Анастасия Куницкая - Вдоль каштановой аллеи (сборник)

• Название: Вдоль каштановой аллеи (сборник)
• Автор: Анастасия Куницкая
• Жанр: Поэзия
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-905636-51-6

Книгу петербуржской писательницы и поэтессы Анастасии Куницкой открывают избранные «Стихи не только о любви», уже нашедшие преданных поклонников как из числа участников многочисленных интернет-сообществ, так и среди слушателей публичных выступлений автора.

Новаторский по форме и глубокий по содержанию цикл «На перекрестке взглядов», искусно собранный в «Венок прозаических сонетов», повествует о тонких, порой неосязаемых отношениях между мужчиной и женщиной.

Венчают сборник рассказы и миниатюры, написанные с присущей автору мягкой иронией, лукавой улыбкой и легким ароматом грусти.

---

– О чем вы сейчас думаете? – спросил он, не оборачиваясь.

– О том… о том, что я никогда не пила мадеру голая на полу и в красной шляпе.

– А вам этого всегда хотелось?

– Не знаю… да, пожалуй… пожалуй, что так. Думаю, мне всегда этого хотелось.

– Это немного странная фантазия. Почему она пришла вам в голову? – он обернулся, пристально глядя ей в лицо.

– Она пришла в голову вам, – смутилась Ирина.

– Нет, нет, эта фантазия пришла в голову именно вам, я ее просто считал.

– Считал? Как это – считал?

– С вашего сознания.

– Вы медиум? – Ирине снова стало страшно и немного зябко. Она быстро сделала большой глоток.

– Я – художник, – молодой человек замер в задумчивости. Его взгляд стал напряженным и таким плотным, словно он хотел вобрать в себя все: каждую линию ее тела, каждый изгиб, всю цветовую гамму, всю игру светотени.

Ирина замолчала. Ей нестерпимо захотелось спрятаться за стеклянной выпуклостью бокала, но взгляд ее не пускал, она вся оцепенела под его густой тканью.

– Я знаю про вас все, ничего не зная. Мне не нужно простое знание. Вы сейчас открыты для меня как истина.

– Поэтому художники так любят обнажать натурщиц?

– Вероятно. Одежда мешает, она скрывает истинный свет. Сейчас я смотрю на вас и не вижу вашего тела, поверьте! Ни формы груди, ни ваших рук или ног. Я вижу только вас саму, но всю, целиком, как на алтаре.

– На жертвенном? – усмехнулась Ирина, мучительный озноб пробежал по всему ее телу.

Молодой человек молчал. Его рука уже стремительно бежала по мольберту, вычерчивая линии и накладывая мазки.

– Вы любили когда-нибудь? – прервал он молчание.

– Да… почему вы спросили?

– Когда вы любили, нужно ли вам было знать об этом человеке что-то конкретное? Или вы знали все и так, потому что знание пришло извне и изнутри одновременно?

– Я никогда не думала об этом… но, да… вы очень точно сказали! Отчего так, вы знаете?

– Знаю. И вы знаете, потому что любили. Снимите шляпу, положите ее рядом.

– Но…

– Она вам больше не нужна. Вам нечего скрывать, я все и так знаю. Закройте глаза. Пойте.

– Петь? Почему? Что петь?

– Что угодно, что взбредет вам в голову.

Ирина стала напевать что-то, кажется, Марсельезу. Ей пришло в голову, что это полная чушь – лежать в чужом южном городе, на чужой циновке, голой, с бокалом мадеры, и распевать Марсельезу с закрытыми глазами. Но художника это ничуть не удивляло. Широкими движениями руки он продолжал наносить линии, мазки, штрихи.

Ирина перестала петь, приоткрыла глаза, и еще долго, сквозь розоватую пелену, смотрела на лежавшую рядом с ней красную шляпу, которая постепенно стала подниматься, все выше и выше, пока не покатилась по стеклянной поверхности окна и не превратилась в маковый рассвет. Наступило утро.

Художник тихо, неприметно спал, вытянувшись рядом с ней на циновке. Он лежал вниз лицом, руками обхватив голову. Его длинное гибкое тело было обнажено, едва прикрытое легкой розоватой тканью.

Ирина осторожно поцеловала его в плечо, неслышно поднялась, стала одеваться. Она уже хотела уйти, как вспомнила о картине и несмело приблизилась к мольберту.

Юноша на полотне лежал вниз лицом, обхватив голову руками. Молодая женщина подле него, приподнявшись на локте, целовала юношу в прекрасное нагое плечо. А по утреннему небу катилась широкополая красная шляпа.

Иногда мы встречаемся с кем-то, чтобы на миг увидеть самих себя. И узнать о себе что-то глубинное, трепетное, ускользающее. И мы помним об этой встрече всю свою жизнь.

И вы, вы тоже помните.

4. Потанцуем?

Борису Саволделли

Все мы слышим Голос. Он нисходит на нас по-разному: под сводами хор или сенью небес, на пике любви или вершине горя. Долготерпеливо и вымоленно, нежданно и невпопад. К кому-то – лишь единожды, другие слышат его чаще, избранные живут с ним, обручась. Он различно звучит, но всегда узнаваем. Это тот самый Голос.

Сад еще был напоен музыкой. Фестиваль закончился, музыканты сложили инструменты, зрители разошлись. Лишь двое рабочих неспешно сгребали оглохшие утомленные стулья. Над головой витали звуки, заплутавшие в кронах, обвившие столетние стволы, запутавшиеся меж белых цветков акаций.

Динамики источали голос. Музыкант спешно улетел и теперь парил одновременно низко над садом и высоко в небе, уносимый стальной гигантской птицей прочь.

Агния задержалась на небольшой танцевальной площадке в дальней части сада. Она пребывала в том изумленном оцепенении, в какое погружаешься, внезапно столкнувшись с сильным чувством. Она ничего не ждала от этого вечера, просто пришла послушать музыку и… влюбилась.

Высокий молодой итальянец со смоляными кудрями и подвижным лицом вышел на сцену без инструментов, лишь с одним странным музыкальным ящиком, но едва раздались первые звуки, сердце Агнии насторожилось. Это был только голос, один голос – и ничего более. Музыкальный ящик повторял его, наслаивал и бесконечно множил, создавая сложные комбинации. Гениальный моноспектакль, где звуки, жесты и смыслы сливались в одно кипучее действо. И вот уже оживали джунгли, дышало и вздымалось море, обрушивался горный водопад, устремлялась ввысь вселенская мощь грузинского хора.

Это было нечто доселе невиданное и неслыханное, такое, что Агния сама превратилась в этот голос, вобрала его в себя, пропитавшись звуками насквозь. И все в ней самой стало музыкой и гармонией: полнозвучной, божественно-совершенной.

В сладостном оцепенении она дослушала выступление до конца. Не замечая ничего вокруг, встала и побрела к выходу, замешкавшись на площадке. И вот теперь, одурманенная, она стояла в опустевшем саду, и на ее плечи, как листья с осенних деревьев, падали пестрые звуки.

– Потанцуем? – услышала она за спиной.

Агния хотела обернуться, но чьи-то руки обвили ее талию. Сердце забилось, встраиваясь в музыкальный ритм. Она доверчиво положила пальцы на чужие горячие кисти, их бедра слились и закачались на волнах.

Они танцевали одновременно страстно и нежно: сливались и распадались, как струи водопада, стремительно сталкивались и взрывались миллионами радужных фонтанных брызг, взвивались язычками пламени то пылающего, то угасающего костра. Это был совершенный танец, где нет ничего отдельного и лишнего, где рука одного – продолжение руки другого, где всё – гармония и смысл. Это был танец, где всё – Любовь.

Агния закрыла глаза. Она не хотела знать, кто этот мужчина, откуда он взялся и существует ли на самом деле в нашем нетонком мире. Она знала его волосы, его губы, его руки и прежде, и теперь, и после. Она знала всё, и этого было довольно.

Они танцевали молча, ни единым звуком не нарушая снизошедшей на них гармонии. Это был безмолвный фокстрот рыб в морской глубине, воздушный вальс облаков в поднебесье, пульсирующая румба огня в сердцевине Земли.

Сколько это продолжалось, Агния не знает. Быть может, мгновение, а может, целую вечность. Не расплетая рук, они перетекли на дорожку сада, просочились сквозь решетчатую калитку, проплыли густо-зеленым пахучим буйством крымского парка и вышли к предзакатно сиреневеющему морю. Тихим шелестом под ногами отозвалась круглая, отполированная веками, галька, сгрудившаяся на теле Земли как ноты в нотной тетради.

Они опустились у ног притихшего моря и долго-долго вглядывались в пенные отголоски стихии на оконечностях волн, в молчаливую симфонию грифельных гор, в натянутую струну горизонта, смыкающую небесную и морскую синь. Голос все также звучал внутри них, но он уже не трепетал, как пламя, а уютно теплился, превратившись в их единое, ровное, едва различимое дыхание.

Они прожили так, сплетясь ветвями, несколько дней, а может, недель. Не размыкаясь, звуча одной тихой мелодией, неслышно перекатываясь вдоль берега, как галька под струящимися клавишами волн.

Они расстались неприметно, также неразличимо, как сошлись: словно молекулы воды, что сливаются воедино и, напитавшись друг другом до краев, распадаются, устремляясь дальше, прокладывая себе неведомый путь в чреве земли.

Временами Агния слышала во сне Голос. Он струился, проникая в замершее на время сознание и наполняя все ее существо звуками. Голос звал и манил, шелестел песчинками, дрожал язычками пламени и трепетал.

Спустя год она вернулась в тот сад. Итальянец на фестиваль больше не приехал. Где-то на другом континенте низко и высоко парил его голос, сплавляя воедино все звуки земли. В саду вновь звучала музыка, она была прекрасна и полноводна, как прежде. Другой музыкант, черноглазый и чернокожий, извлекал ее из воздушной ткани, тянул невидимую шелковую нить, пропуская сквозь черно-белые пальцы-клавиши.

Агния слушала, закрыв глаза. Ей было хорошо и покойно. Шелковая прохлада покрывала волосы, обволакивала ставшее невесомым тело. И в этой умиротворенной тишине, наполненной звуками до самых краев, кто-то окликнул ее близким и далеким Голосом: