Энтони Берджесс - Хор из одного человека. К 100-летию Энтони Бёрджесса

• Название: Хор из одного человека. К 100-летию Энтони Бёрджесса
• Автор: Энтони Берджесс
• Издательство: Иностранная литература
• Жанр: Публицистика
• Год: 2017

Во вступительной заметке «В тени „Заводного апельсина“» составитель специального номера, критик и филолог Николай Мельников пишет, среди прочего, что предлагаемые вниманию читателя роман «Право на ответ» и рассказ «Встреча в Вальядолиде» по своим художественным достоинствам не уступают знаменитому «Заводному апельсину», снискавшему автору мировую известность благодаря экранизации, и что Энтони Бёрджесс (1917–1993), «из тех писателей, кто проигрывает в „Полном собрании сочинений“ и выигрывает в „Избранном“…»,

«ИЛ» надеется внести свою скромную лепту в русское избранное выдающегося английского писателя.

Итак, роман «Право на ответ» (1960) в переводе Елены Калявиной. Главный герой — повидавший виды средний руки бизнесмен, бывающий на родине, в провинциальном английском городке, лишь от случая к случаю. В очередной такой приезд герой становится свидетелем, а постепенно и участником трагикомических событий, замешанных на игре в адюльтер, в которую поначалу вовлечены две супружеские пары. Роман написан с юмором, самым непринужденным: «За месяц моего отсутствия отец состарился больше, чем на месяц…»

В рассказе «Встреча в Вальядолиде» описывается вымышленное знакомство Сервантеса с Шекспиром, оказавшимся в Испании с театральной труппой, чьи гастроли были приурочены к заключению мирного договора между Британией и Испанией. Перевод А. Авербуха. Два гения были современниками, и желание познакомить их, хотя бы и спустя 400 лет вполне понятно. Вот, например, несколько строк из стихотворения В. Набокова «Шекспир»:

                                      …Мне охота              воображать, что, может быть, смешной              и ласковый создатель Дон Кихота              беседовал с тобою — невзначай…

В рубрике «Документальная проза» — фрагмент автобиографии Энтони Бёрджесса «Твое время прошло» в переводе Валерии Бернацкой. Этой исповеди веришь, не только потому, что автор признается в слабостях, которые принято скрывать, но и потому что на каждой странице воспоминаний — работа, работа, работа, а праздность, кажется, перекочевала на страницы многочисленных сочинений писателя. Впрочем, описана и короткая туристическая поездка с женой в СССР, и впечатления Энтони Бёрджесса от нашего отечества, как говорится, суровы, но справедливы.

В рубрике «Статьи, эссе» перед нами Э. Бёрджесс-эссеист. В очерке «Успех» (перевод Виктора Голышева) писатель строго судит успех вообще и собственный в частности: «Успех — это подобие смертного приговора», «… успех вызывает депрессию», «Если что и открыл мне успех — то размеры моей неудачи». Так же любопытны по мысли и языку эссе «Британский характер» (перевод В. Голышева) и приуроченная к круглой дате со дня смерти статьи английского классика статья «Джеймс Джойс: пятьдесят лет спустя» (перевод Анны Курт).

Рубрика «Интервью». «Исследуя закоулки сознания» — так называется большое, содержательное и немного сердитое интервью Энтони Бёрджесса Джону Каллинэну в переводе Светланы Силаковой. Вот несколько цитат из него, чтобы дать представление о тональности монолога: «Писал я много, потому что платили мне мало»; «Приемы Джойса невозможно применять, не будучи Джойсом. Техника неотделима от материала»; «Все мои романы… задуманы, можно сказать, как серьезные развлечения…»; «Литература ищет правду, а правда и добродетель — разные вещи»; «Все, что мы можем делать — это беспрерывно досаждать своему правительству… взять недоверчивость за обычай». И, наконец: «…если бы у меня завелось достаточно денег, я на следующий же день бросил бы литературу».

В рубрике «Писатель в зеркале критики» — хвалебные и бранные отклики видных английских и американских авторов на сочинения Энтони Бёрджесса.

Гренвилл Хикс, Питер Акройд, Мартин Эмис, Пол Теру, Анатоль Бруайар в переводе Николая Мельникова, и Гор Видал в переводе Валерии Бернацкой.

А в заключение номера — «Среди книг с Энтони Бёрджессом». Три рецензии: на роман Джона Барта «Козлоюноша», на монографию Эндрю Филда «Набоков: его жизнь в искусстве» и на роман Уильяма Берроуза «Города красной ночи». Перевод Анны Курт.

---

— Редкая удача, мистер Денхэм, редкая удача, что в последнюю минуту кто-то сдал билет. Один из предполагаемых пассажиров, англичанин, напился в городе и сломал ногу. Он в госпитале сейчас. Но, — мистер Радж шаловливо погрозил мне пальцем, — вы тоже поменяли планы. Я не дал вам своего адреса, но мой адрес аккуратно внесен в аэропортовский список. Но, возможно, над вами довлеет груз иных забот. Я вас прощаю, — закончил он великодушно. — Для меня еще оставалась надежда — был еще один рейс, может, кто сдал билет.

— Насколько я понимаю, — сказал я, — вы летите туристическим классом?

— Ах, мистер Денхэм, — ответил он, — я уже высоко летаю. И лечу к аспирантуре в том же стиле.

Больше я ничего не мог поделать, какие бы места у нас ни были, мистер Радж мог доплатить за класс во имя равенства. Так и случилось. Наконец мы взлетели. Мистер Радж восхищался всем напропалую: главным стюардом, читающим коронную речь, прелестями и услужливостью стюардесс, качеством леденца с глюкозой, который ему принесли, перспективой продолжительной близости ко мне. От Коломбо до Бомбея он болтал в основном о несчастливом детстве, о том, как его бедный отец вкалывал на чайной плантации, но часто напивался, о его благочестивой матери, о том, как трудно ей было обеспечить его сестрам сносное приданое, как он и его брат грызли гранит науки и победили, один из них, кстати говоря, он сам Р. Ф. Радж — с университетской стипендией, другой — П. Радж — с местом в конторе адвоката. Он рассуждал о красоте «Плана Коломбо», о послевоенных возможностях большого мира для таких скромных людей, как он сам. Потом был ланч, и он восхвалял каждое блюдо, пронзая его вертикально вилкой в правой руке. После ланча он заметил, что я засыпаю, и стал беспокойно читать подряд статьи в «Панче», словно ожидая, что я устрою ему устный экзамен, когда проснусь. Притворяясь спящим, я наблюдал за ним. Мы приземлились в Бомбее под дождем, заливающим глаза, и, с шумом прихлебывая чай в комнате отдыха, мистер Радж предоставил мне подробный отчет об этом островном городе: история, население, администрация, флора, фауна, этнографическое распределение. Точно так же было в Карачи, где ждать пришлось долго. К счастью, я встретил знакомого и выпил с ним, в отчаянном одиночестве бара, наблюдая краешком глаза, как мистер Радж читал, беспрестанно хохоча, долгую лекцию усталой англичанке и двум ее вздорным детишкам. Вернувшись в самолет, мы пообедали, обед мистер Радж тоже восхвалял. По мере того как мы приближались к городам пустынь Ближнего Востока, свет ламп притушили, и пассажиры пытались уснуть, вытянувшись в откидных креслах. Но тут настало время для разговора об изобильном сексуальном опыте мистера Раджа, словно в лежащих людях было что-то возбуждающее, как и в темной ночи вокруг урчащего самолета. Мистер Радж избавил меня от деталей, озвучив весь диапазон от двенадцатилетней тамильской девочки до пятидесятилетней парси-матроны.

— Я читал великие санскритские трактаты, — сказал он, — и постоянно работал, как пианист над мажорными и минорными гаммами, развивая технику.

Потом он спросил меня о моей сексуальной жизни. То, что я мог рассказать ему, выглядело бы несоразмерным и убогим.

— Но, — заметил мистер Радж, — у вас опыт вне моей компетенции. Вы имели европейских женщин, а я нет. Именно это, — сказал он, пока мы двигались к западу, — мне предстоит испытать.

— Я ничего не знаю об английских женщинах, — сказал я, — вообще ничего.

И когда мистер Радж самодовольно откинулся в кресле, у меня возникло дурное предчувствие, которое я быстро стряхнул, — высота, вероятно, давление в салоне. К счастью, мистер Радж проспал до первого из череды восходов, навязанных нам разницей во времени. Кофе и мистер Радж в окруженном колючей проволокой Дамаске; пиво и мистер Радж в кедровом Ливане. Мистер Радж об экономике, двигателе внутреннего сгорания, Тагоре, Упанишадах, о мороженом, о ножках стюардессы, состоянии его пищеварения, о лучшем месте для стрижки волос в Коломбо, о том, как надо готовить карри, о шутках его отца — и так до ланча, который он воспел, когда под нами проплывали Афины; мистер Радж, приближающийся к Риму, к славе, которую символизировал Рим. В аэропорту Чампино мистер Радж впервые начал выказывать признаки застенчивости.

— Это ваш мир, — сказал он, — мир европейский. Смотрите, я, кажется, здесь единственный черный.

Когда мы долетели до Дюссельдорфа, я козырнул моими зачатками немецкого. Мистер Радж стучал зубами от холода, глаза глядели загнанно. И последний эстафетный этап к Лондону.

— Не покидайте меня, — взмолился мистер Радж, — это ваш долг — оставаться со мной.

Он украдкой оглядывал веселых белокожих сотрудниц аэропорта, прислушиваясь, как собака, к лондонскому выговору носильщиков.

— Куда вы направляетесь? — спросил я. — Вы зарезервировали себе комнату где-нибудь?

— Я должен там быть завтра утром, — сказал мистер Радж. — меня представят мистеру Ратнаму. А вечером мне негде остановиться.

— А ваш брат?

— Я буду с вами откровенен, мистер Денхэм. Мой брат и я больше не общаемся. Надеюсь, что во всем Соединенном Королевстве достаточно места для нас двоих.

Мы стояли позади аэропорта и ждали, чтобы наш багаж погрузили в автобус. Мистер Радж был одет в очень тонкое пальто, он дрожал.

— Слушайте, — сказал я. — Давайте я отвезу вас в гостиницу. У вас есть английская валюта?

— У меня есть дорожные чеки.

Мы долго ехали к аэровокзалу, и я, взяв такси, отвез мистера Раджа в огромную и популярную гостиницу, полную выходцев с Востока, щеголявших в меховых пальто и куривших сигары. Мы ждали лифта, и вид у мистера Раджа был по-прежнему затравленный.

— Мы же встретимся завтра? — спросил он встревоженно. — Будем ездить вместе? Пожалуйста, мистер Денхэм, не покидайте меня насовсем.

— У меня завтра есть дела. И я не знаю, когда с ними расправлюсь. Но вы будете в порядке, мистер Радж. Ваши соотечественники о вас позаботятся.

— Мои соотечественники? — укорил он меня. — Я — гражданин Британского Содружества, и вы сами — тоже «мои соотечественники».

Мне дали хороший отпор.

— Какой у вас адрес? — спросил он. — Убедите меня в том, что в этом бессердечном городе я располагаю хоть одним другом.

И тут я обнаружил, как часто случается после долгого пребывания на Востоке, что не могу вспомнить отцовский адрес. Я сказал:

— Там есть такой паб «Черный лебедь» или «Утка». — Я объяснил, как туда добраться. — Я буду там послезавтра. В субботу. В семь тридцать. И если вы хотите познакомиться…

Лифтер-венгр, ждал нас с терпением беженца.

— «Флаверов козырь», — зачем-то добавил я.

— Спасибо, спасибо, мистер Денхэм. Вы настоящий… — И лифт унес его.

Я отправился в свою гостиницу, где, предупрежденная телеграммой (за счет фирмы) о моем прибытии итальянская вдова уже ждала меня с коньяком и с «Иль Джорно». И с новостями. Она сказала:

— Вас искали леди и джентльмен. Леди очень хорошенькая. Джентльмен не столь хорош, но с очень добрыми глазами.

— Кто? Зачем?

Но потом вспомнил, что забыл в Коломбо подарок для нее. Сари, конечно. Она никогда бы его не надела и стирать не станет. Берил обойдется.

— Они сказали, что, может, вернутся. Сказали, что никого в Лондоне не знают.

— А имя?

— Невозможное имя. Не могу выговорить. Но джентльмен оставил вам записку.

Она проковыляла за стойку и извлекла из грохота старых четок и запасных ключей конверт. Я взял его с дурным предчувствием, которое уже ощущал в самолете, несущемся к пустынным городам, когда сидел рядом с расслабленным и самодовольным мистером Раджем. Под письмом стояла отважная подпись: «У. Уинтерботтом». Видимо, так звучало основательнее, увесистее, нежели просто Уинтер.

Я прочел:

Вы были совершенно правы, говоря о прелюбодеяниях моей жены. Человек не может так жить. Так что я приехал в Лондон начать новую жизнь с Имогеной. Когда мы оба получим развод, мы поженимся. Ваш отец показал мне письмо с вашим адресом в Лондоне. Когда вы вернетесь из Индии, не зайдете ли нас повидать по адресу, указанному выше? У меня еще нет работы, но думаю, что скоро появится.

Искренне ваш…

Приехали. Вот я, пожилой торговец, с глупой улыбкой созерцавший воронье в Коломбо, комфортабельно отрыгивавший послеобеденным бренди, копошившийся в почве, чтобы высадить под солнцем молодую поросль — Уикера, основательно скучавший, а тут, нате вам — великое проявление любви, вызревшей в пригороде. За месяц, не более чем за месяц! Я посмотрел на адрес — маленькая гостиница в Западном Кенсингтоне.

Им нужны деньги, ясное дело. Я затвердел сердцем, думая о немыслимой непосредственности моральной системы Уинтера-принтера, — вы отвергаете с праведным отвращением прелюбодеяния в провинции только для того, чтобы броситься в полнокровную реальность — двойное прелюбодеяние, в мир еще более заблудший. Потом сердце мое смягчилось, в конце концов, есть нечто романтическое в попытке воссоздать легенду о короле Артуре в еще большем масштабе. Но я чувствовал, что меня водят за нос, отлучают от жизни… Несправедливо, что так много произошло за моей спиной.