Олег Гордиевский - Следующая остановка - расстрел

• Название: Следующая остановка - расстрел
• Автор: Олег Гордиевский
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-227-00453-6

Он был заочно приговорен к расстрелу, и его дело до сих пор не закрыто! Как только не называли Олега Гордиевского после скандального побега из Москвы под самым носом бдительных чекистов. Но он всего лишь был не согласен с существующим в Советском Союзе режимом и приверженцем западной демократии. Проработав долгие годы на Западе в качестве сотрудника КГБ под дипломатическим прикрытием, он испытал на себе всё лицемерие пропаганды, кричащей о строительстве коммунизма в отдельно взятой стране. Оказавшись в сложных жизненных обстоятельствах, он начал сотрудничать с английской разведкой, пока не попал под подозрение Центра. О вербовке иностранной агентуры, о секретной «кухне» шпионажа и о своей жизни с предельной откровенностью рассказывает Олег Гордиевский в автобиографической книге, которая во многом расходится с общепринятыми представлениями о службе госбезопасности…

---

— О ком это он?

— А ты как думаешь? — ответил тот. Конечно же о Тони Бенне!

На следующий день Попов поинтересовался нашим мнением по поводу того, как лучше начать беседу с Дэвидом Стилом, лидером Либеральной партии Великобритании, который приглашен на предстоящий прием.

— Как вы думаете, — сказал посол, — не стоит ли мне предварить беседу словами: «Мистер Стил, известно ли вам, что вы однофамилец нашего великого вождя Сталина?».

Мы лишь переглянулись, так и не отважившись что-либо ему ответить.

Одним из тех, кто в глазах КГБ заслуживал самой высокой оценки, был завербованный еще в семидесятых годах известный журналист Ричард Готт, рыжебородый сотрудник газеты «Гардиан», отличавшийся своими левыми взглядами. Хотя наши связи с ним давно прервались, тем не менее в конце 1994 года, когда было предано гласности его сотрудничество с КГБ, ему пришлось уйти из «Гардиан».

Хотелось бы упомянуть и еще об одном человеке, имени которого я не могу назвать. Поскольку КГБ проявил к нему интерес, Центр распорядился во время моего пребывания в Лондоне наладить с ним связь. Стимулом к сотрудничеству с нами, согласно нашим расчетам, могла бы послужить кругленькая сумма в шестьсот фунтов стерлингов, которую мы намеревались вручить ему при встрече наличными.

Поскольку передать эти деньги нашему потенциальному агенту предстояло Богданову, мы принялись с ним горячо обсуждать, как провернуть это дело, и наконец сошлись на том, что лучше всего конверт с банкнотами отдать ему незаметно или во время совместного обеда, или чуть позже, уже по окончании трапезы. Но когда мы поделились своим планом с Гуком, он решительно отверг его как чрезвычайно рискованный: если Богданова вдруг задержат и обыщут, конверт с деньгами послужит неопровержимой уликой.

Способ передачи денег, которому Гук отдавал предпочтение и который был уже апробирован им в Нью-Йорке, заключался в том, чтобы сунуть пачку банкнотов в карман нужного человека в тот самый момент, когда тот как ни в чем не бывало поравняется с нами. Мы возразили, заметив, что зимой, когда люди ходят в пальто, это, возможно, еще и сработает, летом же требуется нечто иное. В конце концов у меня возникла идея купить дешевый пластиковый бумажник, положить в него деньги и попросту вручить его в виде огромного подарка. Гук согласился.

— Но только не вздумайте проделывать это в ресторане, — предупредил он. — Выйдите на улицу, потом сверните за угол и быстренько, прежде чем появятся сотрудники службы слежения и успеют что-либо понять, отдайте ему бумажник.

Так Богданов и поступил. В последствии он не раз встречался с этим человеком, но, как оказалось, практически без толку.

Вспоминаю также один курьезный случай, который произошел зимой 1982/83 года и вызвал сильное замешательство у всех, кто хоть как-то был причастен к этому делу. Игорь Титов, решив прощупать, не найдется ли среди сотрудников «Гардиан» кого-нибудь еще, помимо Готта, кто смог бы представить определенный для КГБ интерес и в конечном итоге смог бы стать нашим очередным объектом, обратился в ЦК КПСС с просьбой санкционировать организацию поездки в Советский Союз группы журналистов из этой газеты. Хотя и с большим трудом, но он пробил-таки свою идею. Когда сотрудники «Гардиан» прибыли в нашу страну, их тотчас же разбили на группы и повезли по разным местам. Вернувшись на родину, они подготовили специальный выпуск газеты, посвященный различным аспектам советского образа жизни. Нет нужды говорить, что, какие бы личные симпатии они ни питали к нам, они обнаружили мало такого, о чем стоило бы писать. Члены Центрального Комитета, известные своим догматическим мышлением, поспешили обвинить Титова в неудачном эксперименте. В ответ Титов отправил в Москву пространную телеграмму с анализом спец-выпуска «Гардиан», не преминув указать, что около шестидесяти процентов содержащегося в нем материала носит позитивный характер, и, следовательно, общий баланс сводится в пользу этого мероприятия. Тем не менее затея с журналистами запомнилась нам надолго.

Когда вставал вопрос о передаче денег нашим друзьям, обычно вспоминали обо мне, поскольку я неплохо с этим справлялся. В Копенгагене мне довелось видеть, как Любимов вручал деньги Коммунистической партии Дании, и, находясь уже в Лондоне, я и сам стал заниматься точно тем же, вручая представителям Коммунистических партий Филиппин и Южной Африки и Африканскому национальному конгрессу чеки в долларах на сумму, обозначенную четырехзначными числами. «Ходоки» от этих организаций дважды в год являлись в советское посольство. Одним из них был проживавший в Лондоне пенсионер, который принимал когда-то, перед Второй мировой войной и в первые годы после нее, активное участие в том, что он называл «классовой борьбой против американского империализма», и спустя сорок лет все еще сохранял полномочия получать эти деньги для своих сподвижников.

Но хотя Москва и проявляла готовность оказывать материальную поддержку соответствующим организациям и подобной публике, КГБ не разрешал своим отделениям вербовать жителей Запада, которые не скрывали своей принадлежности к коммунистическим партиям. В результате такой, например, человек, как Кен Гилл, генеральный секретарь одного из профсоюзов, был обделен нашим «вниманием», поскольку он входил в состав руководства Коммунистической партии Великобритании и нередко упоминался как ее потенциальный лидер. И все же я был лично знаком с ним, правда, лишь потому, что мне приходилось довольно часто водить к нему делегации, прибывавшие из Москвы.

Что бы ни происходило в мире, какие бы катаклизмы ни потрясали его, Москва неизменно сохраняла уважительное отношение к западным коммунистам, что можно продемонстрировать на примере Эндрю Ротштейна, одного из основателей Коммунистической партии Англии. К тому времени, когда я оказался в этой стране, ему было уже за восемьдесят, однако в посольстве считали своим долгом не только проявлять заботу о нем, но и использовать его в качестве консультанта по сложным политическим вопросам. Советские дипломаты восьмидесятых годов, которым по самому их статусу полагалось быть коммунистами, довольно часто сталкивались с необходимостью уяснить для себя, как оценивают то или иное событие истинные западные коммунисты. И тогда они отправлялись в Северный Лондон, где проживал Ротштейн, чтобы побеседовать с ним наедине и спросить у старого коммуниста совета. Однажды и я побывал у него и вернулся в угнетенном состоянии духа: этот жалкий старый человек с консервативным догматическим мышлением, реакционными взглядами и крайне ограниченный все еще пользуется у кого-то авторитетом, и посольство считает необходимым поддерживать с ним постоянную связь. Приведу попутно весьма знаменательный факт: жил он неподалеку от кладбища, где был похоронен Карл Маркс. Насколько мне известно, он и в 1989 году продолжал провозглашать: «Коммунизм победит!». Умер же Ротштейн, так и не раскаявшись и ничего не поняв, в 1994 году, в возрасте девяноста пяти лет.

Из моих собственных осведомителей никто не доставлял мне столько хлопот, как Рон Браун, член парламента от лейбористов, представлявший Лейт, один из районов Эдинбурга, и бывший профсоюзный деятель со скандальной репутацией: однажды он сломал жезл в палате общин, в другой раз его схватили с поличным в тот самый момент, когда он похищал бриджи у своей любовницы. С ним установили контакт еще до того, как я прибыл в Лондон, на мою же долю выпало поддерживать с ним отношения, как бы ни складывались они. Главная проблема заключалась в том, что говорил он с сильным шотландским акцентом, и я, так и не заделавший зияющие бреши в английском, понимал его с трудом. Согласно разработанным в КГБ инструкциям, встречи с осведомителями должны проходить в тайне ото всех и никак не в центре Лондона. Но поскольку Браун не просто числился членом парламента, а принимал самое активное участие в работе палаты общин, он не мог позволить себе отсутствовать в обеденный перерыв свыше определенных для этого двух часов. Короче говоря, у него не было времени для поездок в лондонские пригороды, да он и не желал куда-то ехать. Поэтому я вынужден был встречаться с ним на Куинсуэй или на Кенсингтон-Хайстрит. Это же означало, что при составлении своих отчетов я должен был придумывать какие-то отдаленные места, где якобы встречался с ним, а также указывать свободные от внешнего наблюдения маршруты, которыми, мол, добирался туда.

Но этого мало. Поскольку я с трудом понимал его речь, то мне приходилось самому придумывать, о чем мы беседовали. Во время наших встреч я в основном молча сидел, делая вид, будто внимательно слушаю его. Чтобы ввести своего осведомителя в заблуждение, я старался придать своему лицу по возможности умное выражение, словно мне все было понятно. В то же самое время я ужасно терзался: что же, черт возьми, я напишу в своем отчете? Не знаю, за кого уж там он меня принимал, во всяком случае, не за агента КГБ, — но, встречаясь со мною, он почти наверняка рассказывал немало интересного о парламентских делах. Однако, как ни прискорбен сей факт, с таким же точно успехом он мог вещать мне и о погоде в своей родной Шотландии или перейти с английского на арабский или японский, чего я, скорее всего, не заметил бы. Так что все, о чем сообщалось в моих докладных, — места встреч, маршруты, содержание бесед, — являлось плодом моего умотворчества, но это не очень-то отягощало мою совесть: то, к чему прибегал я, было отнюдь не единичным явлением в анналах истории КГБ, как следует из того, что уже сказано мною чуть выше.