Олег Гордиевский - Следующая остановка - расстрел

• Название: Следующая остановка - расстрел
• Автор: Олег Гордиевский
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-227-00453-6

Он был заочно приговорен к расстрелу, и его дело до сих пор не закрыто! Как только не называли Олега Гордиевского после скандального побега из Москвы под самым носом бдительных чекистов. Но он всего лишь был не согласен с существующим в Советском Союзе режимом и приверженцем западной демократии. Проработав долгие годы на Западе в качестве сотрудника КГБ под дипломатическим прикрытием, он испытал на себе всё лицемерие пропаганды, кричащей о строительстве коммунизма в отдельно взятой стране. Оказавшись в сложных жизненных обстоятельствах, он начал сотрудничать с английской разведкой, пока не попал под подозрение Центра. О вербовке иностранной агентуры, о секретной «кухне» шпионажа и о своей жизни с предельной откровенностью рассказывает Олег Гордиевский в автобиографической книге, которая во многом расходится с общепринятыми представлениями о службе госбезопасности…

---

Меня удивило огромное количество сотрудников КГБ в штате нашего посольства. Официально в нем работало двадцать гражданских дипломатов и четверо военных атташе. Из гражданских лиц только шестеро были чистыми дипломатами — из Министерства иностранных дел, а из оставшихся же девять или десять сотрудников КГБ, остальные — из ГРУ. (Примерно такое же соотношение сотрудников советских посольств существовало во всех западных странах, включая и Великобританию, до огромного скандала, разразившегося в 1971 году, когда из посольства в Лондоне одним махом выгнали сто пять советских разведчиков.)

Мозговым центром посольства в Копенгагене, как, впрочем, и в посольствах, аккредитованных в других странах, была референтура — несколько особо изолированных и защищенных от прослушивания комнат, в которых работали шифровальщики. Они принимали из Центра и посылали туда секретные донесения, зашифровывали или расшифровывали их. Кабинеты резидентов КГБ и ГРУ были надежно защищены от прослушивания как с помощью механических средств, так и электронными приборами. Стены в них облицованы толстыми металлическими плитами, а окна наглухо замурованы кирпичом. Так что работающие там сотрудники находились в условиях, при которых могла развиться клаустрофобия. Тем не менее требования к изоляции помещения референтуры предъявлялись еще более жесткие. Как и везде в посольствах, референтура размешалась на первых этажах и подальше от подземных коммуникаций, и за соблюдением этих условий КГБ тщательно следил. Единственная ведущая в помещение дверь не имела снаружи ни ручки, ни замочной скважины, ни окошка — только крохотный глазок для того, чтобы работающие внутри могли рассмотреть, кто к ним наведался. Кнопка звонка была утоплена в стене сбоку от двери, так что посторонний человек вряд ли мог ее обнаружить. Тот, кому полагалось входить в помещение, нажимал на нее, а дежурный сотрудник, услышав звонок, подходил к двери и прежде, чем впустить посетителя, смотрел в глазок. За дверью находилось четыре комнаты, по одной на каждого шифровальщика КГБ, ГРУ, посольства и торгового представительства. Шифры и шифровальное оборудование у каждого было свое. Ближе к входной двери находилась еще одна комната, своего рода тамбур, где тот, кому предназначалась поступившая шифровка, мог ее прочитать. Заступившему на дежурство шифровальщику в течение рабочего дня не разрешалось выходить из резидентуры.

Первым человеком, с которым в посольстве у меня установились дружеские отношения, оказался шифровальщик по имени Леонид. Ему было лет тридцать пять, а его жене на пару лет меньше. Жили они в Копенгагене с маленьким ребенком. Из-за его сверхсекретной работы он не имел права отлучаться с территории посольства в одиночку, и, когда он завел разговор со мной и Еленой о том, что неплохо было бы поужинать где-нибудь в городе, я понял, что ему хотелось проехаться по городу на моей машине (мне выделили автомобиль, сначала тяжелую, громоздкую «Победу», а затем, к моей огромной радости, «фольксваген-жучок»). Леонид с супругой были удивительно милыми людьми, и я не имел ничего против, чтобы покатать их по улицам. Несколько раз я возил их на экскурсии, на пляж и в лес за грибами. (В школе номер 101 все курсанты обучались вождению машины, а затем сдавали экзамен. Однако и обучение, и экзамен, который мы сдали, были простой фикцией — ведь мы же учились ездить по ровным, пустынным дорогам, проложенным возле школы, а на оживленных улицах или трассах никогда не брали баранку в руку. Неудивительно, что позже у многих из нас возникали серьезные неприятности).

Как-то, заболев, я вынужден был отменить предполагавшуюся поездку, и жена Леонида укорила меня в нежелании отвезти их в город. Я никак не ожидал от нее подобного выпада и обиделся. Однако и после этого случая у нас сохранились добрые отношения с Леонидом и его женой. В декабре 1968 года мы все очень переживали за Леонида, допустившего серьезную оплошность.

В обязанности Леонида как шифровальщика входило получение и отправка документации КГБ по дипломатической почте. Письма и документы посылали в посольство в виде фотокопии, сделанной на специальной пленке, и запечатанными в конверт. Иногда вместе с другими вложениями. Однажды утром Леонид, вскрыв конверт и вынув из него пленку, бросил его в печку, в которой сжигались ненужные бумаги. Оказалось, что в нем еще находилась тысяча долларов (банкноты хоть и старые, но через плотную бумагу конверта не прощупывались), предназначенная для одного из наших агентов. Уничтоженная шифровальщиком сумма, учитывая наше скромное жалованье, была огромной. Узнав об этом, мы с остальными сотрудниками «пустили шапку по кругу», собрали деньги (в датских кронах получилась фантастическая сумма), отдали их Леониду, и тот передал деньги по назначению. Возвращать нам свой долг шифровальщику пришлось долго — по просьбе Зайцева Центр даже продлил срок командировки Леонида с двух лет до трех.

«Крышей» мне служила должность, которую я официально занимал, числясь в консульском отделе. Я представлялся дипломатическим сотрудником, а по сути был рядовым клерком — имел дело с запросами на визы, с завещаниями и документами на право наследства, иногда переправлял деньги наследникам, проживавшим в Советском Союзе. Каждый рабочий день начинался с совещания, которое проводил сам посол. На нем сотрудники посольства, знавшие датский язык, зачитывали самые важные новости из местных газет. После совещания я пару часов помогал Тарнавскому и его жене с заявками на визы. Поскольку от сотрудников Министерства иностранных дел никакой помощи не поступало, мы все трое были страшно загружены. Приходилось постоянно общаться с множеством датских граждан, что было весьма полезно для совершенствования языковых навыков. В те времена международный терроризм так громко о себе еще не заявлял, поэтому процедура получения виз была на удивление простой. Мое рабочее место находилось в углу большой приемной, и посетители в ожидании своей очереди сидели на стоявших вдоль стен диванах.

Зная, что надо быть максимально любезным с каждым, кто подал заявку в посольство, я усаживал пришедших ко мне датчанку или датчанина за низкий столик, и за чашкой кофе мы вели деловую беседу.

Для большинства сотрудников посольства и КГБ пик активности приходился на обеденный перерыв: тогда мы дружно, чуть ли не гурьбой, выходили из ворот посольства и отправлялись каждый по своим делам — на оперативные встречи для обработки своих «клиентов». То было время, когда КГБ имел возможность не скупясь снабжать своих сотрудников валютой на вербовку агентов за рубежом, так что деньги щедрым потоком лились в карманы владельцев ресторанов датской столицы.

Существовал такой порядок: в начале месяца каждому сотруднику советской разведки выдавался аванс в размере двухсот пятидесяти фунтов стерлингов, а если же он в предыдущем месяце выходил за рамки этой суммы, то безо всяких вопросов получал еще и перерасходованные им деньги. Такая система расходования средств, да еще со слабым контролем (спрашивать у официантов чеки не поощрялось), располагала к разного рода злоупотреблениям. Правило не брать в ресторанах счета было введено на основании архаического представления руководства КГБ, будто требование копии счета унижает наше достоинство, так что лучше всего считалось в таких случаях просто вложить в счет деньги с чаевыми и оставить их на столике. Такой красивый жест расплачивавшегося за обед сотрудника разведки, возможно, и не представлял угрозы для бюджета КГБ, однако тот же сотрудник, зная, что никаких подтверждений его расходов не потребуется, мог совершенно спокойно положить энную сумму казенных денег себе в карман.

О проделанной работе нам надлежало регулярно писать отчеты — Центр непрерывно требовал от нас донесений, и чем больше имен обрабатываемых нами людей значилось в них, тем было лучше для нас. Однако мы старались сообщать в Москву только о самых важных встречах, с теми, кто классифицировался как «агент», «доверительный контакт» или «объект разработки». При этом в отчете необходимо было указывать мельчайшие подробности: название ресторана, где проходила встреча, его адрес, местонахождение, дату, время, кроме того, описать, как подготавливалась эта встреча, данные о том, с кем встречался и какие при этом были вручены подарки или суммы денег.

Поскольку при такой организации дела наши действия проконтролировать не представлялось возможным, многие из нас этим пользовались — отчитывались о встречах, которых не было, называли имена фиктивных иностранцев, а деньги, якобы потраченные на их обработку, присваивали себе. Спустя несколько лет, будучи уже в Лондоне, я узнал от нашей кассирши, что сотрудник разведки по имени Виктор Музалев отлично освоил подобный способ «подработки». Однажды эта женщина сама обратилась ко мне: «Олег Антонович, вы представляете себе? Музалев каждый месяц получает двести фунтов и каждый раз указывает в своем финансовом отчете, что эта сумма им израсходована вся до последнего пенса». Когда я указал Музалеву на такую маленькую «странность» в его отчетах, он заявил, что имеет право тратить столько фунтов, сколько ему дают. Позже выяснилось, что деньги он прикарманивал вовсе не из-за того, что был жаден, а потому, что таким образом хотел скрыть тот факт, что никаких контактов у него в Лондоне не существовало. Все его отчеты о встречах с нужными людьми оказались на поверку обыкновенной выдумкой. К примеру, Музалев сообщал в Центр о своих «встречах» с Родни Бикерстаффом, лидером профсоюзного движения, и подробно описывал, как он «обрабатывает» такой важный объект, с которым на самом деле ни разу не встречался.