Роман Шабанов - Знакомьтесь: мой друг Молокосос

• Название: Знакомьтесь: мой друг Молокосос
• Автор: Роман Шабанов
• Жанр: Детская проза

Детская и подростковая литература – повесть для детей 5–15 лет, а также их родителей с элементами фантастики.

В одном загадочном доме на восемнадцатом этаже живет Филимон – 30-летний ребенок. Пришелец с другой планеты, рожденный в космической капсуле, как он говорит о себе сам, и «вечный ребенок» с не поддающимся лечению диагнозом, по мнению окружающих. Когда ему было десять лет, Филимон отдыхал в детском лагере, в него попала молния и в результате он перестал расти – не внешне, а внутренне. Родители придумали для сына мир, в котором ему хорошо. Необычный Фил живет с мамой – парикмахером, мечтающей быть криминалистом, и папой – археологом, очень редко бывающим дома. Филимон дружит с Лукой, которому семь лет.

---

Стоп! Хватит. Все! Надо уехать, стереть из своей памяти эту черную полоску. Там будет лучше, я знаю. Там будет новый мир. Мир, в котором есть место и пониманию (хорошее слово – маленькая лошадка пони и мания), и человеческому счастью (с частью чего?) и всему тому, о чем я пока не знаю.

О чем они говорят? Какой лагерь? Это правда, был лагерь. И там были дети. Как сейчас помню. Мальчики и девочки. Да еще третья категория, которая с виду – то ли мужского, то ли женского пола. Я их называю – мальдевочки. Эта фраза тоже вписана в мою тетрадь и подчеркнута желтым цветом. В этом мире на меня смотрели и показывали пальцем, называли переростком. Конечно, я смеюсь над прозвищами и если кто-то смеется глядя на меня, то я даже радуюсь, что доставляю ему несколько приятных минут. Пусть смеются. Смех – это прекрасно. Почему же сейчас я вижу не смех, а оскал. Да, я об этом знаю. Лука рассказывал о том, что есть смех и есть оскал. Первые делают добряки, второе – нехорошие люди и собаки.

Ладно. Я не такой как все. Это ясно. У меня свой мир. Это правда. Мне говорят, что я придумал то, что прилетел с другой планеты, враки! Все мне завидуют. И я не хочу слышать о том, что я родился в роддоме. Нет, я вырос в космической капсуле. Питался там астероидами и вырос.

Потом меня подхватил корабль из Звездных воин и джедаи меня доставили на землю и отдали на попечение отцу. Вот эта правда. Меня убеждают в обратном. Тсс, я все понимаю, но это только между нами – не все знают. Если бы все об этом знали, то набежали бы телевизионщики и мучили бы меня глупыми вопросами.

«– Сколько вам лет?

– Пятьсот».

А в лагере, когда мне было десять, меня пронзило молнией. Так говорят все. А я знаю, что примерно двадцать лет назад прилетел сюда из далекой галактики.

Я поднял упавший пакет и увидел в нем помимо двух пакетов молока свои любимые кукурузные хлопья с медом.

– Пап, можно? – шепотом произнес я. Хлопья – это была вторая страсть после манной каши.

Папа просто кивнул головой, так как мама уткнулась к нему в плечо и то ли спала, то ли ей это было так нужно для того, чтобы решить нашу общую проблему переезда.

– Как я люблю это, да все вместе, – прошептал я, прижимая пакет с хлопьями и молоком, а отец знаками показал, чтобы я шел в комнату, сейчас ему надо побыть с мамой наедине и я буду только мешать своим присутствием.

– Подожди, сейчас завтракать будем, – прошептала мама, но папа попытался вернуть ее в исходное состояние – мол, не время сейчас говорить о таких несущественных вещах. – И о пуговичках не забудь.

Мама резко встала – отец не смог ее удержать, вытерла глаза – она плакала (с вопросом):

– У меня оладьи горят. Разве никто не слышит?

– А они когда горят, кричат – мы горим, мы горим? – прошептал отец, немного раздосадованный тем, что была нарушена такая идиллия.

Однако с кухни пахло горелым. Мама умчалась на кухню, успев на ходу спросить меня:

– Ты кровать убрал?

Этим она хотела показать, что пока еще ничего не решила, и ее волнуют скорее проблемы местного порядка, чем калифорнийские.

– Нет, я еще не убрал, – ответил я, и продолжал медленно направляться в сторону своей комнаты. – Но собираюсь это сделать в течение пятнадцати минут.

Теперь ее мысли занимали сгоревшие оладьи и незаправленная кровать. Я убежал в комнату, чтобы заправить постель, похрустеть хлопьями с молоком, но самое главное – написать список. И как это отец мог терпеть вчера целый световой день и даже ночь, чтобы сказать нам об этом. Его что утреннее выбивание ковра простимулировало или сосед Коля?

Я несколько раз бегал из своей комнаты на кухню – за тарелкой, за ложкой и, наконец, оказался перед тарелкой молока, в которую я должен был насыпать хлопьев. Все делали наоборот – сначала хлопья, потом молоко. Я любил иначе.

Мне удалось подслушать разговор родителей. Я предпочитаю получать информацию из первых уст, не дожидаясь пока информация домчится до меня телеграфом.

– Там таких специалистов как ты, днем с огнем не отыщешь. Да тебя с руками оторвут, – говорил папа. Он даже не уговаривал, а просто делился новостями.

– Не надо меня калечить, – парировала мама, но она это делала скорее от того осадка, который образовался в результате последней новости. Осадок постепенно рассеивался.

– Не буду, и они не будут. Они просто будут платить доллары и оплата по их меркам раза в четыре больше… и это только поначалу.

Ладно, папа умеет уговаривать маму. Не надо ему главное мешать. Я вернулся в комнату, взял бумажный пакет, разорвал основание по верху и начал сыпать в тарелку. Образовался небольшой холмик из темно-желтых пшеничных хлопьев, я налил молока из треугольного пакета, грустно посмотрел на пуговички и торпеды, взял ложку, немного размешал и стал делать первые шаги к насыщению.

– Как вкусно, – услышал я.

Глава 5 Кто такой театр и почему отключается электричество

Я люблю театр с позиции ребенка. А что такое театр с позиции ребенка? Это, во-первых, удивление. Удивление всему происходящему. Во-вторых, возможность уйти от реальности.

Когда я впервые услышал это слово «театр», оно мне показалось непонятным. Тогда я спросил отца, а что такое этот «театр». Папа встал посреди комнаты, надел на голову майку, которая была нем, опустил голову и другим голосом забурчал «Король орел, орел король». После этого начал ходить как динозавр. Он шел на меня и издавал какие-то звуки вперемешку со скороговоркой. У него получалось так «Каруля-я-ял, а-а-ал ка-а-ал». У отца получилось так реалистично и я поверил так, что спрятал голову под подушку и попросил отца остановиться. Мама же игриво пошлепала отца и отправила провинившегося в угол. Тот, опустив голову, и в позе удрученного динозавра отправился за дверь, где располагался один из четырех углов комнаты. Простояв там секунд десять-пятнадцать, он бесшумно вышел, на цыпочках, подошел ко мне, положил голову на колени и замяукал, видимо для того, чтобы я его простил. В тот момент я очень верил и не мог не простить. Еще в тот день отключили электричество во всем доме.

Итак, что у нас получается. Сначала папины метаморфозы, потом мамино воспитание и, наконец, выключенный свет. Вот ты оказывается какой театр думал я, будучи ребенком до десяти лет. И полюбил именно такой театр, папин. Возможно, мамин. Но чаще, отцовский.

Глава 6 Явление чуда в перьях. Почему он прилетел без предупреждения

– Да, это точно, – вкушая первую ложку, как обычно, самую вкусную, повторил я.

– Точно, – вторил голос.

Что это? Откуда это «точно»? Я поперхнулся молоком, бросив ложку в сторону, словно это она была источником того голоса.

– Кто это? – громко сказал я, внушая силой голоса страх невидимому противнику. – Кто это сказал? Выходи.

Я вытянул перед собой кулаки, ожидая нападения. У меня было такое разъяренное лицо и то, что по губам стекали капли молока и рот был забит хлопьями только придавали ему большее злодейство. Но штурма не последовало. Я оглянулся по сторонам, увидел открытое окно…

– Ах, – облегченно вздохнул я. – Опять эти звуки с улицы. Окнозвучие, которое принес ветродур (он же ветродуй, он же лохматый ящур). Надо просто закрыть окно. Тогда все постороннее исчезнет. Оп-ля.

Я подошел к окну и закрыл его, тяжело вздохнув о сломанном шпингалете и как только сел на свою все еще незаправленную постель, как тут же вскочил, как подорванный от визга и непонятного скрипа. Постороннее не исчезло. Оно (существо или же домашний грызун) было на кровати под покрывалом и беспокойно двигалось.

– Вот тебя сейчас…, – вскрикнул я, сгреб красное с ромбиками покрывало, не оставив проема для побега. Послышалось знакомое звучание, напоминающее… мяукание.

– Патриция, ты как здесь? – засмеялся я, освободив пушистое создание, любимца нашего дома. Кошка испугалась и хотела бежать – «зашла чтобы поздороваться, а тебя чуть не задушили, милое дело». Но я ее удержал и точечными движениями – шея, спина и ни в коем случае не хвост погладил. Она успокоилась и устроилась у меня на коленях. – Наверное, молоко учуяла. Вот ты меня напугала. Я уже заикаиться начал.

Хвостатая смотрела на меня и думала «когда же он меня напоит молочком, как ему еще намекнуть на это?».

– Видали недотепу! – догадался, приласкал кошку, от чего она изогнулась прямо, как пантера – красиво и грациозно, и взял пакет. Только я хотел откусить кончик упаковки (так я обычно открываю – быстро и удобно), чтобы налить молока в другую тарелку (там были чипсы недельной давности, но их я выкинул в окно – настал момент), как внезапно послышался знакомый звук, отнюдь не мяуканье.

– Па-па-три-три-ция – это ты? – заволновался я. Надеюсь, это не навсегда (заикание, имел ввиду).

Это была не она, это точно. Кошка зашипела и вырвалась из моих рук, спрыгнула на пол, лапой открыла дверь (она умела открывать все, даже холодильник, что не очень хорошо) и выбежала. Я остался один на один со звуком, который нарастал и становился противным, как дребезжание сверла за стеной ночью.