Евгений Бенилов - Человек, который хотел понять всё

• Название: Человек, который хотел понять всё
• Автор: Евгений Бенилов
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

Ещё одна книга про загробный мир.

---

Он стал думать, что могло произойти с пережившими его родственниками.

С сыном дела обстояли, скорее всего, нормально (бывшая жена Франца, Клаудиа была хорошей матерью), так что волноваться за мальчика не стоило… В любом случае, после развода Франц не оказывал на его судьбу существенного влияния: два-три часа в неделю – что можно успеть за это время? До своей смерти Франц утешал себя тем, что, когда сын подрастет, у них появятся общие интересы (математика или, скажем, компьютеры) – и уж тогда-то он войдет в жизнь мальчика еще раз!… Что ж, теперь этому не сбыться никогда… и как ни резало Францу от такой мысли грудь, поделать тут было ничего нельзя.

Если по сыну Франц, главным образом, скучал, то мысли о матери вызывали у него острое беспокойство. Как она пережила его смерть – да еще столь внезапную?… На время похорон к ней, конечно, приехал старший брат Франца – но задержаться надолго тот, вероятно, не мог и через несколько дней уехал обратно во Францию. Или же мать поехала с ним? Такой вариант казался разумным, но сколько времени может прожить в непривычной стране говорящая только по-английски пожилая женщина – выдернутая из привычных обстоятельств и оторванная от всех знакомых?!… Впрочем, как и в случае сына, переживания Франца ничего изменить не могли.

С течением дней Франц стал уделять воспоминаниям о досмертном мире все больше и больше времени. Стоило ему прикрыть веки, как привычный мир логики и разума, мир знакомых до мельчайших подробностей, любимых лиц оживал у него перед глазами, отгоняя окружавшую его ледяную пустыню в туманную дымку нереальности.

Kак Францу хотелось, чтобы все произошедшее с ним оказалось сном!… Если б он мог прийти в себя после той аварии в нормальном, досмертном госпитале, увидать сидящую возле постели Лору, улыбнуться ей и сказать: «Я очнулся, малыш…»

Однако всякий раз враждебная действительность врывалась в его сознание, и кто-то невидимый шептал с издевкой в ухо: «Твое тело гниет сейчас в земле… а может, сожжено и превратилось в горстку золы… Тот мир потерян для тебя навсегда!…»

И настолько осязаемым был вкрадчивый этот голос, что Франц вздрагивал и с застланными слезами и яростью глазами озирался по сторонам в поисках кого-нибудь реального – кого-нибудь, в чью глотку он мог бы забить звучавшие внутри его головы издевательские слова. У него расстроился сон, а (и без того паршивое) настроение ухудшилось до уровня депрессии.

Трудно сказать, чем было вызвано резкое ухудшение психологического состояния Франца… возможно, бесплодными размышлениями на философские темы, а вернее всего – неуклонно накапливавшимся ослаблением его здоровья: он страдал от головокружений, слабости и непрерывных простуд. Забинтовать без посторонней помощи рану на груди ему не удавалось, так что приходилось использовать вату, прикрепляя ее к телу кусками пластыря (и то, и другое нашлось на «складе разных вещей»). Однако отдирать пластырь от кожи перед тем, как идти в душ, было больно, и он стал лезть под воду прямо с повязкой. После душа мокрая вата неприятно холодила рану, да и рубашка на груди отсыревала, однако вскоре Франц к этому привык и перестал замечать. Повязку он теперь менял лишь каждые три-четыре дня – когда та начинала пачкать постель выделявшейся из полузажившей раны сукровицей. Кстати сказать, Франц также перестал стирать постельное (и вообще, какое бы то ни было) белье – бросая его в одной из комнат жилого этажа на пол и притаскивая со склада новую смену. Он подсчитал, что имевшихся запасов должно хватить примерно на одиннадцать месяцев, а уж потом он постирает все сразу.

И все время, пока он не спал, Франц лихорадочно старался занимать себя какими-нибудь отвлеченными воспоминаниями или размышлениями – ибо в любую свободную минуту он непроизвольно, автоматически начинал думать о Тане. Он вспоминал, как они подшучивали друг над другом в те две счастливые недели их романа на Первом Ярусе. Он вспоминал, как она прибегала, возбужденная, к нему в Госпиталь и, хвастаясь замечательной картинкой, нарисованной сегодня, вешала ее у него в палате. Он вспоминал, как она улыбалась: одновременно недоверчиво и открыто – будто не ожидая ответной улыбки, но все равно отдавая свою. И ей никогда не нужно было ничего для себя, кроме того, чтобы принадлежать ему!…

Франц чувствовал это всегда: когда она кормила его ужином, когда рассказывала смешную историю, когда они занималась любовью… особенно, когда они занимались любовью. В эти минуты обычная танина порывистость исчезала, и она таяла в руках, оставляя ни с чем не сравнимое ощущение полного обладания. Господи, от этих воспоминаний Францу хотелось расшибить себе голову об стену!

В конце концов он стал придерживаться формального запрета на мысли о Тане: как только имя ее приходило ему в голову, он шел в видеозал и смотрел какой-нибудь фильм. Однако более двух фильмов в день Франц осилить не мог: свет экрана резал глаза и нестерпимо болел затылок. Он попробовал «наказывать» себя за мысли о Тане чтением, однако от интеллектуального и физического истощения он легко (а главное, незаметно для себя) отвлекался – и опять ловил себя на запретных мыслях. Бытовые заботы и приготовление пищи также внимания надолго не занимали: опрокинешь банку бородавочниковой ветчины на горячую сковородку, подсыплешь мороженных овощей из пакета – и можно есть, запивая горячим чаем.

Если бы в Доме имелось спиртное, то Франц, наверное, запил бы – но спиртного не было. Разыскивая как-то раз на «складе разных вещей» лекарство от головной боли, он наткнулся на залежи довольно сильного снотворного и очень обрадовался: теперь можно будет дольше спать! С тех пор большую часть суток Франц проводил в своей спальне на кровати – однако спать в течение всего этого времени ему не удавалось. Задернув шторы, погасив свет и завернувшись с головой в одеяло, он находился на равном расстоянии между сном и явью.

Он вспоминал.

3. Воспоминания

Вспоминать он старался как можно более далекое прошлое: детство, юность, родителей. Отец его работал физиком-электронщиком – мать рассказывала, что он был умным и ярким человеком. Однако особенно ярких воспоминаний о нем у Франца не осталось – за исключением рассказов о теории относительности. Вряд ли отец мог все время рассказывать о теории относительности – возможно, два или три раза… но почему-то эти истории навсегда отпечатались в памяти Франца.

Например, как один из братьев-близнецов полетел в космос, а другой остался на Земле и от этого постарел! Или как муха летела внутри самолета… А еще отец научил его играть в шахматы, но, проиграв первую партию, Франц разозлился и швырнул своего короля на пол, отчего у того отломилась корона, а сам он получил затрещину…

Когда отец умер от инфаркта, десятилетний Франц не почувствовал ничего, кроме стыда, что не чувствует ничего, кроме стыда; но почувствовать ничего другого не мог. На похоронах и мать, и старший брат поцеловали мертвого папу в лоб, а Франц испугался и не поцеловал, отчего ему стало еще стыднее. Однако на следующий день стыд прошел…

Иногда Франц вставал, сомнамбулически шел на кухню и ставил чайник на плиту. Открыв холодильник, он долго водил непонимающим взглядом по пустым полкам, потом тихо закрывал дверцу. Идти вниз, в подвал не было ни желания, ни сил – и тут его осеняло: варенье! Про варенье-то он забыл!

Тогда он переводил глаза на кухонный стол, посреди которого высилась еще на треть полная десятилитровая банка, окруженная горой разорваннх упаковок от снотворного…

Франц также вспоминал свои студенческие годы, особенно часто – третий курс, когда занятия, учебники и вообще вся математика вдруг опротивели ему хуже горькой редьки. Он хотел бросить университет, стал много пить, баловался марихуаной и кокаином, а также вел, как это в их компании называлось, «разнузданный образ жизни»: то есть, имел по две-три подружки одновременно.

Больше всего тогда Франц интересовался музыкой – у него всегда имелись к этому способности. В школе он девять лет занимался скрипкой, а в университете выучился играть самоучкой на гитаре – по общему мнению, очень неплохо для непрофессионала. Он стал сочинять маленькие пьески и песенки и выступал с ними в студенческих клубах, дальше – больше: начал готовиться для поступления в консерваторию по классу гитары. Однако потом передумал: неопределенность судьбы музыканта казалась слишком большим риском для тех музыкальных способностей, которые он в себе чувствовал. И, кстати, никогда впоследствии он об этом решении не жалел… А в начале четвертого курса Франц вновь заинтересовался математикой и, с легкостью выиграв стипендию, поступил на следующий год в аспирантуру.

А один раз была такая сильная вьюга, что Франц всем телом ощущал вибрацию стен… если все ходит ходуном здесь, на шестом этаже, что же творится на верхушке Дома? Ветер свистел и бил в окна, а он, скорчившись под одеялом и курткой, силился проснуться, чтобы хоть чем-нибудь спасти себя от холода.