Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2016

• Название: Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2016
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Периодические издания

Журнал поэзии «Плавучий мост» является некоммерческим изданием, выпускается на личные средства его создателей, при содействии и участии издательств «Летний сад» (Москва, Россия) и «Verlag an der Wertach» (Аугсбург, Германия). Периодичность издания – один раз в квартал.

«…Военная поэзия – отдельная тема, и хвалебные оды на взятие неприятельской крепости занимают в ней лишь малую часть. Стихи поэтов-фронтовиков, нередко погибших на войне в самом расцвете, как, к примеру, харьковчанин Михаил Кульчитский – редкие по силе свидетельства о переломных страницах истории. Минувший век, щедрый на кровавые жатвы, запечатлен в строках русских поэтов. Хлебников, Гумилев, Маяковский, Ушаков, Гудзенко, Симонов, Слуцкий, Межиров, Друнина, Тарковский – вот первые из них, кто на слуху, но продолжать список можно долго…»

---

Двухэтаженки

Жизнь гранёными стаканами
Тянут воля и тюрьма,
Где рассохлись деревянные,
Простодырые дома.
Двухэтажки-двухэтажечки,
Алиментики – долги.
Что ж ты, маслице, не мажесси
На ржаные пироги?
Погуляй на Волге, Каме ли,
Утопи в Босфоре нож,
Поживи в палатах каменных –
Помирать сюда придёшь,
Где из кухонь тянет щавелем,
Где запоров нет – на кой?
Где помолятся во здравие
И нальют за упокой,
Где старуха Перелюбкина –
Костыли да медный крест –
На просушку рядом с юбками
Прицепила край небес,
И смеётся – вот зараза ведь,
Муха подлая цеце –
Потому что кареглазого
Жду, как дура, на крыльце…

Собачий посёлок

Потянет к печке в холода,
В дожди – тем паче…
Посёлок «Красная звезда»
Зовут «Собачий».

Пусть на куличках у чертей –
Айда со мною,
Спасёт от тысячи смертей
Тепло печное,

Спасут картоха и кровать
Времён Хрущёва…
Всё есть, чтоб жить – не выживать,
Чего ещё вам?

Всё есть – святые и волхвы,
Соседки-крали,
Обои редкой синевы –
На базе брали,

Щенок на улице ничей,
В снегу вороны,
И тихий голос у дверей:
«Открой, не трону…»

Впадать и выпадать

Впаду – в проулочек Исетский,
В дрова, заборы и весну,
Где старики впадают в детство,
А дети – в землю и страну.

Мне в спину тявкнет, злобно щерясь,
Приняв за барыню, Муму…
Здесь весь народ впадает в ересь
И ближе к Богу потому.

Не тявкай, Мумка – нас немало,
Кого баюкала беда.
Я не из барынь: выпадала,
Не вылетала из гнезда.

Я щепка, воробей в горохе,
Камыш, торчащий из реки.
Мне выпадать из рук эпохи
В проулки, свалки, тупики.

Как мы – такие – неудобны!
Впадаем – поперёк всегда.
Журчит-бежит на месте Лобном
С Исети талая вода.

На лавке трое пьяных кучей
Нестройно «Ой, мороз» поют…
Прости меня, мой самый лучший,
За непокой и неуют.

За поперёшности вот эти,
Зато, что быть со мной – не мёд…
Ведь мне бы – впасть в тебя Исетью,
Да только гордость не даёт…

Поговори со мной

Я всё-таки жива, и даже тычет морду
В ладонь смешной щенок – блохастый, ну и пусть.
Что держит на краю? Любовь и злая гордость,
И сталкивает вниз окраинная грусть.
Пусть ветер во дворе моё бельё полощет,
У печки пусть лежит роман про Бовари.
Не мать и не жена. Неполноценна, в общем.
Бесценок. Без цены. Не купишь – так бери.
Узнать бы, что за тварь распределяет цены
И сколько стоит дым над кривенькой трубой,
Подколотый мужик по прозвищу «Полено» –
Он сдуру обозвал соседа «голубой»,
И нежность чабреца, когда уткнешься рожей,
Чтоб выплакаться всласть от слов и синяков,
И дедушко Иван, вздохнувший: «Верка, дожил…
Сказали – кашляй, хрыч, в дому для стариков».
Неполноценны, блин. Ошмётки-заморочки.
Мы – щепки, мы – заслон для гвардии в бою…
Поговори со мной о первом зубе дочки,
Чтоб я осталась жить на глинистом краю…

Воздушный шарик

Сегодня тыщи звёзд дрожат в небесном сите,
Промерзшие насквозь, мечтают о тепле,
И смотрит грустный Бог, как тихо рвутся нити,
Которыми душа привязана к земле.

Мне шепчет эта ночь: Губан, Володька Силос,
Мосёнок, Цуккерман, Наилька, Настька-ять:
Вчера снесли барак, в котором я училась
Играть и говорить, любить и умирать.

Ах, нити… раз – и всё. Как выцветшие тряпки,
Соломинки, зола сгоревшего куста…
Давно на небеси моя лихая бабка,
Унесшая «едрить», «имать» и «тра-та-та»,

А с ней тюремщик-брат, ругавшийся «подскуда» –
Ого, пустили в рай, вон пялится с небес.
Их младшая сестра ещё жива покуда,
Но помнит только хлеб – по карточкам и без.

Прочитаны давно великие романы,
А нынешние – блин, какая же мурня.
Мои друзья ушли – жалеть не перестану,
А лучшие давно, где бабка и родня.

Как тонко! Рвётся как! Слегка концом ударит,
Вот эта – посильней… была она крепка.
Держи меня, родной. Я твой воздушный шарик,
Подставивший рукам скрипучие бока.

Держи меня, как мяч, щенка, лесную шишку,
(Нет, все же шарик я, скрипящий и тугой) –
Ведь истинный мужик внутри всегда мальчишка:
Футбол, смешная лень, педали под ногой.

Держи меня, боюсь! Не разжимай ладоней!
Я так же вся тряслась, когда с обрыва – вниз,
В тяжелую Исеть (вверху орали – тонет),
Держи меня, родной… держи меня… держись.

Смотри – вон там звезда от холода уснула…
Ну всё, уже теплей и отступает страх,
И тихо гладит Бог мои крутые скулы –
Смешной воздушный шар в мальчишечьих руках…

Пугачёвская жёнка

Нынче небо разукрашено цацками,
Ночь –в тулупчике с чужого плеча,
И стоит у церкви девка казацкая,
Жёнка чёрного сыча-Пугача.

Знать, зайти да помолиться охота ей –
Нечо делать, ты ж покойница, стой…
Так же тявкают щенки за воротами,
Как при Катьке – Катерине второй,

Снег такой же… прогуляемся, Устенька?
Глянь, кивнула… погутарим за жизнь?
По Урицкого, по тропочке узенькой –
Поскользнёшься, за меня подержись.

Всё у нас, у русских баб, не по-мелкому,
Не в загашничек, а по лбу рублём:
Анператор обернётся Емелькою,
Сальным бабником, кровавым репьём.

И такого –из сердечка-то вынешь ли?
Хоть и вынешь –позабыть не дадут:
Двадцать дён поцаревала Устиньюшка,
Двадцать лет острожный хлебушек крут.

Шибко воля хороша заоконная,
Там колышется вода-лебеда…
Зашпыняла Софья: мол, незаконная…
Русь, Устинья, незаконна тогда.

Не уймётся, лает шавка кусачая,
Отойдём с тобой к соседской стене…
Мы ведь русские –и нам переплачивать,
Мы ведь бабы –переплата вдвойне.

За какую рожу? Чёрта бы лысого,
Фигу с маслицем да дышло бы в рот!
Переплатишь –сдачу в пазуху высыплют ,
Да такую, что никто не берёт:

Сороковник –за решёткой исполнился,
Сорок дней –не помянул и конвой,
И попроще что: в заплатах исподнее,
Слёзы горькие над серой канвой,

Неощипанная горлица сизая:
Всё же мясо, без похлёбки каюк,
И растрёпанная Харлова Лизонька,
Пальцем тычущая в балку и крюк…

…ночь растаяла со звёздами-бусами,
Унесла Устинью в чёрной горсти –
Только вечно мне под чёлочкой русою
Поцелуй прощальный Устин нести…

У тубера

Свернула нынче к тубдиспансеру:
Вон дворник Вася – постарел.
Мороз покрыл деревья панцирем,
Засыпал спины пустырей,
Да Васе-то с дебилкой Иркою
Все пофиг: живо разгребём…
Три бывших зэка в окна зыркают,
Дыша последним январём.
Когда-то – едено да плясано,
Подколото: не суйся, тварь,
Полёжано в кустах под насыпью,
А нынче – кашель и январь.
С больничек, брат, с казённых
шконочек
Без шмона пропускают в рай…
«Эй, Ирка! Шляться будешь до ночи?
Комки-то в кучу собирай,
Как догребёшь, пойдем полечимся,
Перловочкой закусим, бля…»
У пищеблока две буфетчицы,
Халаты запахнув, смолят.
«На, Ирка, докури-побалуйся,
Да нам посуду прибери…»
И всё в округе просит жалости:
Деревья, стены, снегири,
И передачи с трёх до вечера,
Часов примерно до шести…
(«С чем пирожки, маманя? С печенью?
Не бойсь, нетрудно отнести…»)
Кефир с конфетками желейными
(«Тому, Андрееву – плеврит…»)
Ах, Русь моя, страна жалельная –
К тем, кто убивец и убит.
Пойду отсюда – запорошена,
Скользя под ветками рябин…
…ты пожалей меня, хороший мой –
И можешь даже не любить…

В Ёбург

Ну и жись пошла – ухабы да петельки,
Да иголки, да колючая соль…
А поехали до Ёбурга, Петенька –
Прошвырнёмся да проветримся, что ль.

Промелькнули два мальца с папиросами,
Чей-то сложенный промерзший горбыль.
Петя, чо это? Кажись, Белоносово –
Третий бабкин муж отсюдова был.

В сорок третьем принесли похоронную,
Пожалела, хоть дубасил зазря…
Вся исклёвана дурными воронами
И сочится чем-то красным заря.

По морозу бы такому – да валенки,
Хорошо в них по сугробам хилять.
В Златогорово – коровник разваленный,
Две кафешки – «Дастархан» да «Халяль»..

У хозяйки – брови-волосы белые,
А глаза – косые злые ножи.
Как чужих Россия нашими делает –
Так своих-то превращает в чужих.

Знаешь, Петь, я поглядела на ценники –
Из кафе, пожалуй, сразу пойду…
А в Покровке расстреляли священника
В девятнадцатом весёлом году,

Вместе с матушкой и девкой на выданье –
Ведь поповна, значит, к Боженьке брысь…
Сколь Покровок по России раскидано!
Улиц Ленина побольше, кажись.

Ёбург, Петя! Тротуары пригладили,
Не найдёшь бумажки брошенной – фиг.
Во Высоцкий-то – какая громадина,
Только кривенький – как все, кто велик.

А витрины зазывают и зыркают –
Не купить ли эту куртку? На кой?
…а великие, большие – все с дырками,
С загогулинами, с пулей, с петлей.

Заблужусь – не знаю, вира ли, майна ли,
Да ещё посыпал хлопьями снег.
Поцелуемся на улице Вайнера –
Пусть завидует с лопатой узбек.

Кину снегом, ты на людях потискаешь –
Знай-ко, Ёбург, нас, таких дураков.
И вернёмся мы – по тракту Сибирскому,
По дороженьке солдат-варнаков…

Что лучше стихов