Катрин Шанель - Потерянная, обретенная

• Название: Потерянная, обретенная
• Автор: Катрин Шанель
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-67375-9

Малютку Катрин, живущую в приюте, считают либо умалишенной, либо попросту белой вороной. И это неудивительно! То ей является умерший брат Октав, который ласково зовет ее Вороненком, и это прозвище кажется ей знакомым. То ее сознание вдруг затуманивается, и она видит себя в комнате с красивыми обоями, где на столах лежат дорогие материи, а между столами расхаживают важные дамы в шикарных платьях… Девочка чувствует, что ее мать жива, и принимает решение во что бы то ни стало найти ее! Велико же было ее изумление, когда она узнала, что ее матерью является не кто иной, как блистательная Коко Шанель! Но великие женщины, как правило, обладают суровым нравом – поначалу мадам Коко не верит бедной девушке, называя ее ловкой мошенницей…

---

Нет.

А вот Виржини – хотела бы. Она из кожи вон лезет, чтобы хоть кто-то из торговок обратил на нее свое благосклонное внимание. Но девочка слишком мала ростом, худа, некрасива. Толстуха Полина тоже не была красавицей, но она выглядела здоровой и крепкой, такой ребенок для лавки– все равно что живая вывеска. Болезненную Виржини торговки к себе не возьмут, ей нечего и мечтать.

Но она мечтает. Прижимает к груди руки и мечтает о белоснежном переднике, кружевной косынке, бриллиантовой броши. Мечтает быть красоткой-цветочницей – царить в сумрачной, напитанной ароматами цветов лавочке, где ее, может быть, увидит бравый военный и влюбится с первого взгляда! Уже сейчас Виржини играет в цветочную лавку, предлагает мне купить чахлый одуванчик. И еще она знает один секрет, который может сказать только шепотом на ухо.

Мне смешно. Я знаю, что секрет Виржини – какая-нибудь глупость, как и мечты Виржини. А еще я знаю тайный ход в сад, не боюсь его тенистых троп и уже изведала, каковы на вкус ранние белобокие персики. Остальные же довольствуются тем, что пекут пирожки из грязи с начинкой из выросшей у ограды травы.

Я выжидаю момент, чтобы улизнуть в сад, где должна встретиться с Октавом, но Виржини прицепилась ко мне, словно пиявка. Она хочет, чтобы мы вместе «пекли пирожки». Виржини – одна из немногих девчонок, которые хотят со мной играть. Признаться, я от нее не в восторге. У нее дурно пахнет из ушей, и стоять рядом не очень-то приятно, но я стараюсь быть к ней доброй.

– Я не могу сейчас с тобой играть, – объясняю как можно мягче. – Мне нужно кое с кем увидеться.

– Тебя звала сестра? – удивляется Виржини.

– Нет.

– Ты решила дружить с Луизеттой?

Луиза немного старше нас. Она и ее подружки – самые несносные в приюте. На беду, их очень любят дочери милосердия и называют «наши маленькие сестры». Эти девчонки ходят, опустив глаза, все время молятся и твердят о своем желании, когда вырастут, непременно стать сестрами милосердия, а то и монахинями. Луизу нарочно обучили некоторым фокусам, чтобы приводить в восторг попечителей. Например, сестра спрашивает притворную богомолку:

– Скажи нам, Луизетта, какое лакомство ты любишь больше – сливочные тянучки или миндальные пирожные?

– Больше всего я люблю Святую Деву, – самым елейным тоном отвечает Луизетта и получает свою порцию похвал. И лакомств, разумеется.

По утрам Луиза всегда рассказывает свои сны, в которых неизменно фигурируют прекрасные святые, сходящие к ней с небес, сама Святая Дева, приезжающая к вратам общины в золотой карете, цветущие лилии и пение ангелов. Может быть, она в самом деле все это видит, я не знаю. Но во что бы я, интересно, могла играть с Луизой? Меняться четками? Слушать, как она повторяет, словно попугай, истории сорока девственниц, явно не понимая ни слова? Или примкнуть к группе ее подражательниц, которые заглядывают Луизетте в рот и всячески стараются примазаться к ее славе?

– Ну уж нет! – смеюсь я.

– Ты злая! – вдруг плаксиво восклицает Виржини. – Ты гадкая девчонка! Зачем ты надо мной смеешься?

Я смеюсь вовсе не над ней, но пуститься в объяснения не успеваю – Виржинии шипит, как гусь, и щиплет меня за руку выше локтя. Она щиплется больнее всех в приюте. В мои планы не входит драться с этой дурехой, поэтому я бросаюсь прочь, а она кричит мне вслед:

– Я знаю! Я все знаю! Я знаю, куда ты бегаешь! И знаю, что ты прячешь в сундучке!

Но я пропускаю ее вопли мимо ушей. Что она может знать?

Сначала мне нужно проникнуть сквозь густо растущий у стены шиповник. Его шипы нещадно раздирают платье, которое я только вчера заштопала. Сестры приучают нас держать в руках иголку. Я рву свою одежду чаще остальных, поэтому уже достаточно поднаторела, и штопка получается почти незаметной.

Я храбро продираюсь сквозь заросли, и вот уже рядом замшелая, увитая плющом стена. Она выглядит совершенно неприступной, но я-то знаю про секретный ход, прорытый под каменной кладкой. Я замаскировала его ветками и листьями. Может быть, его прорыли кролики? Или лисы? В любом случае, лаз достаточно широк, чтобы я в него протиснулась. На той стороне растут уже настоящие розы, а не захудалый шиповник. Как они пахнут! Я притягиваю к лицу огромный бархатно-красный цветок, вдыхаю его аромат и вдруг слышу тихий смех и вижу брата, ласково глядящего на меня сквозь зелень. Мне хочется прыгать и хлопать в ладоши от счастья, но я боюсь себя выдать и потому кидаюсь навзничь в густую траву и закрываю глаза. Это такая игра. В ту же минуту я чувствую, что Октав садится рядом.

– Привет, Вороненок, – говорит он. Он называет меня так, потому что волосы у меня совсем черные, в синеву, словно вороново крыло.

– Я так скучала по тебе! – отвечаю шепотом.

– Мы не виделись всего один день, – возражает он.

– Целый день! – поправляю я.

– Хорошо, целый день, – соглашается он. – И целую ночь. Как ты спала? Чем вас кормили сегодня?

– На обед было говяжье рагу и рисовый пудинг. Ужасная гадость, как будто клей! Скажи, а ты помнишь, как наша мама пришла и принесла нам огромную коробку марципановых фруктов?

– Я помню, что ты ими объелась и у тебя болел живот.

Я тихонько смеюсь.

– Ничего подобного. Это у тебя болел живот, и тебе пришлось принять противную микстуру. Но мама совсем не сердилась.

– Она никогда на нас не сердится.

– Расскажи мне еще про нее, – прошу я, перевернувшись на живот и глядя, как божья коровка ползет по стебельку.

– Я помню не больше, чем ты.

– Больше! – возражаю я. – Ты же на десять минут старше меня, Октав. Значит, ты помнишь ее на целых десять минут дольше.

– Что ж. Слушай, Вороненок. Наша мама… Она самая красивая на свете. У нее нежная шея, длинные пальцы и черные глаза, а смеется она так, будто звенит золотой колокольчик. Но в жизни ей приходится нелегко, она должна сама пробивать себе дорогу, никто ей не помогает.

– И поэтому она бросила нас здесь? Потому что мы для нее обуза? А может быть, она давно уже умерла и поэтому не приходит за нами?

Октав умолкает.

– Ты так не думаешь, – его голос звучит печально. – Мама не умерла. И мы для нее не обуза. Просто ей нужно время, чтобы устроиться в жизни. А потом она нас заберет, и мы вместе заживем счастливо. Она будет шить чудесные платья, ты станешь во всем ей помогать…

– А ты, Октав? Чем бы ты хотел заниматься?

– А я хотел бы сидеть вот так и смотреть на тебя. Всю жизнь. Целую вечность.

Из моей груди вырывается счастливый вздох. Он такой милый, мой брат! Иногда мы ссоримся, но все же он ужасно милый. Что бы я без него делала?

– Что бы я без тебя делал? – произносит он, словно прочитав мои мысли. – У меня никого нет, кроме тебя, Вороненок. Никто не хочет со мной разговаривать. Никто меня не замечает.

Тут я слышу голос сестры и сразу – детские голоса, выкликающие мое имя. Меня хватились, меня ищут!

– Тебе пора? – спрашивает Октав.

– Да. Но я не хочу уходить.

– Почему? Мы ведь завтра увидимся.

Нет, не увидимся.

– До завтра?

– До завтра.

Чтобы помочь перебраться через канаву, Октав поддерживает меня за руку повыше локтя. Я вскрикиваю от боли и, отвернув рукавчик, показываю ему большой синяк от щипка Виржини.

– При случае я ее вздую! – обещает Октав. – Мало не покажется! Никто не смеет обижать моего Вороненка!

Он поднимает из травы и кладет мне на ладонь слегка побитую, сочащуюся соком сливу. Я быстро целую его в прохладную щеку и ныряю в подкоп.

– Где это ты была?

Сестра Агнесса смотрит на меня с удивлением. Стоило ей отвернуться, как я словно бы выросла из-под земли. Она глядит поверх моей головы, туда, где на тонкой веточке дрожит огромный цветок шиповника.

– Играла в прятки, – отвечаю тихо, стараясь выглядеть благонравной маленькой девочкой. Но что-то меня выдает – или божья коровка, ползущая по волосам, или разорванный рукав платья, или крупная слива, которую я бережно, словно птенца, держу в кулаке.

– Что это у тебя, дитя мое?

Разжимаю пальцы. Слива падает в траву. Сестра Агнесса близорука, но не носит пенсне – считает, что не стоит исправлять волю божью. Она могла бы и не заметить сливы. Но вышло иначе. Сестра сделала два шага, наклонилась, взяла меня за руку. Моя ладонь перепачкана желтым, дурманно пахнущим соком. Я пытаюсь вытереть ее о передник, но сестра Агнесса не позволяет, тянет ладонь к лицу, к своему мясистому носу, вдыхает аромат… Ее брови сходятся на переносице.

– Иди за мной, – говорит сестра Агнесса.

Я жду немедленного наказания, жду какой-то страшной кары, но сестра только приказывает вымыть руки, а потом говорит:

– Не забудь завтра упомянуть на исповеди о том, что украла сливу из сада. А теперь иди и перемени передник.

Я киваю, не сдерживая вздоха облегчения. Я не крала сливу, но вполне могу взять грех брата на себя. Старый кюре очень добрый. И Агнесса не так уж плоха. Есть сестры, которые любят распускать руки и чуть что щелкают сирот по макушке костяшками пальцев. «Если до тебя иначе не доходит, придется вколотить тебе это в голову, для твоего же блага», – говорят они, но чувствуют иначе. Многие дочери милосердия давным-давно забыли своего родителя.