Саша Кругосветов - Пора домой (сборник)

• Название: Пора домой (сборник)
• Автор: Саша Кругосветов
• Жанр: Поэзия
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906916-46-4

«Пора домой» – новая книга Саши Кругосветова, совершенно непохожая на предыдущие. В ней писатель, известный своими остроумными произведениями для детей и философскими рассказами для взрослых, предстаёт как лирик. Его поэзия достигает особой выразительности через близкую к прозе форму верлибра. Его проза раскрывает свою глубину через подлинно поэтические образы. Конечно, эта книга о любви. Но не только о ней. Все вместе произведения дают ответ на вопрос, что изменилось в человеке в наш век высоких технологий, а что осталось таким же, как во времена Адама и Евы, Гретхен и доктора Фауста. Эта книга о том, что мы должны сохранить в своем бытии, чтобы поэзия в нашей душе не подменилась компьютерными программами. Эта книга о каждом, кто родился в 20-м веке, а сегодня живет в веке 21-м.

---

Человек обычно беззащитен, когда ему смотрят в спину, – а эта спина не чувствует себя беззащитной. Я сам беззащитен перед лицом этой спины.

Спина, а спина! Ты просто очаровательная, спина! Почему я должен от тебя уезжать? Мне этого совсем не хочется, дорогая моя спина, которая, как мне кажется, смеется лучше всех на свете.

Все-таки у тебя удивительная походка, даже с твоей спины, спина!

Но спина! Я же должен посмотреть на тебя с другой стороны.

Так, так, вот я тебя объезжаю. Не волнуйся, я не оглянусь сразу, я отъеду на почтительное расстояние и тогда посмотрю через плечо.

Я, пожалуй, перестарался и здорово тебя обогнал. Вот так, сейчас посмотрю.

Пардон, да ты вовсе и не идешь.

Черт, черт! Это же манекен! Ну и сюрприз: думал, изумительная женщина… Выясняется – просто манекен.

А это что за футболист?

Мяч словно прилип к его ноге, они движутся слитно – то сходясь, то расходясь в виртуозном движении.

Тоже манекен. Вон у него из плеч торчит гладкий штырь, на который забыли надеть бутафорскую голову с сиреневыми щеками (откуда я знаю, что щеки непременно должны быть сиреневыми?). Наверное, чтобы не перегревалась на солнце или чтобы не мешала при быстром движении».

Так на улицах моего города появился маленький велосипедист на изящной рогатой машине.

Вначале он был веселым, он радовался тому, что оказался в нашем городе. Ему нравились люди.

Но город был таким, как все другие города, и люди в нем жили самые что ни на есть обычные. «Самые, самые обычные», – подумал он. И когда спустился вечер, глупому маленькому велосипедисту стало одиноко и грустно.

Он ехал медленно, медленно. Словно во сне. А люди проплывали мимо него со своими горестями и радостями. Они проходили вопросами, как бы ожидая его ответов, но ответов не было, – а, может быть, ответами на его вопросы – и больше никогда не встречались. Их внешность соответствовала их характерам. Внешность, которая всегда может быть подогнана под определенный стандарт. Но нестандартный характер прорывался через внешность и оставлял следы. Люди несли на лице следы своего характера, свои следы. Казалось, с любым заговори, и возникнет взаимопонимание, а после – благодарность за эту мимолетную общность. Но люди проходили вопросами, так и не дождавшись ответов, и больше никогда не встречались. И оставалось только чувство, вначале теплое и немного тоскливое, которое сменялось отчуждением и холодом. Теплота с привкусом тоски не находила опоры и быстро исчезала, а на ее место приходили недоумение и стыд. И странная пустота после наивного порыва. Что такое? К чему все это? – и больно от своего теперешнего безразличия.

Велосипедист задумчиво объезжал крышки люков, рисуя на сыром асфальте замысловатый узор. Вот он круто свернул и, подкидывая задком, спустился по ступеням на водную гладь. Туман принял его, и велосипедист заскользил по блестящей печальной поверхности. Туман галактиками накручивался на колеса его машины, и быки мостов толпились вокруг него и молчали, как сказочные кристаллические великаны.

Маленький, печальный велосипедист. Современный велосипедист с острыми сухими коленками. На плечи его садился седой иней. Кожа замерзала и леденела. Плечи, спина, ноги чувствовали чужое, холодное движение своей кожи. Смеженные веки, качаясь, холодили теплые глаза.

Глаза широко открывались внутри, под веками, и заполняли собой весь мир. И мир глаз приходил в его сознание, мир теплых глаз под холодными веками. В этих глазах мир таял под лучами нездешнего солнца, и теплое море плескалось в этих глазах. Море качалось и манило, и пеной стекало по бронзовой коже. И маленький велосипедист уплывал, чтобы потеряться в ласковой бездонной стихии. Он падал с головокружительной высоты, теряя сознание, и обретал волшебную власть над своим телом, слитым в движении с соленой стихией.

Стихией…

Стихи…

И в воображении его, плывущего, раздвигалась и открывалась другая, теплая, оранжевая страна, населенная красивыми молчаливыми женщинами. Незнакомки всех поэтов теснились на его размягченном мозгу, и, как ни странно, печального велосипедиста тянуло к конфликту, к детскому цинизму, как к отвратительному и притягательному плоду. Печальный юный велосипедист с острыми сухими коленками.

«Распался мир, раскололся, как в каждое двадцатилетие, как для каждого в его двадцатилетие. Враждебный мир, несвязанный, как для любого, открывающего дверь в него с наивными глазами и застенчивой улыбкой. Он угрожает, улюлюкает, паясничает. Мир, населенный чудовищами с задами вместо лиц. И лицо этой вселенной предстает гигантским, розовым, колыхающимся задом, ощерившимся по недоразумению в зубастой, нагло приветливой улыбке: „Входите, молодой человек, в жизнь. Посмотрите, как она прекрасна! Мы для вас приготовили уже все пути и дороги!“»

Мир закачался и накренился как корабль, застигнутый штормом, но велосипедист этого не заметил. Впереди неожиданно очертились две фигуры.

– Скажи, ты меня любишь, милый?

– Я тебя обожаю.

– Как это?

– Я не могу без тебя жить.

– А если меня не будет?

– Я буду один, мне будет очень плохо.

– Бедненький…

Они остановились. Кукла, изображающая юношу, отвернулась. Другая – которая должна изображать девушку – игриво улыбалась и подрагивала бедрами.

– Уходи от меня! У тебя нет души, – гневно сказала кукла-юноша.

– Да что ты говоришь.

– Уходи!

Слова, сделанные из папье-маше, гулко отдавались в пустом городе.

– Вот как? Ты еще пожалеешь об этом! – она повернулась и пошла, независимо вихляясь.

На велосипедиста наплывало лицо куклы-юноши с влажно-упрямыми глазами и подрагивающими губами. Оно наплывало, росло и бледнело, пока не растворилось, пока не распалось, рассыпалось на отдельные снежинки. Снег был сухой и прохладный. Он струился, застилая все светящейся туманной пеленой. Предметы появлялись из него, неожиданно огромные, и мгновенно закрывали все поле зрения.

Велосипедист – ехал или плыл? – не по – над улицей.

Масштабы сместились. Огромные шары фонарей заботливо склонялись к самому его лицу, склонялись, словно головы близких, и мудро светились изнутри.

Жестяные круглые блины дорожных знаков предупреждали об опасностях на жизненном пути и глухо гудели на ветру.

Провода города казались толстенными канатами, снастями ночного корабля. Словно сквозь огромную, заиндевевшую лупу, просматривались части этого призрачного механизма.

Из тумана появилась бронзовая голова великана. Вслед за ней – бронзовые же могучие плечи и рука с книгой, указывающая направление дальнейшего движения. Голова была исполнена достоинства и пустая изнутри, она тоже гудела на ветру. Статуя мрачно посмотрела на велосипедиста и проводила его тяжелым невидящим взором.

Велосипедист задумчиво проехал вдоль шеренги больших портретов незнакомых людей, старательно проникаясь уважением к плохо нарисованным лицам. Но портреты смотрели холодно и осуждающе, и ни одно лицо не улыбнулось.

Сквозь туман катился по влажному асфальту голос того самого юноши и исчезал в серой мгле.

«Где ты, где ты?

Ты у меня здесь. Ты моя.

Я тебя придумал, тебя нет нигде, ты только здесь, в моем сердце. Ты моя.

Где бы я ни был, что бы со мной ни случилось, ты со мной. Я засыпаю с твоим именем, просыпаюсь от твоего взгляда.

Что бы я ни делал, ты говоришь мне: „да“. Или говоришь: „нет“. Я советуюсь только с тобой. Ты – моя правда, мой стержень».

Велосипедист ехал по проводу, растянутому над улицей. Странным и задумчивым было его молчаливое движение.

Он перебирался с провода на провод, залезая все выше и выше.

На серебристом ночном небе его силуэт был черным и четким. Он – то поднимался, то опускался. Безошибочные колеса его касались нехоженых металлических путей скалистых крыш и огромных кранов. Стрельчатые фермы подставляли ему свои узкие спины, и недобрая луна с испугом наблюдала за движением заколдованной фигурки.

Вселенная съежилась от холода и сжалась. Дома проплывали мимо крохотные, как курсовые архитекторов или детские кубики.

Велосипедисту казалось, что он может все, но самое главное почему-то ускользало от него. Он снижался, искал людей. Те появлялись из ночи, большие, недоступные, о чем-то беззвучно кричали друг другу, размахивали руками и исчезали. Велосипедист заметил пламя, огонь. Что это, костер? Вокруг него стояло много людей. Нет, они не кричали – почему он так подумал? Они торжественно молчали, захваченные, казалось, единой мыслью.

Туда, туда!

Порыв ветра закрыл внезапно все холодной пеленой.

Вот он у пламени. Что это за огонь? Велосипедист проехал по каменной площадке. Ни души.

Где они, о чем думали эти люди? Куда они все так внезапно подевались?

Почему их радости – не мои радости?

Почему их горести – не мои горести?