно такую дисциплину он создал и всемерно поддерживал в своих даурских воинских частях. Задачу эту барон разрешил самым радикальным образом: воспитывая подчиненных в должном духе, одновременно охранял свое войско, как он любовно называл дивизию, от проникновения туда разлагающих влияний извне. В этих соображениях Роман Федорович избегал слияний с другими частями Дальневосточной армии, предпочитая видеть свой отряд на некотором расстоянии от собратьев по оружию.

Благодаря неусыпным заботам своего начальника, Азиатская конная дивизия стала на значительную высоту в смысле дисциплины и выучки. Боевые же качества этой части были вне критики, невзирая на сравнительно низкий культурный уровень и разношерстность ее офицерского состава. Правда, все унгерновские офицеры имели большой боевой стаж и понимали толк в личной храбрости, но интеллектуальное их развитие было слабовато. Этим недостатком в особенности страдал старший командный состав, выдвинутый бароном из нижних чинов. Считая таких людей всецело ему обязанными, Роман Федорович вполне на них полагался и верил только им. «Для борьбы с большевизмом не нужны офицеры в настоящем смысле этого слова» — заявил барон своему однополчанину есаулу Воробей, — «Мне нужны лишь слепые исполнители моей воли, которые выполнят без рассуждений любое мое приказание, к примеру — не дрогнув убьют даже родного отца».

При такой постановке вопроса становиться понятным, почему барон укрыл у себя подлежавшего по суду смертной казни прапорщика Чернова, впоследствии им самим сожженного заживо (в Даурии находили убежище многие из «удальцов», отданных под суд атаманом Семеновым).

До взятия Урги барон имел самое незначительное количество офицеров интеллигентного типа, с военноучилищным образованием. В Урге в дивизию влилось по мобилизации 110 офицеров, пробиравшихся на Дальний Восток от генерала Бакича из-под Чугучака или же из других частей армии адмирала Колчака. По понятным причинам, обе группы офицеров — вышедших с бароном из Даурии и мобилизованных в Урге — чувствовали взаимную отчужденность. Естественно сложившиеся разновидности «даурцев» и «ургинцев», так и не слились друг с другом до момента развала дивизии. Враждебность даурцев питалась от того источника, что сам барон крайне недолюбливал офицеров — ургинцев, справедливо считая их людьми, чуждыми духу его дивизии. «Погубят они мое дело», — высказался он в беседе с генералом Комаровским в Урге.

В тяжелые минуты случалось барону вверять командование дивизионом и даже полком кому-либо из образованных офицеров, но порядок этот допускался лишь как мера временная. По миновании надобности такой офицер возвращался в строй на свое прежнее место командира сотни или помощника командира полка. Интересно, что за ошибки или же неуспех операций барон взыскивал иной раз не с командира, а с кого-нибудь из интеллигентных офицеров полка, полагая, что хорошо разбирающийся в обстановке офицер должен был своевременно принять все меры к достижению успеха — может быть, вплоть до оказания надлежащего давления на своего командира. Даже «кадровые» даурцы вызывали осторожное к себе отношение со стороны барона, если только они не подходили под среднюю его мерку. Достойнейший, казалось бы, с точки зрения самого Романа Федоровича даурец, ротмистр Забиякин, как-то был назначен генералом Резухиным на должность временно-командующего 4-м полком, барон отставил это назначение: «Больно грамотен», — лаконически пояснил он.

С представлением о дисциплине всегда соединялся вопрос о наказаниях, так сказать, о каре… Карать Роман Федорович действительно умел, в чем нужно отдать ему беспристрастную оценку. Согласно вышеупомянутому приказу № 15, наказания могли быть двоякого рода — дисциплинарные взыскания или же смертная казнь. В качестве мер дисциплинарного воздействия, барон Унгерн применял арест, усугубленный сидением на крыше или дереве — в походной обстановке, или в леднике, или же в минированной динамитом гауптвахте — на стоянке в Даурии; применялись весьма широко спешивание в походе, телесные наказания и смещение на положение всадника в дисциплинарную сотню. Вопрос о смертной казни поставлен был бароном на солидную, так сказать, ногу, и мыслился как смертная казнь «разнородных степеней».