Вадим Михайлов - Послевкусие страстей и превратности мнимой жизни

• Название: Послевкусие страстей и превратности мнимой жизни
• Автор: Вадим Михайлов
• Жанр: Русское современное
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-227-04425-9

Союз двух драматургов, их совместная работа в кино, их любовь и запутанная личная жизнь… Всё прерывается смертью жены, соавтора, любимой женщины. Мужчина остаётся жить. С трудом восстанавливает стереотип разрушенной жизни. Работает. Пытается приживить оторванную часть души, как приживляют руку, ногу или сердце. Придумывает себе новую любовь, но та, прежняя, не покидает его. Это внешний сюжет. Особый же интерес работы – в стремлении автора воссоздать связь реального мира с той каждодневно создаваемой, мнимой, но такой живой реальностью кинопроизводства, которая накладывает свои краски на характер героев романа – обычных, не самых худших и не самых лучших представителей российского кино.

---

– Привет, Статёнушка, – ласково сказал ей Платон. – Ты что, не узнала?

– Не люблю, не люблю горы, – шептала Ульяна. – Сколько твоих друзей лежат здесь на кладбищах! Сколько ещё не погребенных лежат в ледниках… Не хочу! Не хочу! Ничего не видать. Ничегошеньки… Всё закрыто… Камни катятся… Вода сумасшедшая несётся… Люди шальные…

– Зато к Богу ближе, – сказал Платон. – А если подняться на вершину, весь мир виден…

– Нет, не люблю я горы.

Затрещал валежник. Кто-то большой, тяжело дыша, пробирался к дороге.

Ульяна остановилась. Подняла корягу.

– Пошли быстрее отсюда, – сказал Платон. – Мы с тобой на чужую территорию, в чужие владения забрели… Большой Компьютер что-то глючит сегодня…

На дорогу вышел медведь. Принюхивался. Но на них не смотрел.

«Фу! Вонючий какой!» – подумала Ульяна.

– Михалыч, извини, мы уходим… – извинился Платон.

Он снова стал молодым. Менял свой облик.

– Уходим… Уходим… Брось корягу… Аля…

– Ты назвал меня Аля?

– Да, так звали мою первую любовь…

– А ты говорил – Нора… Сколько же у тебя их было?

– Много. Но все как первая…

Медведь заревел.

Платон в ответ закричал на него.

Она удивилась – такой тихий, ласковый, а как кричать, так медведю не уступит.

Покричали, покричали и разошлись.

Платон остановился.

– Извини, милая… Отвернись, пожалуйста.

– С чего бы это я должна!

– Это граница моих владений. Это моя территория… Я должен пометить… Чтобы все знали, что я здесь… Никуда не ушёл… Не свалил за бугор. Не отрёкся в поисках сладкой жизни… Я здесь… Это земля моя… И я здесь хозяин…

Она отвернулась.

Он медленно расстёгивал ширинку. Насторожённо озирался…

– Ой, гуляли, гуляли, а про детушек забыли, – разволновалась вдруг Ульяна. – Как бы нам добраться покороче? Побыстрее… Забыла всё… Заговорил… Всё забыла… Заговорил! Заговорил бабу, бахарник хренов!

– Да не волнуйся ты, не переживай. Это же всё в моих снах. В мечтах… Нет у нас с тобой детишек… Могут быть… Но нет пока…

Они шли молча. Она выдернула свою руку из его руки.

– Я – плохая мать…

– Хорошая.

Она хмурилась, наливалась мраком.

– В другой раз по-другому будет, – успокаивал он её.

– Ты о чём?

– О чём?! О нашей с тобой жизни… Ну вот, как тебе такой вариант? Приходит к нам в эту хижину ночью парень… Молодой. Симпатичный… Странник. Просится переночевать. Вы когда-то знакомы были. Романишко старый… Тебе будет весело с ним. Рассказы разные станет тебе рассказывать. О приключениях своих. Будет на тебя восторженно смотреть… А ты вся засияешь, как предо мной теперь. Всё, что есть у тебя, выложишь. Медовухи нальёшь кувшин. Будете с ним смеяться и переглядываться. А я буду терпеть, терпеть, терпеть… Курить… курить… курить… Пойду в чулан… Возьму топор и порешу вас…

– А как же детушки наши? Что с ними будет? – мрачно спросила она.

– Да нет же у нас с тобой детей! Ты что, забыла! Не хочешь ты детей иметь…

– Есть! Ростик… Махмудка… И Ваня…

– Не Ваня, Вова.

– Нет, Ваня! Ты так быстро отрёкся от них… Потому что врёшь всю жизнь…

– Ладно, пусть Ваня, – уступил он. – Только я не вру, я сочиняю… я придумываю… Мне это интересно… придумывать разные жизни…

– Так говори быстрее, что с детьми-то стало, когда ты нас порешил? Тебе, конечно, срок дадут… На полную катушку… А дети как без нас?

– Это уж другая история… Другой сериал… – сказал он и задумался. – Детей в приют отдадут… Приедет твоя сестра Галя, разыщет их. Будут жить они… В семейном детском доме на берегу большой реки. А отцом у них будет… хороший мужик… отставной военный врач-офтальмолог, ну, глазник… и скрипачка…

– Скрипачка? – Ульяне стало интересно. – Почему скрипачка?

– Да всё в памяти выплывает одна скрипачка… Из детства… Покою не дает. Всё вспоминаю, как она ходила мимо нашего дома со скрипкой… в консерваторию… Просится в сценарий… – Платон снова замолчал. – Её бросил муж, тоже скрипач, и мотанул в Америку с тремя мальчиками, тоже скрипачами, в надежде устроить там свою судьбу лучше, чем здесь… И скрипеть на скрипках за нормальное бабло…

– А у него семья была? – вдруг спросила Ульяна.

– У кого?

– У врача этого.

Спросила «у него», а звучало «у тебя».

– Да, жена осталась в Риге. Не захотела в Россию… Но есть ещё другой поворот… Она не скрипачка, а врач… А он – майор ВДВ…

– А ты так каждой сучке показываешь звёздное небо и эту корову… Статёнушку? И рассказываешь, как ты перекричал медведя… И читаешь стихи Гумилёва…

Он обиделся. Холодом пахнуло от него. Отвернулся к стене.

– Нет, я никогда не повторяюсь. Запомни, Ульяна. У меня хватает мозгов, чтобы придумывать каждый раз, каждой тёлке что-нибудь новенькое… Сообразно характеру… А у тебя только твой огород и тыквы…

– Ну и чёрт с тобой! Уйду, придурок… – сказала она, не разжимая губ. – Горы не люблю. И рожать тебе не буду. Прощай.

Она выплюнула на дорогу все их поцелуи и ушла.

– Эй, подожди, – закричал Платон, видя, как она удаляется, тает в утренней дымке. – Не уходи! Как же я буду без тебя?! Не уходи!

Она не оглянулась. Только рукой помахала. Знала – видела, как он стоит оглушённый у сложенной из камней ограды… А рядом с ним большой пёс, волкодав кавказский… По имени… Жора… То есть Геварги… Георгий по-нашему… Платон треплет его по загривку и говорит задумчиво:

– Ничего… Всё поправимо, брат, пока мы живы…

А в избе – дети – Ростик, Махмудка, Вова… Владимир, Мухаммад, Ростислав…

Их кормить надо. Воспитывать. Чтобы не погибли в этом большом мире, где семь миллиардов людей. И ещё семью семь миллиардов призраков… и придуманных персонажей…

И наступила третья ночь.

Она сняла пижаму. Ждала его.

– Ты так измучила меня, я все эти дни… в таком… Не знаю… Не осрамиться бы…

– Ты ещё заплачь!

Она засмеялась, видела по глазам, что врёт.

– Залёточка мой! Ох уж солдатик в самоволке… Ой уж дролечка мой! Ох уж не умереть бы от твоей любви!..

– А теперь вроде полагается закурить и помолчать, – сказала Ульяна. – Так, кажется, принято после этого… Так пишут в романах…

Платон включил свет, чтобы найти сигареты и спички.

Он отметил, что в ней уживались естественно и органично талант, сила и наивность деревенской девахи, попавшей вдруг в Москву конца семидесятых.

Здоровье позволяло ей курить и пить водку стаканами, не пьянея. И она делала это, хотя была равнодушна к табаку и алкоголю. Она хотела быть такой, как все, в этом вселенском бардаке, но в глубине души знала, что всё равно не станет такой, как все, останется другой, не похожей ни на кого в чужом, громадном вертепе Центрального дома кино…

Платон смотрел на Ульяну, любовался.

– Какое сокровище досталось мне! Какая ладная! Какая белая! Какая царственная!

Она заметила его взгляд и прикрылась простынёй.

Всё было необычно, всё было ново. И независимость её, и щедрость. Бескорыстие неженское. Бескорыстие мощного, уверенного в себе человека. Но главное – он ощущал в себе эту свежую и чистую радость, подъём душевный, и нечто новое – перемены где-то в глубине, может быть, даже на клеточном уровне…

– Ты замечательная, – сказал он. – Жаланная… женщина…

Она не улыбнулась, только лицо чуть передернулось гневливо.

– Я так и знала, что скажешь эту пошлую фразу… Я не женщина, я – девушка…

Он хмыкнул. Вспомнил стихи Лорки о том, как «отвёл её к реке, думал, что она невинна, а она жена другого…».

– Да, не смейся. Я никого не любила… Может, тебя полюблю… Тогда стану бабой… А постель… постель – это ещё не любовь… Я дура… Дура! Дура! Дурра! Я дура, да?

– Не рычи.

– А ты… не смей! Не смейся! Я ведь убить могу! Не люблю, когда надо мной смеются.

И в этот момент взорвалась электрическая лампочка. Стало темно. Платон шарил рукой в поисках целой лампы. Нашёл. Порезал палец. Включил. И снова взорвалась лампочка.

– Завтра разберусь. Где-то коротит.

– Это из-за меня, – сказала Ульяна. – У меня такая… дурная привычка – взрывать бытовые приборы… когда меня дразнят… Когда надо мной смеются…

– Я не над тобой. Я над собой, – примирительно сказал он. – Я тоже не люблю, когда надо мной смеются… Прости.

Это расслабление, этот мир в душе после схватки, перед новым приливом желания…

Уже тогда что-то изменилось в нём… Как будто получил дозу хорошего доброго облучения…

Назавтра Платону предстояло ехать в командировку в Ленинград.

Они простились.

Он сел в автобус и поехал в аэропорт.

Он сидел у окна, бездумно смотрел на московские дома и вдруг заметил такси, которое то обгоняло автобус, то сопровождало его. Ему показалось, что он увидел её лицо. Ульяна улыбалась ему. И махала рукой.

У них скудно было тогда с деньгами. Но она взяла такси только потому, что ей необходимо было увидеть его. А деньги… Чёрт с ними!