Юрий Безелянский - 69 этюдов о русских писателях

• Название: 69 этюдов о русских писателях
• Автор: Юрий Безелянский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-26349-3

Эта книга продолжает тему предыдущей книги Юрия Безелянского "99 имен Серебряного века". Она посвящена русской классической литературе (от Сумарокова до Надсона) и советской литературе (от Пильняка до Высоцкого). Представлены, разумеется, не все авторы XIX-XX веков, но все же присутствуют многие: Пушкин, Тютчев, Белинский, Герцен, Гоголь, Салтыков-Щедрин... Вересаев, Грин, Катаев, Хармс, Галич, Шаламов, Рубцов... Книга написана в своеобразной манере эссе-биографий. Особо выделена тема "Художник и власть", показывающая, на каком историческом фоне и в каких социальных условиях создавались лучшие произведения русской и советской литературы.

---

Андрей Белый. Эмигрировал. Вернулся. Пытался стать советским писателем. Не вышло. Скончался 8 января 1934 года, прожив 53 года. Больше бы не получилось, ибо впереди маячил 37-й, а Андрей Белый был причислен к «представителям реакционного мракобесия в политике и искусстве» (доклад Жданова, 1946 год).

Александр Блок. Не уехал и власть радостно зачислила его в «поэты революции», но в революции его привлекала только идея свободы, а свободу как раз и задушили.

Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?
Царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма!
Эх, не пора ль разлучиться, раскаяться...
Вольному сердцу на что твоя тьма?
Знала ли ты? Или в бога ты верила?
Что там услышишь из песен твоих?
Чудь начудила, да Меря намерила
Гатей, дорог, да столбов верстовых...
Лодки да грады по рекам рубила ты,
Но Царьградских святынь не дошла...
Соколов, лебедей в степь распустила ты —
Кинулась из степи черная мгла...
За море Черное, за море Белое
В черные ночи и в белые дни
Дико глядится лицо онемелое,
Очи татарские мечут огни...
Тихое, долгое, красное зарево
Каждую ночь над становьем твоим...
Что же маячишь ты, сонное марево?
Вольным играешься духом моим?

Блок критиковал Россию. Любил Россию. Желал ей лучшего будущего. Но пришли «неслыханные перемены. Неведомые рубежи». Пришлось изведать поэту и голод, и холод. Одна из последних записей в дневнике: «До каких пределов дойдет отчаянье? – Сломан на дрова шкапик – детство мое и мамино» (17 ноября 1919).

Безумие охватило Блока. Его могли вылечить, но власти не захотели отпустить его на Запад.

Есть в напевах твоих сокровенных
Роковая о гибели весть.

Валерий Брюсов – счастливец. Удачно влился в советские ряды. Бюрократ-коммунист, как звала его Цветаева. Но кто знает, что было в его душе? Может быть, и морфинистом он стал не случайно?..

Лауреат Нобелевской премии Иван Бунин. Как его называли – «Певец дворянских могил». В эмиграции Иван Алексеевич скорбел о старой России, «погибшей на наших глазах в такой волшебно краткий срок». До революции Максим Горький упрекал Бунина в общественной пассивности: «Не понимаю, как талант свой, красивый, как матовое серебро, он не отточит в нож и не ткнет им куда надо?» После революции советская власть считала его ярым антисоветчиком и не печатала. А когда Бунин умер, то его начали печатать во всю: советской литературе нужен был классик, и умерший Бунин был уже не опасен: ничего нового он уже не скажет.

Весьма популярная в старые годы писательница Анастасия Вербицкая новой властью была зачислена в «бульвар» и ей с ходу приписали «порнографию» и «черносотенство».

Не вписался в советский интерьер и Максимилиан Волошин. А он, со своей стороны, не выступая открыто, тихо, за письменным столом писал громкие строки:

О, господи, разверзни, растопчи,
Пошли на нас огнь, язвы и бичи:
Германцев с запада, монгол с востока.
Отдай нас в рабство, вновь и навсегда,
Чтоб искупить смиренно и глубоко
Иудин грех до Страшного суда.

Таким же праведным гневом к революционерам-большевикам пылала Зинаида Гиппиус:

Рабы, лгуны, тати ли —
Мне ненавистен всякий грех.
Но вас, Иуды, вас предатели,
Я ненавижу больше всех.

За эти слова власть отыгралась сполна. Она не достала в Париже Зинаиду Гиппиус и ее мужа Дмитрия Мережковского, которого собиралась ликвидировать, но уж других с радостью поставила к стенке. И одним из первых был Николай Гумилев, поэт-воин, герой Первой мировой войны. Его без промедления зачислили в заговорщики, хотя он им совсем не был, и расстреляли. Спустя год после гибели Гумилева Лев Троцкий отметил в «Правде», что Гумилев и его сподвижники по поэзии «не творцы жизни, не участники в создании ее чувств и настроений, а пенкосниматели, эпигоны чужой кровью созданных культур». И впрямь советской власти были не нужны ни Николай Гумилев, ни Андрей Белый, ни другие яркие представители Серебряного века. В идеологический и культурный сектор вписывались лишь откровенные агитки Демьяна Бедного и Владимира Маяковского.

Я вам не кенар!
Я поэт!
И не чета каким-то там Демьянам... —

возмущался Сергей Есенин. «Дар поэта – ласкать и корябать...» Вот он и карябал. Итог известен. Есенин повесился. А Максим Горький задохнулся в золотой клетке, куда его поместила власть. «Предлагаю назвать нашу жизнь Максимально горькой», – пошутил Карл Радек, блистательное перо революции, сгинувший впоследствии среди лагерной пыли.

Георгий Иванов из парижского далека писал:

Россия тишина. Россия прах.
А может быть, Россия – только страх.
Веревка, пуля, ледяная тьма
И музыка, сводящая с ума...

Сергей Клычков – удивительный поэт и романист, в советские годы был определен в «кулацкие гуси» и в 1937 году ликвидирован. Та же судьба постигла другого крестьянского поэта Николая Клюева – убит.

Я умер! Господи, ужели?
И где же койка, добрый врач?
И слышу: «В розовом апреле
Оборван твой предсмертный шаг!..»

Владимир Короленко. Пожалуй, единственный писатель из «крупняков», который громко протестовал против большевистских репрессий, арестов, грабежей и расстрелов. «Мы, как государство, консервативны только в зле, – писал Владимир Галактионович, – чуть забрезжит что-то новое, гуманное, справедливое и тотчас гаснет. Приходит «новый курс» и отбрасывает нас к Иоанну грозному...» Короленко умер в декабре 1921 года, еще бы немного – и не избежать ему расстрельной участи.

Александр Куприн – нищета во Франции и доживание в советской России (власть все сделала, чтобы он вернулся. Имена были нужны. Имена!). В парижской газете «Утро» (1922) Куприн провидчески писал о судьбе литературы: «Теперь уже немыслимы очаровательная простота Мериме, аббата Прево и пушкинской «Капитанской дочки». Литература должна им (читателям. – Ю.Б.) приятно щекотать нервы и способствовать пищеварению».

Поэт Бенедикт Лившиц никуда не уезжал из России. И чувствовал, как «на черной лестнице распахнута дверь». 16 октября 1937 года его арестовали. Не выдержал пыток, лишился рассудка и по требованию следователей оговорил десятки невиновных, в том числе Николая Заболоцкого.

Осип Мандельштам.

Это какая улица?
– Улица Мандельштама.
Что за фамилия чортова!
Как ее ни вывертывай,
Криво звучит, а не прямо!

О трагической судьбе Мандельштама столько написано, что не надо повторяться. Можно только напомнить строки самого поэта: «Мы живем под ногами не чуя страны...» Осип Мандельштам не дожил каких-то двух недель до 48 лет.

Владимир Маяковский. У него был роман с революцией и советской властью («...и думаю: – Очень правильная эта, наша советская власть»). Ангажированность не дала счастья поэту, и последовал выстрел в сердце.

Владимир Нарбут, поэт, художник, издатель. Арестован 27 октября 1936 года. Выслан в Магадан, там и расстрелян.

Луна, как голова, с которой
Кровавый скальп содрал закат.

Это было написано Нарбутом в 1912 году. Предчувствие?..

Борис Пастернак. Никаких комментирующих слов. Только строки из стихотворения «Нобелевская премия» (1959):

Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони.
Мне наружу ходу нет...
Что же сделал я за пакость,
Я, убийца и злодей?
Я весь мир заставил плакать
Над красой земли моей...

Стихотворение «Нобелевская премия» появилось в феврале 1959 года в английской печати – и мгновенно последовал вызов к генеральному прокурору Руденко...

Михаил Пришвин. Он избежал репрессий, может быть, потому, что ушел от общественной жизни в мир природы. Вел два дневника: один обычный, а второй – крамольный, естественно, в стол.

Игорь Северянин. Грандиозный успех до революции, и жалкий и горький хлеб эмиграции. Взывал о помощи. Никто не откликнулся. И «чаруйная поэма» превратилась «в жалкий бред».

Алексей Толстой – пример проданного таланта. Подвыпив, среди друзей, Алексей Николаевич бахвалился: «Меня Сталин любит!», и на вопрос, в каком жанре ему приятнее всего пишется, Толстой ответил: «Больше всего люблю писать: сумма прописью...»

Не вписался в жизнь Велимир Хлебников, хотел «взлететь в страну из серебра,/Стать звонким вестником добра». Не вышло.

Марина Цветаева – одна из самых мрачных страниц русской литературы.

Отказываюсь – быть.
В бедламе нелюдей
Отказываюсь – жить.
С волками площадей
Отказываюсь.

И отказалась. Предпочла петлю в 49 лет.

Саша Черный. Уехал из России, где «от российской чепухи/ Черепа слетают».

Есть парламент, нет? Бог весть.
Я не знаю. Черти знают.
Вот тоска – я знаю – есть,
И бессилье гнева есть.
Люди ноют, разлагаются, дичают,
А постылых дней не счесть...

Антон Павлович Чехов. Это сегодня он классик без всяких оговорок, а когда он жил и писал, то подвергался жестокой критике за отображение постылой русской реальности. Везде – «Палата № 6». Чехов испытывал непреходящую тоску: «Жизнь идет и идет, а куда – неизвестно».