Николай Барсов - Славянский мир Начальной летописи

• Название: Славянский мир Начальной летописи
• Автор: Николай Барсов
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-4444-8631-3

Русский историк Николай Павлович Барсов (1839–1899) посвятил свой труд географии начального периода русской истории (IX–XIV вв.), славянским народам, их соседям, а также территориям, на которых они жили и которые обживали и осваивали. Впервые книга была издана в Варшаве в 1873 г. За чрезвычайно ценный вклад в науку Петербургский университет удостоил Н. П. Барсова степени магистра русской истории. Он получил за этот труд Уваровскую премию.

В книге содержится богатейший фактический материал. За основу ученый взял Начальную летопись как географический источник. Он описывает тот мир, который был известен летописцу. Рассматривает реальные географические объекты от Варяжского моря до Черноморского бассейна, от Восточно-Европейской равнины до Уральского хребта. Уделяет внимание значению рек и морей для проживания и передвижения людей.

Книга будет интересна всем любителям древней истории Отечества.

---

Рассеянные на таком обширном пространстве славяне разделялись на группы или ветви, которые теперь принято называть племенами. Как мы видели, таких племен летопись насчитывает до тринадцати, а именно: поляне, древляне, дреговичи, полочане, славяне новгородские, кривичи, бужане (волыняне и дулебы), северяне, радимичи, вятичи, улучи, тиверцы и хорваты. Сверх того несколько других племенных названий приводят современные нашей летописи иностранные писатели – Константин Багрянородный, упоминающий сербов и ленчицан, «Географ Баварский» и мусульманские писатели, известия которых, впрочем, сильно запутаны, собирались, очевидно, по слухам и потому могут быть приняты в расчет лишь настолько, насколько они сходятся с известиями нашего отечественного летописца[119].

Каждая ветвь, каждое племя занимало определенную область, имело свое имя и, в понятиях летописца, представлялось особью или единицей, точно отличавшейся от других. «Имаху бо обычаи свои и закон отец своих и преданья, кож до свой нрав» (Лавр., 6). Но вместе с тем мы не находим у него прямого объяснения, в чем именно заключались эти отличия, чем именно выделялась каждая ветвь из ряда других. По прямому смыслу летописного изложения все эти отличия сводятся к неравности нравственного и общественного развития и, может быть, к различию некоторых обычаев и обрядов в частном и общественном быту. При этом следует заметить, что в глазах летописца-христианина эти отличия, вытекавшие из первобытного языческого строя славянства, могли представляться с большей резкостью, чем то было в действительности. Так, отличительные черты полян, в которых христианство водворилось ранее, чем у других, он полагает в превосходстве их над другими именно по нравственным понятиям и по формам общественного быта. Их обычай кроток и тих: у них – брачные обряды, тогда как древляне, радимичи и вятичи живут в лесах, подобно зверям, и браков у них нет, но игрища межи селы. «Схождахуся на игрища, на плясание, и на вся бесовская игрища, и ту умыкаху жены себе, с нею же кто съвещашася; имяху же по две и по три жены». Погребальный обряд их – тризны, сожжение трупов и выставка праха «в малой су дине на столпе, на путех» – обряд, соблюдавшийся еще во время летописца у вятичей, соблюдался прежде и у кривичей (Лавр., с. 6). Ясно, что такие обрядовые отличия, вызванные у славян водворением у них нового жизненного начала – христианства, такое неравенство в общественном и нравственном развитии не могли служить первоначальной основой для такого выделения и обособления ветвей из общей массы восточнославянского населения, с каким они являются нам не только в изложении Начальной летописи, но и в самой исторической жизни Руси первых веков. Эти ветви, как увидим ниже, легли в основу удельного расчленения Русской земли и в первое время придали ему особенную прочность и определенность. Многие из них различались на Руси еще в половине XII века (кривичи, дреговичи, радимичи). Также мало могли обособляться ветви языком, различия в котором состояли не более как в говорах, религиях, и тем менее началами и формами общественного и семейного быта, которые носили на себе печать единого славянского происхождения. И потому при разъяснении истинного значения так называемых восточнославянских племен необходимо устранить всякую мысль о внутренних этнографических отличиях их друг от друга и искать иных условий и оснований их обособления. При внимательном рассмотрении свидетельств о быте восточных славян нельзя не видеть, что эти условия и основания заключались, с одной стороны, в географической отдельности поселений каждого племени, а с другой – во внутренней связи ее составных частей, которые сплачивались задатками государственной жизни, обнаруживающимися в разных концах восточнославянского мира уже до половины IX века. Так что каждая ветвь славянского языка составляла не этнографическую, а политико-географическую единицу. На такое именно значение племен указывают все известия Начальной летописи. Древнейшее предание о пришествии славян с Дуная ставит в связь появление славянских ветвей именно с географическим их расселением. «Разидошася, – говорит оно, – по земле и прозвашася имены своими, где седше на котором месте». Самые имена некоторых ветвей объясняются у летописца топически: «Поляне или поли – занеже в поле седаху (Лавр., с. 12), древляне – за не седоша в лесех, полочане речки ради Полоты…» Что касается политической отдельности, отдельности внутреннего управления, то она свидетельствуется всем ходом образования Русского государства, всем ходом подчинения ему восточнославянского мира. Видно, что к половине IX века восточнославянские ветви выработали уже в себе в значительной мере и внутреннее единство, и внешнюю самостоятельность, и сознание своей особности. С таким развитием отдельности и самостоятельности являются новгородские славяне и полоцкие кривичи в призвании князей, которое если и совершилось, то не иначе как на обоюдных условиях с той и другой стороны. Кривичи, поляне и другие южные племена, соглашающиеся добровольно подчиниться Руси; улучи, тиверцы, хорваты в борьбе с Русью за независимость, в борьбе, которая у вятичей длилась до конца XI века. Особность восточнославянских ветвей была таким резким, выдающимся фактом в эпоху сложения Русского государства, что летопись почла необходимым объяснить ее происхождение преданием, записанным ею в известной легенде о Кие и его братьях. До этих братьев, говорит она, поляне жили особо, каждый род на своем месте. Но после основания Киева и «по сих братьи держати почаша род их княжение в Полях, в Деревлях свое, а дреговичи свое, а словене свое в Новгороде, а другое на Полоте и же полочане» (Лавр., с. 5).

Таким образом так называемые теперь племена в славянском мире уже в эпоху до образования Русского государства представлялись в понимании летописца княжениями. Как кажется, они весьма рано усвоили себе название земель (Польская, или Полянская, земля, Лавр., с. 9; Деревьская земля; Там же, с. 24), название, более точно выражающее их внутренние и внешние отношения. Почти нет сомнения, что основой всего последующего общественного развития славян, зародышем, из которого вышли их княжения и земли, был родовой быт, в котором они жили первоначально. Отдельные роды под властью родовых старейшин или родоначальников были рассеяны по побережьям рек и проточных озер небольшими поселениями. Очень вероятно, что, живя разрозненно, роды рано увидели необходимость оборонных мест против внешних нападений и по возможности укрепляли свои поселения. Так возникли городки на местах, удобных для защиты, обыкновенно на гористом берегу реки или озера. Остатки их сохранились во многих из городищ, которые разбросаны по всему пространству коренных славянских поселений и их древнейших колоний в инородческих землях и о которых между тем за немногими исключениями ничего не сообщают исторические памятники[120]. Такие же следы древнеславянских сооружений представляют, вероятно, многие из населенных мест, которые до сей поры удержали название городков, городцев, городисков, городенок, городней и т. д. Естественное размножение населения обусловило выход из родового быта в быт общинный, с общинным землевладением, судом и управлением. Вместо разъединенных родовых поселений и городков возникли более многолюдные села, занятые одним или несколькими разветвившимися родами. Из сел могли выделяться обособившиеся веси[121], деревни. Между ними устанавливалась связь как в силу родственных союзов, так и благодаря географическому положению, то есть удобствам сообщения и общности местных интересов. Эта связь укреплялась необходимостью общей защиты от внешних неприятелей и от враждебных соседей и стремлением более почетных и могущественных родов возвыситься над другими и подчинить их своей власти. Так образовались волости, или, как утверждают, погосты[122], и затем последовательно из союза волостей – земли или княжения, которые управлялись или вечем волостных старейшин, или же племенными князьями, теми же старейшинами, но выделившимися из ряда других своим влиянием и значением. Как видно, более влиятельные роды передали всему союзу свои родовые названия. Иначе нельзя объяснить происхождение отечественных (patronymica)[123] или племенных названий славянских ветвей, очевидно происшедших от имен родоначальников колен, – каковы кривичи, дреговичи, вятичи, радимичи. Это предположение находит подтверждение в известном летописном предании о Радиме и Вятке, родоначальниках и вождях радимичей и вятичей.

В связи с такой переменой в общественном быте славян стояло развитие городов с тем значением, с каким мы видим их в эпоху образования Русского государства и в первый период его исторической жизни. Города явились у славян вместе с утверждением у них некоторой центральной власти, была ли то власть веча старейшин или власть племенных князей. Предание о Кие и его братьях связывает основание Киева с началом княжения у полян и их обособления от других славянских ветвей. Как видно из этого предания, город – деревянное укрепление (столпье, 1161 год; Ипат., с. 90) с земляным валом (Лавр., с. 95, 97; Ипат., с. 24, 43, 62 и пр.) и рвом (гробля или гребля, 977 год; Лавр., с. 31, 32), через который вел один или несколько мостов к градным вратам, – строился на заселенных уже местах, занятых родом, который приобрел большее значение и преобладающее влияние в среде других родов. Поставленный в наиболее выгодные условия для обороны, он делался центральным местом убежища для более или менее обширного округа или волости. При этом прежние родовые городки, конечно, должны были потерять свое прежнее значение и обратились по большей части в запустелые городища. Как у других славян, где город ставился и поддерживался соединенными силами всей волости или жупы, и у восточных славян обязанность поддерживать город, вероятно, распространялась на весь примыкавший к нему округ. В то же время город делался сосредоточием, если не административным, то религиозным и политическим, своего округа или волости. Здесь собиралось вече, творились суд и расправа, здесь могли быть общественные святыни, могли совершаться общественные моления и жертвоприношения. При образовании земель некоторые из таких городов получили в общем союзе волостей большое значение, сделались выражением политического единства земли и ее особности. Как велико было это значение уже к половине IX века, видно из того, что многие земли получили от них свое название, стали обозначаться их именем, и эти городские имена отчасти вытеснили собой первоначальные родовые и племенные названия, отчасти сделались равнозначащими с ними. При этом некоторые обширные земли, первоначально составлявшие по происхождению одно целое и носившие одно племенное или родовое название, распались под влиянием городов на отдельные земли, или же из них выделились отдельные городские волости, достаточно обширные для того, чтобы сделаться совершенно самостоятельными. Во всяком случае, такие земли являются с названиями, заимствованными от городов. Намеки на такой важный переворот в политической жизни восточных славян сохранились в Начальной летописи. Так, мы находим в ней славян, может быть, ветвь обширного кривского племени, колонизовавшую финский северо-запад и равнозначащих им новгородцев, полочан, западную ветвь кривичей (от Полоцка, где первые насельницы – кривичи; Лавр., с. 9) и собственно кривичей «их же град есть Смоленьск». Обширное племя дулебов два раза переменило свое земельное название вследствие перенесения политического центра из одного города в другой. Это побужское население в эпоху летописца называлось велынянами (от города Велыня, или Волыня; Лавр., с. 85). Но раньше, чем назваться этим последним именем, оно называлось бужанами – «за не седоша по Бугу», – объясняет летопись (Там же, с. 5), но, вернее, от города Бужьска, как полочане от Полоцка, кияне от Киева, куряне от Курска и т. д. Затем северо-западная часть дулебов выделилась как Червенская земля, на раннее существование которой указывает город Червень, отвоеванный Владимиром Святым у ляхов в 981 году (Лавр., с. 38), и червенские города, занятые Болеславом в 1018 году (Там же, с. 62). Разложение земель под влиянием городов должно составлять одну из важнейших сторон восточнославянской жизни в дорусский период. В самую эпоху образования Русского государства мы видим, что центральные города решают участь всей земли, которая от них зависела. Так, подчинение Смоленска Олегу повело за собой подчинение русской власти всего собственно кривского племени. Киев признает власть Аскольда и Дира над всей Польской землей. Убиение Игоря коростенцами было сигналом к общему восстанию Деревской земли. К Новгороду были приписаны волости, занимавшие всю область ильменских славян. В тех землях, где ни летопись, ни другие источники не указывают таких городов в дорусский период, но которые тем не менее являются в этот период цельными и самостоятельными землями с общим управлением и общим представительством, все-таки мы находим позднее города, очевидно, не княжеского происхождения, каковы, например: Коредна (конца XI век), Корачев, Мценеск (XII век) и другие у вятичей; Переяслав (X век), Чернигов (X век), Курск (XI век) – у северян и, может быть, Гомеи (Гомель, XII век) – у радимичей.