Пётр Фурса - Мачты и трюмы Российского флота

• Название: Мачты и трюмы Российского флота
• Автор: Пётр Фурса
• Издательство: Издательство «Уссури»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-85832-084-8

Мемуары — это скучно. НО НЕ В ЭТОМ СЛУЧАЕ — читается увлекательно!

Петр Фурса - врач, морской офицер, почти вся служба которого прошла на надводных кораблях Тихоокеанского флота. Мемуары являются художественной переработкой реалий флотской жизни, свидетелем и действующим лицом которых он был, и охватывает период с 1975 по 1995 годы. В книге сохранены имена людей, с которыми автор книги служил, описаны и крупномасштабные события, значительные для всего флота, и события совсем другого уровня, умещающиеся в жизненных рамках небольшого флотского экипажа, но не лишенные от этого своей значимости в судьбах людей.

---

Помнится также один несчастливый день, когда я, вопреки запретам, объелся зелеными сливами и целые сутки мучился болями в животе... Но, благодаря отсутствию на хуторе медицинской помощи, выздоровел.　

В 1961 году мы переезжали в деревню, в новый, построенный великими трудами дом. Вещи, не уместившиеся в телеге, на которой уехал отец, были распределены между мамой, старшей и младшей сестрами и мной. Теплой августовской ночью отправились в путь. Впереди - мама, за ней старшая, потом младшая сестры. В арьергарде - я (с подойником, наполненным сметаной). Этим переходом, длиной в два километра, начиналась скитальческая жизнь, выпавшая на мою долю. Теплый, пахнущий настоем богатой белорусской флоры воздух, луна, глупо взиравшая на великое переселение народов, летний звездопад... И все-таки я умудрился свой груз не донести, пролив его в высокую траву, на радость всяким букашкам и к великому недовольству моей мамы.　

В этом же году я пошел в школу-восьмилетку, где первой моей учительницей была Котелева Мария Степановна, которая и научила меня писать и читать. В 1968 году, по настоянию отца, я сделал попытку поступить в Желудокское медучилище. Однако с треском провалился на экзаменах, получив “кол” по сочинению. После этого пошел учиться в среднюю школу № 4 города Новогрудка, которую и закончил в 1970 году.　

Вот тут-то и пришлось всерьез задуматься над выбором профессии и устройством дальнейшей своей судьбы. Родители настаивали на том, чтобы я был врачом, я же мечтал стать моряком. И хотя моря я никогда не видел, Станюкович, Колбасьев и Конецкий сыграли в этом определенную роль. Но только определенную, так как основную все же сыграл муж моей старшей сестры Лены - Аркадий. Он закончил в свое время Ленинградский институт инженеров водного транспорта и ходил по морям, приезжая в отпуск в деревню в полном блеске морской формы, вызывая восхищение и зависть всей местной детворы. Да еще яркие безделушки из-за границы, да рассказы о “кораблях и походах", в которых, как я сейчас понимаю, была достаточная доля флотского трепа.　

И вот, чтобы совместить желание родителей и свою собственную мечту, я решил поступать в Военно-медицинскую Академию на четвертый, морской факультет. После выпускного вечера в школе, в начале июля 1970 года, под аккомпанемент родительских напутствий и пожеланий, на попутной лошади я убыл в город-герой Ленинград. В это время там жила с мужем моя сестра. Бывший моряк Аркадий грыз гранит науки в аспирантуре своей Альма Матер инженеров водного транспорта, вкушая аспирантский хлеб на сумму сто рублей в месяц, что позволяло шикарно жить, “отстегивая” половину вышеуказанной суммы за снимаемую в Монетном переулке квартиру. Так что из дома я уехал по самые ноздри загруженный деревенской провизией, вес которой можно было сравнить с моим собственным.　

Ленинград гостеприимно встретил меня на Варшавском вокзале в лице местного бича, предложившего помощь в транспортировке багажа до идущей в Сосновую Поляну электрички. За это он содрал с меня три рубля, которых хватило бы на оплату такси по всему моему маршруту. И, вследствие данной любезности, мне пришлось тащить на себе багаж километра два от станции до самого дома. Впечатление незабываемое. Второе, чем неприятно поразил меня Город-герой, было огромное количество клопов в квартире, где жили мои родственники. Они были везде: за обоями, в мебели, в каждой щели... Бороться с ними было бесполезно, так как на место убиенных “карбофосом” бандитов неизвестно откуда приходила новая вонючая рать.　

Поступающие в Академию парни были собраны в Красном Селе и рассованы для совместного проживания в палатки УСТ и УСБ. В каждой из них стояли двухъярусные кровати, на которых должны были жить, спать и валять дурака кандидаты в эскулапы (в количестве двадцати человек в каждой). Во главе этих палаточных “шарашек”, называемых взводами, были поставлены старшины из отслуживших срочную службу сержантов или кадетов из Суворовских училищ. Нашим взводом назначен был командовать старшина по фамилии Офицеров. Очень мягкий, как мне запомнилось, для военной службы человек. В семь часов утра ежедневно ему было предписано орать командным голосом “подъем”, что исправно исполнял живший в палатке напротив старшина-кадет Орлов. Однако наш милый старшина Офицеров был способен только на то, чтобы ласковым голосом просить: “Ребятки, вставайте! Хватит диафильмы смотреть”. За подобные командирские качества он пользовался у нас непререкаемым авторитетом, в отличие от командования, не поощрявшего подобную форму обращения к ленивым подчиненным.　

Многие из поступавших в Академию приехали сюда не для учебы, а для получения отсрочки от призыва на действительную военную службу, по закону положенную в случае провала на экзаменах. К разряду таких относились два профессорских сыночка из Москвы - Николай Мерзликин и Виталий Ларский. Их имена запомнились мне потому, что указанные москвичи сыграли в моей судьбе солидную, точнее, трагикомическую роль. В отличие от “уклонистов”, подобных нашим столичным денди, большинство ребят искренне хотели поступить в Академию, так как престиж военной службы в 1970 году был исключительно высок. К тому же немаловажную роль играло и то, что слушатели Академии находились на полном государственном обеспечении.　

После первого удачно выдержанного экзамена по русскому и литературе, Мерзликин и Ларский предложили мне данное событие отметить со всевозможным столичным шиком, для чего потребовалось сбежать в самовольную отлучку в Красное Село, что и было немедленно осуществлено. И хотя меня мучили нехорошие предчувствия и дисциплинированная деревенская совесть, в самоволку я все же ушел, дабы не ударить лицом в грязь перед моими столичными опекунами. Все было прекрасно: и вино, и озеро, и солнце, и девочки. И даже легкое опьянение, в состоянии которого на два часа позже положенного срока мы предстали перед нашим командиром роты, капитаном медицинской службы. Не менее ярким оказалось и утро следующего дня, когда нас троих - в назидание остающимся - мощная нога начальника сборов пинком под тощие зады вышвырнула за ворота палаточного городка, отрезав путь к воинской славе.　

Сообщив сестре и родителям, что огромный конкурс и отсутствие нужных знакомств не позволили мне успешно сдать экзамены, в великом трауре я потащил свои документы в Ленинградский Педиатрический медицинский институт, куда и поступил благополучно на радость моим родным и близким.　

Четыре года учебы в институте ничем выдающимся отмечены не были. Лекции, занятия, зачеты, экзамены - все это известно каждому студенту и интереса особого в нашем повествовании не представляет. Однако некоторые события отметить следует, так как они имели для меня определенное значение в плане познания неписаных законов нашей своеобразной советской жизни. На первом курсе после зимней сессии я устроился работать фотографом в институтскую лабораторию. В обязанности мои входило выполнение фоторабот по заявкам кафедр и фотооформление докторской диссертации проректора по учебной части института Льва Николаевича Камардина, который и являлся моим непосредственным начальником по фотоделу. На просьбы любого из сотрудников института об изготовлении фото я всегда мог сослаться на непомерную занятость и великую нагрузку в работе, заставляя тем самым просящего решать вопрос изготовления фотографий в частном порядке со мной. Это позволяло мне, используя государственные материалы и химикаты, иметь дополнительный к стипендии доход в размере 100-150 рублей в месяц, что, по тем временам было “сумасшедшими деньгами”. Днем приходилось учиться, а ночью работать. Подобные нагрузки в медицинском институте вынести практически невозможно, что и заставило меня искать другой источник материального благополучия, не столь обременительный, но не менее.надежный. В студенческой среде наибольшей популярностью пользовалась должность дворника, так как в данном случае предоставлялось служебное жилье.　

Порыскав по Ленинградским ЖЭКам с непременным требованием жилплощади, найти работу я так и не сумел. Но случай все же помог, предоставив возможность трудоустроиться в Выборгский исполнительный комитет народных депутатов. Дворником. Квартира мне была предоставлена. А это давало возможность независимо от дисциплины студенческих общежитий - жить и радоваться, устраивая дома вечеринки и дружеские встречи, что в жизни студента имеет первостепенное значение.　

В праздности, трудах и заботах о собственном желудке пролетели пять лет. Один год из них потрачен был мной бесцельно и бездарно на академический отпуск, в который я угодил по собственной лени и нерадивости, не сдав вовремя положенные зачеты. Все эти годы меня не покидала мечта стать моряком. И такая возможность представилась. Весной 1975 года к нам в институт прибыл “купец” из Горьковского медицинского института, набиравший на военно-медицинский факультет желающих посвятить себя военной службе. Влез в эту авантюру и я. И вот в июле 1975 года Петроградским районным военным комиссариатом я был призван на действительную военную службу, пополнив ряды будущих стражей здоровья защитников Родины, не имея при этом ни малейшего представления о военной службе вообще и о своем месте в ней в частности. Однако Рубикон был перейден и отступать было не куда.