Лейла Аттэр - Бумажный лебедь (ЛП)

• Название: Бумажный лебедь (ЛП)
• Автор: Лейла Аттэр
• Жанр: Современные любовные романы

Говорят, что необходим двадцать один день, чтобы возникло привыкание. Врут. На протяжении двадцати одного дня она держалась. Но на двадцать второй день она отдала бы что угодно за сладкое забытье смерти. Потому что на двадцать второй день она осознает, что ее единственный выход означает верную смерть одного из двух мужчин, которых она любит. Запоминающийся рассказ о страсти, потере и искуплении. «Бумажный лебедь» — это загадочная, напряженная и вместе с тем трогательная история любви, включающая интригу и неизвестность. Пожалуйста, обратите внимание: это НЕ любовный треугольник. Полноценный, не серийный роман, предназначенный для взрослой аудитории из-за насилия, секса и нецензурной лексики. Для некоторых читателей сюжет может показаться неприятным.

---

Дамиан провел меня по узкому коридору. Справа была меленькая ванная комната с компактным душем, раковиной и туалетом. Я повернулась, чтобы закрыть дверь, но Дамиан просунул ногу.

— Я не смогу писать, если ты будешь смотреть.

— Нет? — и он потащил меня обратно в каюту.

— Подожди.

Боже, я ненавидела его. Я ненавидела его больше чем кого-либо когда-либо смогу возненавидеть.

Он подождал у двери, не потрудившись отвернуться. Он хотел убедиться, что я поняла ситуацию ― со мной не считаются, я не имею права голоса и не могу рассчитывать на уединение, милосердие, удобство или внимание. Я пленница, объект для его прихотей.

Я направилась к унитазу, благодаря Бога за то, что окажусь частично закрыта от Дамиана раковиной. Я расстегнула штаны, впервые обращая внимание на царапины. Кожа, наверное, поцарапалась о стенки ящика, в котором он меня запер. Я коснулась затылка и обнаружила шишку размером с яйцо, которая не переставала пульсировать с тех пор, как я пришла в себя. Ноги заныли, когда я села, на коленях были огромные, фиолетовые синяки, наверное, от движений в деревянном ящике. Кто знает, как долго я там пробыла. Еще хуже то, что я не могла расслабиться и пописать, но когда все же начала, меня обожгло, как будто кислотой. Мочи оказалось немного, наверное, потому, что я была обезвожена, но я еще немного посидела, сделав несколько глубоких вдохов, прежде чем вытереться и встать. Я натянула на себя штаны и уже собиралась мыть руки, когда увидела свое отражение.

— Какого хрена? — я повернулась к нему. — Что за херню ты сотворил со мной?

Он бесстрастно продолжал смотреть на меня, словно не слышал, как будто я была пустым местом.

Я снова посмотрела на свое отражение в зеркале. Он отрезал мои длинные светлые волосы и перекрасил их в жгучий черный цвет: укоротил их тупыми ножницами и облил магазинной краской. Часть белых непокрашенных волос все еще проглядывала сквозь темные пряди, как будто я напялила дешевый готический парик. Мои серые глаза, которые всегда привлекали внимание на моем лице, померкли на фоне этих жестких темных волос. В сочетании со светлыми ресницами и бровями я выглядела как живой призрак.

Нос и щеки были поцарапаны. Засохшие ручейки крови окружали мои уши там, где он вырвал мои волосы. Глубокие голубые круги образовались под глазами, а губы выглядели такими же болезненно потрескавшимися, какими и ощущались.

Мои глаза горели от непролитых слез. Я не могла примирить эту девушку с той, которой я была пару дней назад, с девушкой, которая собиралась отпраздновать свое двадцатичетырехлетие. Мой отец наверняка уже знает, что я пропала. Я бы никогда не пропустила вечеринку, которую он устроил для меня. Он наверняка уже поговорил с Ником, последним человеком, который меня видел. Я не знаю, как много дней прошло, но мой отец, должно быть, меня ищет. Он наймет лучших из лучших и не остановится, пока не найдет меня. И если он отследил мою машину на набережной, он, догадался, что я на корабле. Эта мысль утешала меня. Может, он близко. Все, что мне нужно сделать, это выиграть немного времени, чтобы он мог догнать нас.

Я ощутила его под блузкой и облегченно вздохнула. Оно все еще было здесь ― ожерелье, которое отец подарил маме, когда я родилась. Оно перешло ко мне после ее смерти, и с тех пор я носила его. Это была простая золотая цепочка с круглым медальоном. Медальон был с прозрачным стеклом, которое открывалось как книга. Внутри было два редких драгоценных камня ― александриты и розовая морская жемчужина. (Примеч. Александри́т — природная разновидность минерала хризоберилла с примесью хрома. Кристаллы александрита способны менять оттенки окраски в зависимости от освещения: от темной сине-зеленой, голубовато-зеленой, темной травяно-зеленой, оливково-зеленой при дневном свете до розово-малиновой или красно-фиолетовой, пурпурной при вечернем или искусственном свете).

— Возьми, — я расстегнула замочек и протянула Дамиану.

Я не думала, что могу обменять ожерелье на свою свободу, ведь он легко мог просто отобрать его, но я могла соблазнить его обещанием большего. Если я разожгу его аппетит денежной компенсацией, возможно, я смогу выиграть немного времени и отсрочить то, что он планировал для меня.

— Это будет стоить кучу денег, — сказала я.

Он отстраненно смотрел на меня. Потом безразличие покинуло его. Все его тело напряглось, и он снял кепку. Странный жест, как будто он только что узнал о чьей-то смерти. Или, может, он сделал это из уважения, как будто перед лицом чего-то большого, красивого и святого.

В любом случае, он забрал ожерелье, очень медленно, пока оно не закачалось у него на руке.

Он поднял его к свету, и в первый раз я увидела его глаза. Они были темными. Черными. Но такой черноты я раньше никогда не видела. Черный был Всем. Никаких оттенков. Чернота была абсолютной, непроницаемой. Черный поглотил все цвета. Если вы упадете в черноту, она поглотит вас полностью. Тем не менее, здесь был и другой черный. Это был черный лед и горящий уголь. Это была родниковая вода и пустынная ночь. Это была темная буря и спокойная гладь. Здесь черный боролся против черного, противоположные, полярные друг другу, но все же… черные.

Я могла видеть ожерелье моей мамы, застывшее в его глазах. Это напомнило мне, как тает бесконечная линия отражений, когда стоишь между двух зеркал. Что-то было такое в его глазах, в его лице, чего я не могла понять. Он был загипнотизирован медальоном, словно попал под какие-то чары.

В его броне все же была щель.

— Может быть еще больше, — сказала я.

Он оторвал взгляд от ожерелья и посмотрел на меня. Схватив меня за руку, потащил через галерею, вверх по короткой лестнице и на палубу. Я еле тащилась за ним, ноги были еще вялые и слабые.

— Ты видишь это?

Он обвел рукой вокруг.

Мы находились посреди пустоты, окруженные километрами темной убегающей вдаль воды.

— Это, — продолжил он, указывая на океан, — не идет ни в какое блядское сравнение с этим, — он потряс ожерельем перед моим лицом. — Твои камешки для меня ничто, вымытый песок.

— Жаль, — продолжил он мягче, держа медальон в лучах солнца. — Какая красивая вещица.

Мой отец не мог решить, какой камень подобрать матери. Он сказал, что выбрал александриты, потому что они походят на радугу. Их грани переливаются невообразимыми цветами на свету. В помещении они выглядели красноватыми, а на солнце сверкали зеленым оттенком. Их свет отбросил блик на лицо Дамиана.

— Какая красивая вещица, — повторил он тише, почти грустно.

— Эти камни очень редкие. Жемчужина тоже. Ты не будешь ни в чем нуждаться. Ты можешь поехать, куда захочешь. Исчезнуть. Делать все, что хочешь. И если ты хочешь больше…

— Сколько стоит твоя жизнь, Скай Седжвик? Как ты думаешь?

Он знал мое имя. Конечно, он знал мое имя. Он, наверное, нашел документы в сумочке. Или следил за мной. Значит, похищение мое было не случайным

— А сколько, ты думаешь, стоит моя жизнь? — спросил он, снова поднимая медальон. — Длину этой цепочки? Жемчужину? Два редких камня?

Он посмотрел на меня, но я не ответила.

— Ты когда-либо держала жизнь в своих руках? — он положил медальон в мою ладонь и сжал ее вокруг него. — Вот, ощути это.

Он псих. Совершенно сбрендивший псих.

— Ты знаешь, как просто разрушить чью-то жизнь? — он медленно отобрал у меня медальон, и медленно, намеренно медленно уронил его.

Тот упал возле его ноги. Дамиан поиграл с ним немного, двигая его назад и вперед носком ботинка.

— Это действительно до смешного легко, — он наступил на медальон и придавил его каблуком, глядя на меня.

Стекло начало трескаться под его весом.

— Не нужно, — попросила я. — Это все, что у меня есть в память о маме.

— Было, — ответил он, не убрав ноги до тех пор, пока медальон не был раздавлен.

То, как он сказал «было», разбило меня вдребезги.

Было.

Я была.

Это то, что произошло на корабле.

Это то, что никогда не исчезнет.

Он поднял мою разбитую памятку и изучил ее.

Я почувствовала прилив радости, потому что камни и жемчужина остались невредимы. Конечно, они остались. Наверное, что-то отобразилось на моем лице, потому что он схватил меня за шею и сжал так сильно, что я начала задыхаться.

— Ты любила свою маму? — спросил он, наконец, отпуская меня.

Я упала на колени, восстанавливая дыхание.

― Я никогда ее не знала.

Дамиан подошел к перилам и задержал ожерелье над водой. Я смотрела, все еще стоя на коленях, как оно покачивается на ветру. Я знала, что он собирается сделать, но не могла отвести взгляд.

— Прах к праху… — сказал он, бросая его в океан.