Петр Дружинин - Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование

• Название: Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование
• Автор: Петр Дружинин
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-4448-0458-2

Ленинград, декабрь 1980 года. Накануне Дня чекиста известному ученому, заведующему кафедрой иностранных языков, и его жене подбрасывают наркотики. Усилия коллег и друзей – от академиков Михаила Алексеева и Дмитрия Лихачева в Ленинграде до Иосифа Бродского и Сергея Довлатова в США – не в силах повлиять на трагический ход событий; все решено заранее. Мирная жизнь и плодотворная работа филолога-германиста обрываются, уступая место рукотворному аду: фиктивное следствие, камера в Крестах, фальсификация материалов уголовного дела, обвинительный приговор, 10 тысяч километров этапа на Колыму, жизнь в сусуманской колонии, попытка самоубийства, тюремная больница, освобождение, долгие годы упорной борьбы за реабилитацию…

Новая книга московского историка Петра Дружинина, продолжающего свое масштабное исследование о взаимоотношениях советской идеологии и гуманитарной науки, построена на множестве архивных документов, материалах КГБ СССР, свидетельствах современников. Автору удалось воссоздать беспощадную и одновременно захватывающую картину общественной жизни на закате советской эпохи и показать – через драматическую судьбу главного героя – работу советской правоохранительной системы, основанной на беззаконии и произволе.

---

Благодаря релизам, написанным ленинградскими друзьями, 26 февраля 1981 года «Русская мысль» дала большую аналитическую статью «Дело Константина Азадовского», содержащую канву дела и предположения относительно его причин.

Но не только во Франции «зашевелились» защитники Азадовского. В конце января 1981 года получило известность выступление супругов Льва Копелева и Раисы Орловой, которые в ноябре 1980 года выехали из СССР в ФРГ в научную командировку, а 22 января 1981 года узнали, что «за действия, порочащие звание гражданина СССР» они лишены советского гражданства и, соответственно, не могут вернуться в СССР. Это была, разумеется, спланированная акция, иначе никакая советская инстанция не санкционировала бы их выезд за рубеж, да еще и в «капстрану». Но если для кого-то лишение гражданства и право жить на Западе казалось благом, то для четы Копелевых было трагедией; в тот момент они думали, что больше никогда не увидят своих детей, внуков, друзей, словом, всех тех, кто остался за Железным занавесом.

Копелев был не только правозащитником и соратником Солженицына, но еще и знатоком немецкой культуры, ближайшим другом Генриха Белля (за период их дружбы Белль стал в 1972 году лауреатом Нобелевской премии по литературе). Знакомство Азадовского с Копелевым состоялось в начале 1960-х годов. Азадовский не раз навещал Копелева, наезжая в столицу, причем нередко в 1970-е годы, когда Копелев уже находился «под колпаком» и открыто преследовался за критику власти и публикации за границей. Впоследствии оба – и Копелев, и Азадовский – станут обладателями престижной премии имени Фридриха Гундольфа Германской академии языка и литературы – этой премией награждают писателей и ученых за особый вклад в популяризацию немецкой культуры за рубежом.

При этом Лев Копелев, следует сказать, никогда не называл себя «диссидентом» – он даже сердился, когда его пытались так представить. И это понятно: духовная независимость и твердая гражданская позиция – это не столько качества диссидента/правозащитника, сколько нравственный императив образованного человека в любой исторической ситуации.

И вот, едва оказавшись в Германии, Лев Копелев при первой же возможности упомянул об аресте Азадовского. Его заявление было передано по «Немецкой волне» и другим радиостанциям, а затем напечатано в парижской «Русской мысли» 19 февраля:

Заявления Льва Копелева и Раисы Орловой

О том, что мы лишены гражданства, мы узнали 22 января, в годовщину высылки Андрея Дмитриевича Сахарова. Это случайное совпадение для нас символично.

Нам сейчас очень худо, но куда хуже приходится тем нашим соотечественникам, тем друзьям, которые сейчас в тюрьмах, в лагерях, в тюремных психбольницах. Именно сейчас я хочу снова назвать хотя бы некоторые имена. Это Игорь Огурцов, Сергей Ковалев, Микола Руденко, Татьяна Великанова, Виктор Некипелов, Глеб Якунин, Леонард Терновский, Юрий Орлов, Александр Лавут и недавно перед Рождеством арестованный ленинградец Константин Азадовский. В эти часы я думаю о них и прошу всех, кто услышит или прочтет мои слова, думать и помнить про них. Помнить, что, пока у нас в Советском Союзе преследуют таких людей, как Андрей Сахаров, и всех, кто выступает за правду и справедливость, никто на нашей планете не может чувствовать себя в безопасности.

Мы приехали в Федеративную Республику Германию в ноябре, и, как я уже сказал в первый день журналистам, приехали по приглашению друзей, как частные лица, приехали, чтобы учиться, смотреть, слушать – и не хотели, не собирались заниматься никакой общественной деятельностью. Потому что мы хотели и надеялись вернуться на Родину. Вернуться к нашим детям, внукам, друзьям, к нашим московским письменным столам. Именно поэтому я решительно избегал высказываться на политические темы, потому что знал: любое высказывание может быть злонамеренно истолковано.

И все-таки нас лишили гражданства. Это должно означать, что нас лишают Родины. Но это столь же подло, сколь и глупо. Наша Родина всегда с нами, всегда в нас, пока мы живы. Мы не можем вернуться туда. Это, пожалуй, самое тяжелое, самое горькое, что можно представить себе сегодня. Но это ничего не меняет в нас. Мы остаемся такими же, как были. Вопреки всему, мы верим в Россию, верим в ее бессмертный дух, в ее будущее.

Лев Копелев

Можно построить стены и границы, можно прислать бездушную бумагу, «…за действия, порочащие…», но нельзя лишить меня того, что я родилась и выросла в Москве, стала литератором, родила дочерей, у меня растут внуки, нажила единственное огромное богатство – друзей в радости и в горе.

Знаю, что тем, кто сидит в тюрьмах, хуже, чем нам. Знаю, что мы – не первые и не единственные, кого лишили гражданства. Но, как и моих предшественников, меня нельзя лишить Родины, родных, родной речи, памяти, любви. В этом для меня единственное утешение в самые страшные часы моей жизни.

Раиса Орлова

Известность и авторитет Льва Копелева в Германии привели к тому, что ряд немецких газет, в том числе и влиятельная «Süddeutsche Zeitung», поместили 24 января перевод его заявления с перечислением всех упомянутых русских фамилий, включая фамилию Азадовского.

26 января 1981 года в самом известном западногерманском журнале «Der Spiegel» было напечатано трехстраничное интервью редакции с Копелевым, которое тот дал в Бонне. В ходе беседы его специально спрашивали об Азадовском, ибо факт обнаружения наркотиков у Константина и Светланы вызывал на Западе определенное недоверие. Но Копелев отрезал, сказав, что истинная причина ареста – «контакты с заграницей, с диссидентами и их друзьями».

И, наконец, когда 18 октября 1981 года Копелеву вручалась Премия мира Немецкого общества книготорговли во Франкфурте (с учетом уровня Франкфуртской книжной ярмарки эта премия для Германии далеко не рядовая), то в своем выступлении, озаглавленном «Не покладать оружия слова», Копелев опять же не упустил случая напомнить миру о том, что «Константин Азадовский – германист, особенно много потрудившийся в развитии русско-немецких литературных связей, – находится в лагере».

Важной вехой оказалась заметка в одной из главных газет Италии – «La Repubblica», притом помещенная в центре полосы и выделенная полужирным шрифтом. Это сообщение появилось благодаря итальянской славистке Сильване Де Видович, которая была знакома с Азадовским еще с середины 1960-х годов, когда она приезжала на практику в Ленинград. Анатолий Найман в своих «Рассказах об Анне Ахматовой», написанных в 1986–1987 годах, цитирует рассказ Азадовского о событиях 11 сентября 1965 года – в тот день ему стало известно об освобождении Бродского:

Кто-то позвонил мне по телефону и сказал, что Ося Бродский освобожден из ссылки. Не помню: то ли меня попросили сообщить об этой радостной новости Ахматовой, то ли я сам решил, что надо бы это сделать. В тот день, когда мне позвонили, у меня в гостях была итальянка Сильвана Де Видович, писавшая тогда в Ленинграде свою дипломную работу про Сухово-Кобылина, и я предложил ей поехать со мной в Комарово.

Домик Ахматовой я нашел, расспрашивая прохожих. Анна Андреевна, конечно, не узнала меня, и я назвал ей свою фамилию и напомнил про зимний визит. Познакомил ее с Сильваной. У Анны Андреевны и на этот раз гостила какая-то незнакомая мне дама, оказалось – Э.Г. Герштейн. Я объяснил причину нашего внезапного вторжения. Анна Андреевна выслушала новость об Иосифе, сообщенную мной, внимательно и, я бы сказал, сдержанно, что меня слегка удивило. (Мне показалось, что она уже об этом знает от кого-то другого.) Тем не менее она произнесла вслух: «Ну что ж, это большая радость, сейчас мы будем ликовать»…

Сильвана (Silvana De Vidovich), которую друзья звали Сизи, стала филологом-русистом, театроведом, переводчиком; впоследствии вышла замуж за философа Мераба Мамардашвили. Ее связывала и многолетняя дружба с Бродским, который не раз навещал ее в Риме.

Если благодаря Владимиру Марамзину и Сергею Дедюлину за судьбой Азадовского зорко следила «Русская мысль», то основная поддержка – Иосиф Бродский и Сергей Довлатов – сосредоточилась в Нью-Йорке. Издаваемая при участии С. Довлатова еженедельная газета «Новый американец», офис которой находился на Восьмой авеню, стала одновременно и штаб-квартирой «The Azadovsky Defence Committee».

Итак, в номере «Нового американца» от 14/20 января 1981 года, посвященном в значительной мере делу Азадовского, появилось следующее воззвание:

ПИСАТЕЛЯМ, ЛЮДЯМ ИСКУСТВА, УЧЕНЫМ!

Арестован ваш коллега, даровитый молодой филолог-германист, знаток поэзии, исследователь творчества Рильке.

Зовут его – Константин Маркович Азадовский. Многие из вас знают его как блестящего специалиста, умного, привлекательного человека.

Константин Азадовский невиновен. Тем не менее, ему грозит серьезная опасность. Его арест – следствие произвола ленинградских органов КГБ.