Александр Плетнёв - Эпохи холст заиндевелый - мазком багровой кисти…

• Название: Эпохи холст заиндевелый - мазком багровой кисти…
• Автор: Александр Плетнёв
• Жанр: Альтернативная история

---

— Что…? — Попытался морпех.

— Да ничего, — открестился Шабанов, — поглядим что внутри.

С одного боку строение было присыпано снегом. Там где снег отступил, громоздились округлые камни насыпом у основания, для прочности.

На взгляд лейтенанта домик выглядел, словно построенный лет десять назад, но ни как не в 1880 году. Лишь на крыше был заметен зеленоватый налёт от мха или плесени.

Оба окошка были заколочены ставнями. И дверь (небольшим выступом), тоже. Кстати на двери были характерные следы — пошалил белый медведь, нацарапав своё любопытство или извечный поиск пищи.

Лопаты не понадобились, но прихваченный боцманом топор оказался к месту. Поддев доски, отжали крепления, немного повозились с перекосом петель и вход оказался свободен.

Капитан, понимая интерес лейтенанта ещё ни разу не бывавшего в полярке и не видевшего ничего подобного, мотнул головой пропуская Волкова вместе с первыми желающими.

Внутри никаких неприятных запахов, никакого тлена или разложения. Фонари высветили стены — доска имела кремовый оттенок, против ожидаемого Волковым потемневшего, серого. Это видимо никого не удивило — люди разбрелись, тщательно обследуя углы, пол.

А вот капитан и боцман, сразу направив свет на стены, были явно озадачены, бормоча и переговариваясь меж собой:

— …а где…?

— …тоже не вижу.

— …странно, а куда могла…

— Впечатляет, — Волков указал на выцарапанные даты и прикоснулся к шероховатости доски, как будто к самой истории, — больше ста лет!

— Да, — с неопределённостью в голосе ответил Чертов, — шли люди — честолюбцы и исследователи в одном флаконе, открывать новые земли, давать им имена, загибаться от холода и цинги, побивать рекорды и быть первыми.

— Народ! — Послышался чей-то возбуждённый голос, — а это что за…, я тут нашёл что-то!

Все обернулись, направив фонари на одного из членов экипажа, затем на боковую стену, где выше были приколоты какие-то листы бумаги.

Раздаётся новый возглас, и лучи света мечутся в другую сторону — пилот, стоящий у окна указывал на жестянку, прибитую к стене. В руке он держал какой-то предмет.

— Аккуратней! — Чуть повысив голос, потянулся капитан, отбирая находку.

Сразу три фонаря осветили руки кэпа, развязывающего бечёвку, разворачивающего верхний слой плотной серой бумаги. На свет появились первые белые листы, исписанные мелким почерком.

Волков пригляделся — на английском. Руки кэпа подрагивали, разобрать ничего было невозможно, а сам Чертов бегло пролистав, отыскал подпись в конце:

— Письмо Ли-Смита. Невероятно!

Все вдруг заговорили разом. Волков улавливал лишь отельные фразы, не всегда понимая, о чём говорят.

— …я был в две тыщи одинадцатом — тут всё прибрали, вычистили…

— …а сейчас мусор всякий, ржавые консервные банки, даже каменный уголь в углу…

— …мудаков хватает…

— …турысты, мля-нах их…

— …но откуда эти древности?

— Может, объясните…, - Волков взглянул на капитана с боцманом, продолжавших изучать бумаги, — я так понял — это артефакты старых полярных исследователей?

— Дело в том, что в 1913 году тут побывали люди из экспедиции Седова и упоминали об этих находках. Но уже в двадцать девятом другой 'Седов' — советское судно, также проходило по этим местам. Члены экипажа побывали тут и уже ничего этого не обнаружили. Кто-то прихватизировал ценные исторические документы.

— Так может это новодел? Для привлечения туристов…, дескать 'великое открытие', 'невероятная находка' и под это дело приторговывают 'настоящими' историческими артефактами?

— Хорошая версия, — крякнул боцман, только…

— Только есть странности и нестыковки, — подхватил капитан, двинув вдоль стен, освещая фонарём, показывая, — вот это нацарапал штурман 'Эйры' в 1881 году, вот надпись Вильяма Брюса из экспедиции Джексона 1897 года. Но нет ни одной записи последующих годов. А они были. После постройки сего обиталища, на этих стенах отметились многие полярные экспедиции, да что там говорить — все кому не лень! Вот, например, на этом месте, над брюсовской, я прекрасно помню, была запись 1955 года. А вот тут отличились наши ухари в шестидесятых годах, накарябав как они убили и вые…, поимели медведя. Придурки. Сохранность домика, как видите идеальная — не закрашено…, не скоблили. Их просто нету! Ещё нету!

— В смысле, 'ещё'? Не пойму, к чему вы клоните…?

К разговору капитана и морпеха прислушивались уже все, притихнув.

Чертов на некоторое время замолчал, собираясь с мыслями. Скинув капюшон, провёл рукой по голове, словно с непокрытой головой лучше думалось.

Начал он плавно, подбирая слова, сам ещё не уверенный в своих выводах:

— Честно говоря, я всё ещё надеялся…, но полное отсутствие следов человека на Земле Александры вызвало у меня определённое ощущение. Как будто мы плыли, плыли и…, приплыли.

— В другую Арктику?

— Время. Тут ключевое слово 'время'. Арктика та же — время другое.

Как будто время замерло, отыграло назад в позапрошлый век — самый конец или прошлый — в начало. Потому что — морзянка в эфире и тот пароход, дымящий на угле не иначе.

Я рассудил, что ближайший человеческий 'памятник' находится на Белле. До Капа-Флоры топлива на вертолёте точно бы не хватило.

Стоящий рядом Шабанов, непроизвольно кивнул подтверждая.

— И вот, — Чертов окинул взглядом стены зимовья, — я вижу, что после Смита и Джексона тут никто не бывал. Словно мы окунулись в прошлое.

И тогда становится понятным отсутствие спутников…, их время ещё просто не наступило.

— И вы так спокойно об этом говорите? — Только и пробормотал Волков.

Остальные молчали, чуть ли не открыв рты, тяжело переваривая полушариями серого вещества эту идею, версию или действительно — действительность.

Озвученное кэпом легло 'громом среди ясного неба'. И как в дополнение снаружи громыхнуло выстрелом, заставив всех излишне остро отреагировать — вздрогнули и скопом повалили на выход.

Доносится:

— Медведь!

'На улице' солнце совсем не щадит сетчатку и щурясь, озираются 'где?', 'кто?', 'куда?'.

— Медведь! — Снова слышится крик, на слух Волкова, совсем без паники. Оглянулся, влекомый звуками и общим движением. И увидел!

Первое, что бросилось в глаза — шерсть медведя была перемазана ярко-красным.

'Кровь'!

Самое удивительное, что, несмотря на кровавый вид, зверь не выглядел свирепым хищником. Лейтенант доверял своему интуитивному нутру, но и на этом уровне ощущения страха не приходило. К тому же более опытные полярники не выказывали никакой суеты — никто не дёргал остервенело затвор, не целился из ружья, хотя держали настороже.

Медведь стоял метрах в тридцати, подняв вытянутую морду, чёрной точкой носа вынюхивая новые запахи.

— Тюленя поди сож-жрал — сытый, — поясняет Чертов, таким голосом, словно сам наелся до отвала, — просто ему интересно — любопытная тварь!

— Совсем непуганый, — удивляется морпех. И как бы догадываясь, — выстрела-то не побоялся. А? Действительно людей не видел!

— Для белого медведя выстрел похож на звук трескающегося льда — он к нему привычен с детства. И вообще эта скотина ничего не боится, — спокойно просветил кэп и крикнул, — пальни ракетницей, стоишь, сиськи мнёшь!

Кому надо услышал — фыркнуло, разбрасывая искры и дым, прям под ноги животине. Срикошетило от снега, уходя полого в сторону…, дальше.

Ошалевшая зверюга, не ожидавшая такой подляны, взревела, крутанулась и дала дёру. Надо сказать с приличной скоростью.

Народ ржал, присвистывая и прикрикивая.

— Столько мяса убежало, — с улыбкой посетовал лейтенант, — он вообще как на вкус?

Капитан, подкинув в общее веселье своё 'кхе-кхе', отмахнулся:

— Вонючка он. Что жрёт, тем и воняет — ворванью да рыбой. Кровью его раньше спасались от цинги, а печень так и вовсе ядовитая.

Волков на это удивился и уж хотел разузнать побольше, как Чертов неожиданно решил ответить на его ранний вопрос:

— Спрашиваете, спокоен ли я? Не спокоен! Не покоен.

Только мне воспринять провал во времени куда как проще, нежели вам, например, чёрт меня подери. Потому что — Арктика!

Поверьте — я знаю! Мне пятьдесят три, а на севербх я, в полярке — по Арктике более двух десятков лет… Довелось походить по северной макушке планеты и пёхом и на плаву.

Лейтенант покосился на призадумавшегося собеседника, оценивая. Образ закоренелого полярника Воронову представлялся иначе — обветренный красномордый или выбеленный кряжистый бородач. А этот — даже никакой тебе шкиперской бородки, какие частенько отращивают капитаны, чтобы соответствовать образу. Чисто выбрит, лицо скорей слегка смугловатое. И нет этих характерных морщин, морщинок, обветренных и высушенных севером. Может из-за склонности к полноте? Зато густые чёрные брови…, короткая стрижка…, и только в тёмных волосах пробивается пятидесятилетний мужчина — сединой…, и взглядом — цепким, колючим, пожившим.