Ольга Колпакова - Почему рассердилась кикимора?

• Название: Почему рассердилась кикимора?
• Автор: Ольга Колпакова
• Жанр: Прочая детская литература
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-905672-31-6

Почему рассердилась Кикимора? Дома все кувырком? Значит вы рассердили кикимору. Как все исправить – познавательное путешествие в историю русской избы. Это весьма необычное произведение, в основе которого серьёзный этнографический материал.

Автор рассказывает о древнейших русских и славянских традициях, связанных с домом, с избой. Удивительно, что эта глубокая старина выжила, прошла и через материализм, и через православие, и через жилищный вопрос, который нас, как известно, испортил, и самым удивительным образом сумела вобрать в себя на этом пути мечты и чаяния народа. Огромное количество примет и обычаев, которых мы придерживаемся до сих пор – они оттуда, из тысячелетней давности. Автор попыталась объяснить, как они возникли и почему сохранились. А уж следовать им или нет, передавать их дальше или нет – каждый решит сам.

«Заметным достоинством произведения Колпаковой является сплетение яркого сюжетного с объемным познавательным, с философским в целое, неотделимое. «Изба не позволит себе ни единой безделицы – каждая мелочь в ней имеет глубокую традицию, помнит, зачем она: ничего для бахвальства, для «просто так». Любая деталь тут имеет смысл не только как строительный элемент, но и как часть Вселенной» (Татьяна Корниенко, писатель, педагог, психолог)

---

– Само название подсказывает – не простое место в избе матица, или матка. Матицей называли балку – опору для потолочин.

Встав из-за стола, тётушка достала из сумки свой молескин и перьевую ручку и попыталась изобразить схему дома. Тихон улыбнулся, перехватил ручку и помог набросать план.

Тётушка подправила картинку Тихона, заштриховав потолок.

– Самые древние избы не имели потолка – только кров, – объяснила она. – Топились они по-чёрному – дым из печи шёл в комнату, поднимался под крышу, а потом уходил в дымник. Такая изба называлась курной, или рудной. «Рудная» – от слова «руда», которое означает и «кровь», и «грязь». «Курная» (как и «курить», «курчавый») – от слова «кур» («дым»). «Сидит мужик на полатях, на нём синенький халатик» – это и есть дым в курной избе. В таких домах было специальное окно – дымоволок. Оно находилось вверху, под потолком. В него уходил дым – потому и «дымо…». А «…волок» – от задвижки. Стекла в таком окне не было, оно закрывалось, «заволакивалось» деревянной дощечкой. В низких избах можно было рукой достать и закрыть, в высоких приходилось дотягиваться шестом.

Хотя вполне возможно, курная изба связана не с дымом, а с курицей. Древние избушки очень походили на птиц, они стояли… на «куриных ногах» – четырёх пеньках, которые торчащими из земли корнями были очень похожи на куриные ноги, а кровля изб походила на два куриных крыла. Кстати, слово «крыльцо» («крыло») тоже пошло от сравнения дома с птицей.

Тихон продолжал рисовать. Он курную избу видел, когда мы были с ним в Нижней Синячихе. Даже заштриховал чёрным, как положено, – ведь кровля в курной избе от дыма становилась тёмной и блестящей, словно покрашенной масляной краской. Закопчённый верх в такой избе отделялся от белого низа специальными полками – воронцами. Воронцы – как вороны, чёрные и блестящие от сажи. Располагались воронцы друг к другу под прямым углом, одним концом каждый брус врезался в стену на высоте человеческого роста, а вторым брусья укладывались на печной столб – вот и получалась одна голова и два рога, отсюда загадка: «Стоит Яга – во лбу рога». Один брус служил опорой для полатей; второй воронец – брус чуланный – полкой для посуды, для вынутого из печи хлеба. Воронцы разделяли избу на красный угол, задний угол и печной угол.

Я никогда не жила в курной избе. Но говорят, там тепло, как в бане. И сухо. Дым не только прекрасно прогревал избу – так, что зимой можно было ходить по полу босиком, – но и убивал вредных микробов. Пётр Первый запрещал строить в Санкт – Петербурге курные избы, так как пожары в них возникали чаще, чем в избах с печкой «по-белому». Последние курные избы исчезли в середине XX века. Сейчас их можно увидеть только в этнографических музеях.

– А вот когда стали делать печки с дымоходами, для большего тепла пришлось соорудить потолок, который и держала матица, – тётушка не давала забыть, что поездка у нас не простая. – Матица – золотой мост на семь вёрст. Она делила избу на верх и низ. Под ней – средний мир, где живёт человек, а крыша – мир верхний, небо. Поэтому установка матицы была одним из важнейших этапов строительства. Когда поднимали матицу, хозяин устанавливал в срубе свежее деревце, хозяйка привязывала к матице шубу с пирогом (символ сытой жизни), а сверху брус посыпали хлебными зёрнами и хмелем. Самый искусный плотник должен был забраться на матицу, пройти по ней, взять каравай и, помолившись, спуститься. Под матицу тоже подкладывали монеты. И, конечно, всё сопровождалось молитвами и угощением.

Матица делила избу не только на верх и низ, но и на своё и чужое. Чужие – гости – без приглашения не проходили в комнату дальше матицы. Если приходили будущие родственники – сваты, то усаживались они не куда-нибудь, а под матицу. Уходя из дома, нужно было подержаться за матицу, чтобы удача сопутствовала в дороге. В современных домах вы матицу не увидите: теперь незачем держать толстые брёвна крыши – потолочные доски крепятся на перекрытия.

– А если бы, – попыталась представить Зульфина, – матица всё же в квартире была, то где?

Мы принялись мерить её двушку древнерусскими мерками. Нашли. Дружно вывалили за матицу, к порогу, как и положено гостям. Осмотрели пространство с новой точки зрения.

– В красном углу у меня шкаф с книгами, – обрадовалась Зульфина. – А что ещё у библиотекаря там может быть!

Младшая с Тихоном, развалившись на полу, продолжали рисовать, деля на зоны нашу квартиру, чтобы вычислить, что у нас в красном углу. Оказалось, стол с компьютером.

Тётушка смотрела из окна на утыканные антеннами крыши соседних пятиэтажек. Потом сложила ладони крышей. Это означает «дом».

– «Кров» и «кровь» – одного корня. На крыше можно было найти ещё множество элементов, названия которых соответствуют миру человека или животных: чело (или лоб), усы, уши, чуб, конёк (или князёк), курица, залобники, самцы, быки. Есть пословица: «Курица и конь на крыше – в избе тише». А что сейчас можно найти на крыше? Какая тишина может быть, если там установки для сотовой связи…

– Я как на третий этаж переехала, – сказала Зульфина, – так долго не могла привыкнуть: хожу по чьему-то потолку! Вот странно-то: мой пол – чей-то потолок. Тихо-тихо старалась ходить, чтобы над головой у соседей не топать.

– А какой раньше в домах пол был? – спросила Младшая, поглаживая толстый ковёр, на котором они с Тихоном так комфортно растянулись.

– Там, где тепло и сухо, – земляной: утрамбованный, покрытый глиной с соломой. Там, где климат более суровый, – деревянный, да ещё двойной, – ответила тётушка.

– Глина с соломой! – фыркнула Младшая. – Не хочу я такую жилплощадь. И потом, избушки ведь маленькие.

– С чего ты взяла? Это от бедности деревня стала мельчать, строить избушки четыре на пять метров. А если было кому и из чего строить, дом вырастал просторный: 8,5 на 10,5 метров – побольше нашей квартиры. Но в любом случае строение было пропорциональное, гармоничное, потому что плотники мерили саженями, локтями, то есть всё соотносили с ростом человека. «…А строить высотой, как мера и красота скажет», – договаривались заказчики с плотниками. Построят, да ещё и проверят – добротно ли. Сохранились рассказы, как строения заливали на полметра водой: если вода через неделю не убыла – плотников премировали. На Алтае ходят былицы, как проверяли качество амбара для мёда. Снимали с амбара крышу и заливали внутрь свежий мёд. В добротной постройке не было и щёлочки, в которую он мог бы вытечь. Дома, не снимая крыш и установив на круглые брёвна, перевозили с места на место за пятьдесят километров, и они не разваливались.

– Выходит, и при землетрясении изба не развалится? – спросил Тихон. Я перевела вопрос, чтобы и Зульфина его услышала.

– Конечно, не развалится. Но к современным постройкам это не относится.

– Уже сто лет назад избы стали «не те», – вспомнила я опять «Плотника-строителя»: «Что такое за диво – построил новую избу, а она, гляди, через несколько лет обогнала старую избу. Похудалась, да как, – старая лучше новой. Вот так следишь часто по деревням. А старые постройки стоят как кряжи»[8].

– Я бы с таким «ГОСТом» свою квартиру так никогда и не приняла, – качает головой Зульфина. – Меня соседи сверху уже два раза заливали. До сих пор за шкафом обои не переклеили. Мокрые оторвали, стену просушили, а новые наклеить некогда.

Тётушка засмеялась:

– Не так уж всё и изменилось! Дом ведь тоже… не доделывали: там крыша над сенями не покрыта, тут угол не побелен. Такую недоделку могли оставить на семь дней, а могли и на год.

– Зачем? – спросили мы хором.

– Учёные объясняют эту традицию тем, что незавершённость символизирует жизнь, тогда как завершённость – смерть. Строительство дома имеет начало, но конца этому циклу нет, это – вечное.

– Н-да, – протянула Зульфина. – Современные строители нередко придерживаются этого правила, даже не подозревая, насколько древняя эта традиция!

Ночью мне снилась деревня. Я – маленькая и играю в дом. Я должна его построить. И для этого я должна выбрать жертву, из которой мой дом смог бы вырасти живым. Жуки-пожарники, бабочки, божьи коровки – как луч фонаря, высвечивает взгляд ребёнка окружающих его существ. И тут же неспящей своей частью я вспоминаю: насекомые во сне – дети. «А что если без жертвы?» – думаю я. И всплывает известное: «Не жертвы, а милости». Можно ли перенести эти отношения человека с Богом на отношение человека к устройству своего, земного мира? Достаточно ли любви к тому, что делаешь, мысли, что делаешь это не для себя – для мира и вечности? Наверное, да, раз постепенно заменились жертвоприношения людей и животных материально малоценными вещами – символами связи с миром предков. Хотя нет. Строя дом для своего ребёнка, ты нередко приносишь в жертву всего себя. И если это освящено любовью, то такая жертва и есть милость.