Александр Наумов - Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I

• Название: Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I
• Автор: Александр Наумов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1954

---

Народу въ Московскомъ Университетѣ было много — особенно на юридическомъ факультетѣ. Были профессора, какъ напримѣръ Боголѣповъ, Янжулъ и Колоколовъ, которые до извѣстной степени „примѣчали” своихъ слушателей и строго относились къ исполненію своихъ требованій по веденію конспектовъ. Къ таковымъ лицамъ волей-неволей студенты должны были ходить. Охотно посѣщали также профессоровъ, увлекавшихъ своими талантливыми и интересными лекціями, но были и такіе горе-лекторы, у которыхъ въ аудиторіи присутствовали лишь члены издательской комиссіи.

Повторяю. — надзора и учета по посѣщенію лекцій фактически не было и, надо сказать правду, — соблазнъ въ силу этого, для молодежи, только-что освободившейся отъ гимназическаго строгаго режима, получался немалый.

Къ этому надо добавить еще и то соображеніе, что по Новому Уставу 1884 года центръ тяжести провѣрокъ студенческихъ знаній сводился къ моменту государственныхъ испытаній, такъ какъ въ теченіе прохожденія курсовъ „семестровые зачеты” не могли носить характера серьезныхъ экзаменовъ, и лишь спустя нѣкоторое время были установлены т. н. полукурсовыя устныя провѣрочныя испытанія. Итакъ, въ началѣ дѣйствія Новаго Устава обычно все сводилось къ зачетамъ по письменнымъ конспектнымъ записямъ и лишь нѣкоторые профессора, болѣе требовательные, попутно при зачетахъ провѣряли студенчество еще устными дополнительными разспросами.

Все это, въ общемъ, создавало губительную обстановку „свободы жизни и дѣйствій”, понимаемую каждымъ студентомъ по-своему.

Въ результатѣ „безрежимнаго”, „бездисциплиннаго”, четырехлѣтняго пребыванія въ званіи студента университета многіе разбалтывались въ безбрежной области предоставленной имъ свободы, послѣ чего особенно тяжко бывало приступать къ конечному моменту университетской жизни — сдачѣ государственныхъ экзаменовъ, которые, кстати сказать, были также обставлены исключительно неблагопріятными условіями для оканчивавшей свой курсъ молодежи.

На юридическомъ факультетѣ всѣ двадцать предметовъ были сбиты на протяженіи лишь одного экзаменаціоннаго мѣсяца. Получалась въ силу этого чрезмѣрно напряженная мозговая работа, отрицательно отзывавшаяся на продуктивности подготовительныхъ занятій, на качествѣ экзаменаціонныхъ отвѣтовъ и на здоровьи самихъ испытуемыхъ. У нѣкоторыхъ изъ экзаменовавшихся нервная система расшатывалась до такой степени, что послѣ окончанія государственныхъ испытаній многимъ приходилось не только отдыхать, но и лечиться, а одинъ изъ моихъ товарищей чуть съ ума не сошелъ. И то сказать: чтобы только „.на скорую руку” перечитать всѣ курсовыя лекціи въ столь короткій періодъ времени, мы вынуждены были, не разгибаясь, безъ отдыха, сидѣть за исключительно-напряженной мозговой работой. Обычно по ночамъ пили мы для бодрствованія и возбужденія крѣпчайшій „черный чай”, но и онъ, подъ конецъ, сталъ терять свою живительную силу.

Вспоминоется мнѣ, какъ пошелъ я на послѣдній свой экзаменъ по международному праву, для подготовки къ которому были даны всего лишь однѣ сутки, а курсъ былъ довольно объемистый. За мѣсяцъ сверхсильной умственной работы голова и весь мой организмъ настолько устали и ослабли, что я, взявшись за курсъ гр. Комаровскаго, почувствовалъ чисто физическую невозможность его, хотя бы бѣгло, пробѣжать. Всѣ предшествовашіе экзамены прошли у меня болѣе, чѣмъ благополучно — по всѣмъ предметамъ я получилъ въ государственной комиссіи оцѣнку: „весьма удовлетворительно” 1 и имѣлъ два т. н. „особыхъ зачета” по уголовному и церковному праву, для полученія же диплома необходимо было имѣть не менѣе двухъ такихъ „особыхъ” зачетовъ.

Рѣшивъ окончательно себя не надрывать, я залегъ спать, благодаря чему, послѣ отдыха, я смогъ поздно вечеромъ перелистать курсъ, а утромъ повторилъ и хорошенько запомнилъ особую сдѣланную мною выписку тѣхъ иностранныхъ изрѣченій, на которыя такъ падокъ былъ гр. Комаровскій. Въ результатѣ, послѣдній экзаменъ былъ мною тоже сданъ не только благополучно, но сверхъ ожиданія, даже съ особымъ зачетомъ, третьимъ по счету... Удачная вставка одной любимой профессоромъ французской цитаты довершила мой тріумфъ.

Свершилось, наконецъ, великое для меня событіе — я благополучно сдалъ всѣ государственные экзамены, и съ чувствомъ величайшей радости и счастья покинулъ въ послѣдній разъ зданіе Историческаго Музея, гдѣ засѣдала наша испытательная комиссія. Вмѣстѣ съ Островскимъ, сыномъ писателя, съ которымъ мы экзаменовались все время въ одной группѣ, прошли прямо къ внизу расположенной часовнѣ Иверской Божьей Матери, чтобы горячо поблагодарить Владычицу за ея помощь и ниспосланное счастье. Надо сказать, что передъ каждымъ экзаменомъ я заходилъ къ Иверской и ставилъ свѣчку къ чудотворной иконѣ.

Письменная моя диссертація: „Объ Уголовной давности” оказалось тоже удачной, такъ что дипломъ первой степени былъ для меня обезпеченъ.

Черезъ сутки я сидѣлъ въ Нижнемъ на пароходѣ, спѣша въ родное Головкино.

18

Мечты мои о дальнѣйшей жизненной карьерѣ были разныя: съ одной стороны, меня чрезвычайно увлекала сама наука, въ частности, — уголовное право. По этому поводу, послѣ удачнаго моего отвѣта на государственныхъ испытаніяхъ и полученія по этому предмету особаго зачета, произошелъ у меня серьезный разговоръ съ профессоромъ Колоколовымъ. Рисовалась далекая перспектива профессуры, съ предварительнымъ командированіемъ меня для довершенія моего спеціальнаго образованія заграницу. Съ другой стороны, будучи на послѣднемъ курсѣ университета, я познакомился въ радушной семьѣ кн. Сергѣя Ивановича Урусова съ братомъ его кн. Александромъ Ивановичемъ — извѣстнымъ присяжнымъ повѣреннымъ того времени, человѣкомъ блестящаго, увлекающаго краснорѣчія и огромнаго темперамента, который произвелъ на меня чрезвычайно сильное впечатлѣніе. Съ своей стороны, онъ убѣждалъ меня пойти по пути адвокатуры, лэрячо и искренне отстаивая свою точку зрѣнія на свою профессію, какъ на наилучшій способъ проявленія добра сзоему ближнему и какъ на единственную работу, дающую наиболѣе удовлетвореніе и смыслъ человѣческой жизни.

Сѣмя, брошенное Урусовымъ, глубоко запало въ мое юное отзывчивое сердце, и у меня возникла мысль, по его же совѣту, временно зачислить себя кандидатомъ на судебную должность при Прокурорѣ Московской Судебной Палаты. Въ то время должность эту занималъ Николай Валеріановичъ Муравьевъ, впослѣдствіи Министръ Юстиціи, съ тѣмъ, чтобы устроившись и отбывъ воинскую повинность, затѣмъ перейти къ кн. Александру Ивановичу въ помощники.

Всему этому не суждено было осуществиться по причинамъ, о которыхъ я въ свое время скажу, а пока вернусь къ воспоминаніямъ, связаннымъ съ моей личной студенческой жизнью въ Москвѣ, ея домашней и внѣучебной обстановкой.

За рѣдкимъ исключеніемъ наѣздовъ къ намъ отца, мы жили съ мамой одни вдвоемъ.

Любимымъ удовольствіемъ ея было посѣщеніе оперы, драмы и концертовъ, и въ этомъ отношеніи не могу не вспомнить тѣхъ услугъ, которыя всегда оказывалъ ей мой милый другъ Володя Варламовъ, предлагавшій и достававшій все наиболѣе для нея интересное въ смыслѣ выбора музыкальныхъ представленій и театральныхъ зрѣлищъ.

Дома имѣлся у насъ всегда инструментъ — отличное прокатное піанино, за которое мало-по-малу выздоравливавшая мама садилась все чаще, доставляя мнѣ своей вдумчивой игрой величайшее наслажденіе.

Надо сказать, что съ момента переѣзда нашего въ Москву, я скрипку забросилъ, лишь изрѣдка, подъ аккомпаниментъ мамы, играя нѣкоторыя былыя излюбленныя свои вещи. Случилось это вотъ почему: еще въ Симбирскѣ, когда я былъ въ послѣднемъ классѣ гимназіи, къ намъ въ домъ, по приглашенію моихъ родителей, пришли однажды два оперныхъ артиста. Оба они участвовали въ Казанской труппѣ, которая временно пріѣхала на нѣсколько гастрольныхъ представленій въ симбирскій театръ. Одинъ изъ нихъ былъ популярный тогда теноръ Петръ Ѳеофиловичъ Давыдовъ, прекрасный Ленскій, а другой, не менѣе извѣстный провинціальный пѣвецъ, — баритонъ Николай Владиміровичъ Унковскій, великолѣпный „Демонъ”.

Стояло прекрасное весеннее время и оба они такъ въ нашемъ домѣ разошлись, что подъ аккомпаниментъ мамы пропѣли рядъ своихъ арій, а затѣмъ, шутя пристали ко мнѣ, чтобъ я имъ что-нибудь спѣлъ. Въ концѣ концовъ, они заставили меня подъ свой аккомпаниментъ спѣть вмѣстѣ съ ними: „Среди долины ровныя”, послѣ чего Николай Владиміровичъ серьезно при мнѣ мамѣ сказалъ: „Обратите вниманіе на голосъ Вашего сына — тембръ его подаетъ большія надежды. Попробуйте, по переѣздѣ въ Москву, позаняться съ нимъ и „посерьезнѣе”... Увы! послѣ этихъ словъ судьба моей милой скрипки была рѣшена.

Въ Москвѣ съ осени я рѣшилъ начать брать уроки пѣнія, и съ этой цѣлью обратился, по совѣту нѣкоторыхъ своихъ знакомыхъ, къ знаменитой, былой гордости нашей оперной сцены — Дарьѣ Михайловнѣ Леоновой, первой исполнительницѣ „Вани” въ „Жизнь за Царя” Глинки.