Иван Забелин - Расцвет русского могущества

• Название: Расцвет русского могущества
• Автор: Иван Забелин
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-4444-8619-1

Вниманию читателей предлагается первая часть второго тома известного труда русского историка Ивана Егоровича Забелина (1820–1909) – «История русской жизни с древнейших времен», издававшегося с 1876 по 1879 год. В настоящей книге историк обратился к заре древнерусской государственности, временам первых великих князей – от легендарного Рюрика до Владимира. Анализируя ранние письменные свидетельства Древней Руси – договоры с Византией, – И. Е. Забелин размышляет о внешней и внутренней политике молодого государства, о возрастающей роли великого князя, о нравственной сути славянского язычества.

---

Несомненно, что древнейшим поселком Новгорода должно почитать Славно, возвышенную и выдающуюся мысом местность на правом восточном берегу Волхова, у истока Волховского рукава, называемого Малым Волховом и Волховцем. По пути из Ильмень-озера в Волхов это единственная местность, наиболее пригодная для городского поселения как по удобствам пристанища, так и по целям первоначальной защиты и безопасности. Она господствует над широкой поемной долиной, где проходит Волховец с протоком Жилотугом и где, дальше к югу, разливает свои протоки и озера устье реки Мсты, впадающей в Ильмень верстах в 12 южнее Новгорода. В весеннее время все это пространство покрывается водой, так что подгородные деревни, монастыри, самый Новгород с этой стороны, именно Славно, остаются на островах и представляют, по замечанию Ходаковского, вид, подобный архипелагу. Господствуя над множеством протоков и заводей, Славно тем самым обозначает вообще топографический характер древнейших славянских поселений, которые повсюду отыскивали себе тех же удобств – скрываться от преследований и нападений врага или внезапно выходить на него из засады и в то же время быть близко к цели своих промыслов. Таков был славянский поселок на устьях Немана, такова была Запорожская Сечь, таков был и русский Переяславец на устьях Дуная (место Преслав у Тульчи), таков был у лютичей и Воллин на устьях Одера. Новгородское Славно помещалось на устьях Мсты и Волхова. Припомним и помещение венетов Галлии и Адриатики. Выбрать для поселения такое место могли, конечно, только люди, вечно жившие на воде в лодках, и притом люди, пришедшие в чужую сторону или окруженные чужеродцами. Славно над Волховом и над всей Мстинской долиной возвышалось холмом и мысом, смотревшим прямо на озеро, вдоль Волховского потока, так что этот Холм красовался еще издалека. На Холму еще в 1105 году упоминается уже церковь Св. Илии, что дает повод предполагать, что здесь стоял новгородский Перун, и не это ли место именовалось в то время Перынью, откуда свержен идол, поплывший под мост города и бросивший на этот мост знаменитую палицу в наследие задорным старым вечникам?

Ходаковский полагал, что языческое святилище находилось в двух поприщах (в 3 верстах) южнее Славенского Холма и против него, на том же берегу Волхова, тоже на небольшом островке или холме, который издревле прозывался Городищем. Это Городище было особым жилищем князей, так как здесь находился их дворец и здесь же происходил княжеский суд. Оно могло быть выстроено еще в глубокой древности с целью уходить в него для осады. В этом смысле оно могло соответствовать запорожской Скарбнице, существовавшей тоже на островке посреди протоков и лесов. Оно же имело значение передовой тверди в войнах с суздальской русью, которая приходила по течению Мсты.

Подле древнего Славна, по берегу Волхова, дальше к северу, распространялся Плотницкий конец, имевший население такое же славянское, ибо сами новгородцы известны были по всей Руси как плотники. Оба конца составляли одну возвышенность вроде острова, в длину по берегу Волхова версты на две, в ширину на версту. В Славянском конце, на береговой, особо возвышенной и выдающейся мысом его средине, находился Торг, торговище, а подле него Ярославово дворище. Это была Торговая сторона всего города. Вот почему здесь же мы находим и жилище варягов, в Варяжской (Варецкой) улице, облегающей самое Славно с севера, и Варяжскую церковь Св. Пятницы, стоявшую на Торговище[64]; находим ручей Витков, улицу Нутную, которая, огибая Славно, следует после Варяжской и Бардовой и объясняется вендскими именами[65].

На плане Новгорода 1756 года еще можно видеть, что древнейший поселок, Славно, направлением самых улиц выделяется особым средоточием жизни. Эти улицы Варяжская, Бардова, Нутная идут около него по круговой линии, пересекая или упираясь в главную улицу, которая и называлась Славной и направлялась от Ильменского мыса к Торгу по направлению Волхова. Ильменский мыс с храмом Ильи Пророка и составлял средоточие или главную высоту всего Славна. Мы уже говорили, что здесь в языческое время мог стоять истукан Перуна.

На другой стороне Волхова против Славна и Плотников распространялось смешанное население, посреди которого еще при Рюрике был выстроен кремль – детинец.

Здешний древнейший поселок, находившийся прямо против Плотников, именовался Неревским концом, быть может, так прозванным от стороны, где жила нерева, или нерова, упоминаемая летописцем, между Корсью и Либью, в одном месте взамен Сетьголы, и оставившая свое имя в теперешней реке Неров, текущей из Чудского озера в Финский залив, где находится и город Нарва, древний Ругодив.

Но, основываясь на этом имени, нельзя утверждать, что население Неревского конца было чудское – финское. Финское племя, населявшее Новгородскую землю, особенно на запад от Волхова, прозывалось собственно водью. Имя нар, нер, нор, нур[66] с различными приставками встречается по большой части в среде славянских поселений, а начальный летописец самим славянам дает древнейшее имя «норци», как колену от 72 язык, разошедшихся по земле после Столпотворения. Это имя невольно переносит нас к геродотовским неврам и к их переселению в землю вудинов, быть может, в землю и новгородской води.

Подле Неревского конца к югу распространялся конец Людин, иначе Горнчарский, противоположный Славну Торговой стороны. Это общее обозначание люди, людь, люд-гощь, откуда улица Легоща, показывало, что здесь население было смешанное, так сказать, всенародное.

Действительно, между обоими концами в стороне поля находились пруссы, или Прусская улица у Людина конца, и поселок Чудинец, улица Чудинская у Неревского конца, а также улица Корельская. В этой же местности жили деигуницы, обитатели Западной Двины.

Но и в этих концах, в улицах и переулках, сохранились имена варяжские, по сходству их с вендскими именами Балтийского поморья, каковы: Янева улица, Росткина, Щеркова-Черкова, Куники. На берегу Волхова в Людином конце находим Шетиничей, вероятных жильцов из Штеттина, у церкви Троицы на Редятиной улице[67]. Заметим, что и в Людином конце существовало языческое капище Волоса, на месте которого, вероятно, и построена церковь Власия, обозначенная урочищем, что на Волосове, и Волосовой улицей. Эта церковь существует доселе. Подле Волосовой улицы находилась улица Добрынина.

Вот основные четыре конца Древнего Новгорода. Пятый конец заключал в себе наседение загородное, а потому и назывался Загородским концом. Ясно, что он возник в то время, когда около посада были выстроены деревянные стены, о которых упоминается уже в 1165 году. Другие концы образовались уже после[68].

Нам скажут, что все приведенные свидетельства о смешанном населении Новгорода относятся уже к XI и XII векам и потому не могут объяснять состояние города в древнейшее время, например во время призвания князей. Но имена мест живут долго, даже и тогда, когда уже вовсе не существует и памяти о людях, от которых произошли эти имена. Затем наши заключения в этом случае основываются на простом логическом законе народного развития, по которому неизменно выводится, что если где образовалось людское торжище, то к этому торжищу тотчас пристанут именно разные люди, от разных сторон, племен и мест. Как только на Волхове поселилось наше Славно, уже по самому выбору места заключавшее в себе смесь предприимчивых промышленников, так необходимо около этого поселка нескольких промышленных и торговых ватаг должны были собраться многие разные люди из окрестных и далеких мест, нуждавшиеся в промене товара излишнего на товар надобный.

Само собой разумеется, что иноземные имена могут обозначать и тутошнее население, которое, например, ведя торги с пруссами, могло так и прозываться пруссами; но несомненно также, что в составе прусских купцов бывали и природные пруссы, приезжавшие и жившие в городе временно в качестве гостей. При самом начале городского заселения именно приезжие гости и давали имена тем городским поселкам, где они останавливались случайно или по выгодам местности. В самом начале это бывали только подворья, разраставшиеся потом в особые слободы и улицы. Тем же способом образовались и другие иноземные поселки, упомянутые выше, а также и городские сотни, названные по тем украйнам Новгородской области, откуда приходили насельники, каковы: Ржевская от города Ржева, Бежицкая, Водская, Обонежская, Лужская от реки Луги, Лопьская, Яжелбицкая.

Само собой разумеется, что если славянское население в Новгороде и во всех местах у чуди, веси, мери в действительности было пришлым с Балтийского поморья, то его зависимость от своих старых городов являлась делом весьма естественным и обыкновенным. Там, за морем, всегда находилась точка опоры и для торговых дел, и для военных, когда возникали ссоры с туземцами, когда нужно было отомстить за какую-либо обиду или вновь проложить запертую дорогу. Такое тяготение к своей земле-матери Новгород чувствовал и после призвания князей в течение первых 200 лет своей истории. Все важнейшие дела этого времени: занятие Киева, походы на греков, новые занятия того же Киева при Владимире и Ярославе – совершались при помощи вновь призываемых варяжских дружин, а князья в опасных случаях поспешали уходить к тем же варягам. Такие отношения к Варяжскому заморью уже на памяти истории вполне могут объяснять, почему и в доисторическое время не кто другой, а те же славянские варяги являются господами нашего новгородского севера и берут дань именно с тех племен, у которых колонистами сидят славяне. Как известно, эта дань, хотя, быть может, в меньшем размере, уплачивалась до смерти Ярослава – для мира, т. е. для безопасности и спокойствия со стороны Варяжского заморья, как равно и в видах ожидаемой от него помощи. Она прекратилась не столько потому, что после Ярослава усилилась Русь, стала на свои ноги и находила средства оборонять себя и без варягов, но более всего потому, что сами варяги с середины XI столетия в борьбе с немцами год от году теряли свои силы и не были уже способны держать твердо свое влияние и могущество в наших землях. Нельзя сомневаться, что начало этой дани уходило в те далекие времена, когда она выплачивалась старым заморским городам, как своим отцам, от новых и младших их поселков посреди нашего финского севера. Вообще варяжская дань показывала, что наш Ильменский север с незапамятных времен находился в торговой и промышленной зависимости от Балтийского поморья, так точно, как и наш киевский юг всегда находился в такой же зависимости от южных морей.