Евгений Блажеевский - Письмо

• Название: Письмо
• Автор: Евгений Блажеевский
• Издательство: Арт Хаус медиа
• Жанр: Поэзия
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-902976-91-2

Блажеевский Евгений Иванович (1947–1999) — поэт, трагический голос которого со временем, безусловно, станет одним из символов русской поэзии конца века Почти не замеченный критикой, ибо не участвовал в игрищах на ярмарке тщеславия, он, поэт милостью Божьей, достойно прошёл свой крестный путь, творя красоту и поэзию из всего, к чему бы ни прикасался. Настоящее открытие поэзии Евгения Блажеевского ещё предстоит, потому что чем дальше от нас день его ухода, тем яснее становится значимость сделанного им.

---

«Беспечно на вещи гляди…»

Беспечно на вещи гляди,
Забыв про наличие боли.
— Эй, что там у нас впереди?..
— Лишь ветер да поле.

Скитанья отпущены нам
Судьбой равнодушной, не боле.
— Эй, что там по сторонам?..
— Лишь ветер да поле.

И прошлое, как за стеной,
Но память гуляет по воле.
— Эй, что там у нас за спиной?..
— Лишь ветер да поле.

ОБСТАНОВОЧКА

Вы не ругайтесь,
Я сейчас уйду.
Я на подъём необычайно лёгок —
Лишь рукопись да выходной костюмчик,
Лишь только фото бабушки да мамы,
Лишь простыню
Засуну в саквояж.
Вы не ругайтесь из-за чепухи.
Пустое.
Я однажды не ужился
В квартире,
Где бутылки —
Вместо книг —
На стеллажах стояли
И висела
На гипсовой,
Такой бугристой шее
У шадровского пролетария
Зачем-то
Медалька чемпиона Украины.

Вы не ругайтесь из-за чепухи.
Ведь комната — не женщина,
Оставить
Брюзжащих
Матерящихся соседей
Большое удовольствие,
Поверьте.
Я ухожу.
Пожалуйста, проверьте
На кухне газ
И потушите свет.
Я ухожу,
Вы только не ругайтесь.
Моя квартира не имеет стен,
Её картины не имеют рам
Она свистит,
Смеётся
И течёт,
Визжит на поворотах
И кричит.
Мои диваны в скверах,
А комоды
Мои —
Многоэтажные дома.
В одном из них,
Любезные соседи,
Сидите вы,
Как черти — в табакерке.
Я ухожу.
Вы только не ругайтесь.
Мне весело.

Какой блаженный бред —
Поставить кошке клизму под диваном
И вылететь из ванной в вентиляцию,
И пригласить любимую под крышу!..
Дивана нет.
И ванной нет.
И крыши нет.

Целуй меня на площади Восстания!
Гостиную мне эту предоставили
И жизнь,
И ЖСК,
И Моссовет!..

1976

ПЕРВЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ

В шашлычной шипящее мясо,
Тяжёлый избыток тепла.
И липнет к ладони пластмасса
Невытертого стола.

Окурок — свидетельство пьянки
Вчерашней — в горчичницу врос.
Но ранние официантки
Уже начинают разнос.

Торопят меню из каретки,
Спеша протирают полы
И конусом ставят салфетки,
Когда сервируют столы.

Меж тем посетитель фронтально
Сидит от прохода левей
И знает, что жизнь моментальна,
Бездумна, как пух тополей,
Легка от ступни до затылка,
Блаженно опустошена…
К руке прикипела бутылка,
И хочется выпить вина.

И он вспоминает, как силою
Желанья
            завлёк её
Кустодиевски красивую
В запущенное жильё.
Туда, где в матрасе вспоротом
Томилась трава морская,
И злым сыромятным воротом
Душила тоска мужская.
Туда, где немыслимо пятиться,
И страсть устранила намёк,
Когда заголяла платьице,
Слепя белизною ног,
Когда опрокинула плечи,
Когда запрокинула взгляд…

Казалось, в Замоскворечье
Он любит сто лет назад.
Казалось, что в комнате душной
Сквозь этот ленивый стон,
Услышится стук колотушный
И колокольный звон…

Красавица влажно дышала,
И думал он, как в дыму,
Что не миновать централа
И Первого марта ему…
Что после,
Под пыльною каской,
Рукой зажимая висок,
Он встретится с пулей китайской
И рухнет лицом на Восток.
Что в спину земная ось ему
Вопьётся,
              а вдоль бровей,
Как пьяный — по зимнему озеру,
По глазу пройдёт муравей…

В толкучке трагедий и залпов,
В нелепом смещении дней
Безумие бреда!.. Но запах,
Идущий от кожи твоей,
Но шорох Страстного бульвара,
Но жажда ночной наготы…

Вошла симпатичная пара,
Неся в целлофане цветы.
Сидит посетитель фронтально
К окну от прохода левей
И знает, что жизнь моментальна,
Бездумна, как пух тополей,
Легка от ступни до затылка,
Блаженно опустошена…
К руке прикипела бутылка
И хочется выпить вина.

1976

МУХА

Ноябрьское ненастье за окном,
Наискосок летит снежок
И я
Сижу и слушаю, как ходит лифт за стенкой,
Минуя мой этаж
И возвращаясь вниз.

Я всё кого-то жду,
Надеюсь, что придёт…
Встаю,
Курю,
Сажусь,
А на моём столе,
Между стаканом грязным и бумагой,
Последняя,
Ещё живая муха
Сидит и лапки чистит,
Будто точит
На снегопад
И на меня
Ножи…

И если ты сегодня не придёшь,
То муху я поймаю,
Завяжу
За лапку аккуратно ниткой тонкой
И посажу в тепле настольной лампы
Со мною вместе зиму зимовать.

Ведь человек,
Который не имеет
Любимой женщины,
Собаки или друга,
Способен муху посадить на нитку,
Давать ей крошки,
Сахар и питьё,
Прислушиваться к вою ветра,
Думать
О том,
Что в этом мире есть весна
И старенькая мама,
И любовь…

1969

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ НОЧЬ

Как хорошо в рождественскую ночь
Лежать в обнимку с милым существом,
Которое смогло тебе помочь,
Все беды отодвинув «на потом».

Как хорошо не числиться, хоть миг,
В составе городского поголовья,
Захлопнуть время — худшую из книг —
И нежный воск зажечь у изголовья.

И что бы там ни ожидало вас,
Но не пройдёт сквозь временное сито
Со шлаком жизни просветлённый час,
В котором и единственно, и слитно:
Жены уснувшей тихое тепло,
Шажки минут и беглый запах ёлки…

А за стеной морозно и темно,
И кажется, что где-то воют волки.

1978

ЗВЕЗДА

Над городом,
Который многоок,
Жуёт огни вокзалов и предместий,
Но всё-таки безмерно одинок
Перед большим движением созвездий,

Горит одна чудесная звезда,
В моё окно вперяясь и мигая.
Под ней бегут, качаясь, поезда
И самолёт летит, изнемогая.

Горит звезда,
Летящая во тьму,
Моя —
Неупадающая с неба…
Я со стола пустой стакан возьму
И, воздух зачерпнув,
Глотну нелепо
За то,
Что пребываешь надо мной…

«Ангел смерти, посети, посидим…»

Ангел смерти,
Посети.
Посидим,
Пососедствуем с тобою на рассвете,
Как соседствуют
Огонь и дым
Белокурый, белокурый
Ангел смерти!..

«Цветаева, и Хлебников, и Рильке!..»

Цветаева, и Хлебников, и Рильке!..
Одолевая дивный сопромат,
Ты счастлив, ты выходишь из курилки
В тот незабвенный, в тот далёкий март,

Цитируя зачем-то: «ночь… аптека…»,
Когда вокруг по-вешнему пестро.
Осталась за углом библиотека —
Дом Пашкова, и мы спешим в метро

По наледи хрустящей, а за кромкой
В бездомной луже ёжится закат,
И от прекрасного лица знакомой
Исходит свет, слегка голубоват…

И день многоголосый, уплывая,
Томительно-нетороплив уже,
Но лестница летит, и угловая
Квартира на последнем этаже,

Где, чиркнув спичкой, — от крюка с одеждой
И до планшета с «Вечною весной» —
Хозяйка озаряет, как надеждой,
Своё жилище свечкой восковой.

И разговор, что вязок был, как тесто,
Из-за смущенья, из-за суеты,
Волнует ощущением подтекста:
«Любимая?..»
                    «Мой милый, это ты?..

Мне восемнадцать, но уже на части
Расколот мир, и столько чепухи,
Когда бы не особенное счастье
Любить искусство и читать стихи…»

И говорит во утоленье жажды,
И жарко ловит воздух нежным ртом…
Так выпало ей говорить однажды,
А слушавшему вспомнится потом

И чистый голосок, пропавший где-то
На перепутье большаков и трасс,
И как она — бледна, полуодета —
Себя дарила в жизни первый раз.

И то, что ощутил — впервые, Боже —
Свободу, равнозначную реке:
Лежи и созерцай рассвет на коже
И первый луч на зыбком потолке.

— Любимая, — он скажет много позже,—
Кому Франческа, а кому Кармен…
Иные связи стоили дороже,
Не отдавая ничего взамен.

Лишь этот миг на чувственном пределе
В каморке бедной близ Москва-реки…
Тогда не я, тогда Земля при теле
Была — как шарик с ниткой — у руки!..

1974, 1984

«На горестном ветру в начальных числах марта…»