Ёсида Кэнко-Хоси - Записки от скуки

• Название: Записки от скуки
• Автор: Ёсида Кэнко-Хоси
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91181-524-0

«Записки от скуки» — это нанизанные одна на другую, перекликающиеся, резонирующие, но не посягающие на свободу друг друга мысли о человеке, его истинной природе. Бесцельность — их цель, красота — их замысел, — не наставлять, а освещать вспышками разума мрак жизни и потаенную красоту человека.

---

Чувствительные слезы старца оказались пролитыми зря.

Каким образом кладут предмет на ивовый ящик — вдоль или поперек, — и от чего это зависит? Свитки, к примеру, располагают вдоль ящика; сквозь щели между палочками протягивают бумажный шпагат, которым перевязывают свиток.

Правый министр Сандзё когда-то говорил:

— Тушечницу тоже кладут вдоль ящика: так не скатываются на пол кисточки.

А каллиграфы из дома Кадэнокодзи никогда, даже на короткое время, не помещали своих тушечниц вдоль ящика, а обязательно — поперек.

CCXXIX

Придворный Тикатомо[321] набросал для самовосхваления заметки, состоящие из семи пунктов. Все они касаются искусства верховой езды и ничего особенного собой не представляют. По его примеру я тоже приведу здесь семь пунктов самовосхваления.

Когда в сопровождении множества людей я отправился однажды любоваться цветами, то, увидев в окрестностях храма Света Победы Истины[322] мужчину, который скакал на коне, сказал:

— Обратите внимание: если всадник сейчас хотя бы раз пришпорит коня, конь упадет и всадник свалится.

Все остановились, а всадник пустил коня вскачь. Когда же пришло время остановиться, он осадил коня и кубарем полетел в грязь. Свидетели были потрясены безошибочностью моих слов.

В то время когда Ныне Царствующий был еще принцем, а его резиденцией служил дворец Мадэ-но-кодзи, я зашел однажды по делу в приемную Хорикава-дайнагона.[323] Развернув свиток с четвертой, пятой и шестой главами «Бесед и суждений», дайнагон обратился ко мне со словами:

— Только что я навестил его высочество в покоях. Его высочеству захотелось взглянуть на раздел: «Не люблю фиолетовый цвет, потому что он затмевает красный», но сколько он ни искал его в своей книге, найти так и не смог. Тогда я получил высочайшее повеление: «Ступай, еще раз посмотри и найди!»

— Это же в девятом свитке, в таком-то и таком-то месте, — ответил я.

— Ах, как я рад! — воскликнул дайнагон и со свитком в руке бросился к принцу.

Правда, подобные вопросы обычно не представляют трудности даже для ребенка, но в старину люди пользовались для пышного самовосхваления и самой малостью.

— Может быть, это нехорошо, — спросил однажды экс-император Готоба сиятельного Тэйка об одном из своих стихотворений, — что в одном и том же месте встречается и слово содэ, «рукав», и слово тамото, «нижняя часть рукава»?

— Что в этом такого, — отвечал поэт, — ведь писали же так:

То не метелки ли мисканта
Колышутся, как чьи-то рукава (тамото),
В траве, в осеннем поле?
Но кажется, что это ты
Призывно машешь рукавами (содэ).

Излагая этот разговор, поэт напыщенно писал: «То, что я кстати вспомнил нужные стихи, означает, что в искусстве поэзии мне покровительствуют боги и что удел мой счастлив».

Первый министр Кудзё, князь Корэмити, в своих челобитных грамотах тоже занимался самовосхвалением, описывая моменты, не представляющие ничего особенного.

Надпись на колоколе в храме Дзёдзайко составлена была сановником Ариканэ.[324] Придворный чиновник Юкифуса переписал текст набело и уже приготовился было отдать залить металл в форму, когда монах-литейщик взял черновик с текстом надписи и показал его мне.

В тексте была строфа:

Когда наступает в природе
Безмолвье вечерних часов,
Ко мне твои звуки приходят
За сотни ри.

— Здесь я вижу женскую и мужскую рифму, — сказал я, — не ошибка ли это — «сотня ри»?

— Как хорошо, что я вам показал надпись, в этом ведь будет и моя заслуга! — обрадовался монах и помчался к каллиграфу.

— Да, я ошибся, — ответил тот, — нужно исправить на «много рядов».

Однако что значит это «много рядов»? Может быть, он имел в виду «много шагов»? Я так и не понял.

Однажды с большой группой попутчиков я отправился в паломничество к Трем пагодам.[325] В Ёкава,[326] в зале Неизменного обряда, мы увидели старинную картину с надписью «Павильон Цветка Дракона». Сторож при храме объяснил нам:

— Рассказывают, что авторство надписи приписывают либо Сари, либо Кодзэю.[327] Но достоверно автор еще не установлен.

— Если это Кодзэй, — заметил я, — на обороте должна быть подпись; если же автор Сари, подписи на обороте быть не должно.

Оборотная сторона картины была покрыта толстым слоем пыли и затянута паутиной. Когда убрали грязь, все явственно увидели надпись, указывающую чин и имя Кодзэя и дату.

Все были поражены.

Когда высокомудрый Догэн читал в храме Наранда наставления, он позабыл так называемые «восемь несчастий».[328]

— Не помните ли вы их? — обратился он к присутствующим. Никто из его учеников вспомнить не мог. Тогда я выглянул из соседней комнаты и сказал: «Наверное, это то-то и то-то», чем вызвал всеобщее восхищение.

Как-то мы с содзё Кэндзё пришли посмотреть церемонию с наговорной водой.[329] Содзё, не дожидаясь окончания церемонии, собрался домой, а содзу, пришедшего вместе с нами, нигде не было видно. Монахи, посланные его разыскивать, очень долго не возвращались, а потом вышли из храма и заявили:

— Очень уж много там монахов, и все одинаково одеты. Никак невозможно его отыскать.

— Какая жалость, — воскликнул Кэндзё и обратился ко мне, — поищите, пожалуйста, его вы!

Я вернулся в храм и сейчас же привел содзу.

В пятнадцатый день второй луны[330] была ясная лунная ночь. Стало уже совсем поздно, когда я направился к Сэмбонскому храму. Войдя в него через черный ход, я расположился в стороне ото всех и, поглубже спрятав лицо в одежды, стал слушать чтение сутр. В это время от молящихся отделилась прекрасной наружности женщина. Она подсела ко мне и прислонилась к моим коленям.

«Если на меня перейдет аромат ее благовоний, — подумал я, — будет неловко», — и тихонько отодвинулся.

Женщина снова придвинулась ко мне, тогда я встал.

Некоторое время спустя одна дама, давно служившая при дворе, говоря со мной о разных пустяках, между прочим, заметила:

— Тут о вас отзывались весьма пренебрежительно, будто вы совершенно бесстрастны. Есть один человек, который невзлюбил вас за бесчувственность.

— Простите, я вас совсем не понимаю, — только и мог я ответить.

Обо всем я узнал позже. Оказывается, той ночью, когда я пришел послушать сутры, из особого помещения меня заприметил один знакомый. Он подослал ко мне сопровождавшую его жену, переодетую до неузнаваемости, и наказал ей:

— Если будет подходящий момент, попробуй заговорить с ним. Вернешься — расскажешь, как он себя вел. Это интересно.

CCXXX

Пятнадцатый день восьмой луны и тринадцатый день девятой луны соответствуют созвездию Овна.[331] Небосклон тогда бывает чист и ясен, и поэтому ночь хороша для воспевания луны.

CCXXXI

Неуютно то место, где растут водоросли, что собирают рыбаки из бухты Синобу (Спрятавшейся); немало людей охраняют гору Курабу (Темную), но вместе с тем как много незабываемого в глубоких чувствах и проникновенных думах человека, чье сердце полно безрассудной решимости пойти туда!

Очень, должно быть, совестно заручаться согласием родителей и братьев девушки, чтобы навсегда взять ее в свой дом.

Стесненную в средствах женщину, которую в любом мужчине — в безобразном ли старом монахе, в грубом ли дикаре — влечет лишь его богатство и которая говорит, что, мол, «был бы поток увлекающий», — сводник кому угодно представит прекрасной, поэтому не годится вступать в брак с тем, кого не знаешь и кому незнаком. Иначе вам не о чем будет перекинуться словом. Когда же вы станете говорить друг с другом о горестях прожитых лет или о непроходимых зарослях на склоне горы, беседе вашей не будет конца.

Но если все улаживают посторонние, вы неминуемо сталкиваетесь со множеством неприятного. Скажем, жена прекрасна собой, а муж и по происхождению ниже ее, и видом безобразен, и годами уже стар. Тогда он думает: «Ради такого страшилища обрекла она на погибель свою красу», а сам и жену начинает презирать и, оставшись с нею наедине, стыдится своего вида. Это очень прискорбно.

Человеку, который сам не испытывал, что значит недвижно стоять под луной, затянутой облаками, когда ночь благоухает цветением слив, или брести, сбивая росу, по равнине Августейшей Ограды[332] при полной луне, — не стоит ввязываться ни в какие любовные дела.

CCXXXII

Полный месяц ни на один миг не остается круглым, он тут же идет на ущерб. Ненаблюдательный человек, пожалуй, и не заметит, насколько изменились его очертания за ночь.

То же происходит и при тяжелой болезни: уже не остается времени, чтобы пожить, близится смертный час!

Однако пока болезнь еще не опасна и не грозит вам смертью, вы привычно считаете, что жизнь неизменна, и думаете, что спокойно ступите на истинный Путь только после того, как многое успеете свершить в своей жизни, а между тем вас настигает болезнь, вы заглядываете в ворота смерти — и тогда вы не исполните уже ни одно из своих желаний.