Владимир Малик - Тайный посол. Том 2

• Название: Тайный посол. Том 2
• Автор: Владимир Малик
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-966-03-6185-0

Владимир Малик (настоящая фамилия Сыченко, 1921 – 1998) – украинский писатель, известный как автор историко-приключенческих романов (тетралогия «Тайный посол», «Князь Кий», «Червленые щиты» и др.). Его произведения ставят в один ряд с романами Александра Дюма и Генрика Сенкевича. В 1983 году за достижения в области литературы В.Малику была присуждена премия им. Леси Украинки.

В тетралогии «Тайный посол» рассказывается о борьбе украинского народа против турецко-татарских захватчиков во второй половине XVII столетия, про трагические события в Украине после Чигиринских походов и про оборону Вены (летом 1683 года). Увлекают невероятные приключения главного героя романа казака-сорвиголовы Арсена Звенигоры и его побратимов, чья самоотверженность в борьбе за «други своя», за честь, справедливость и человечность делает их настоящими рыцарями «без страха и упрека».

---

– Я повторяю еще раз, казаче, что это не твоего ума дело, – упрямо стоял на своем Стягайло.

– Как знать, как знать, – с вызовом и легкой иронией в голосе сказал Гурко.

– Ты слишком самоуверен, казаче! – нагнув бычью шею и наливаясь кровью, гаркнул наказной атаман. – Но мы и не таким рога обламывали!

– Батько, мы пришли сюда не ссориться и выяснять, кто из нас умнее, – вмешался Арсен, сдерживая гнев, закипающий в сердце. – Мы пришли за помощью… А коль мы невпопад, то можем и назад!.. Извиняйте, что побеспокоили… Идем, друзья!

– Идите подобру-поздорову!.. И вот тебе мое последнее слово, казаче. Ты сам или со своими друзьями можешь ехать куда угодно – в Корсунь, в Канев или к самому черту в зубы! Но снаряжать за счет Сечи военную экспедицию, чтобы вызволить твоих родных, я не позволю!.. У нас и без этого мало припасов. А хлеба и сухарей почти совсем нет. Сидим на саламахе… Вот так!

Казаки молча поклонились и вышли.

– Пся крев! – выругался Спыхальский, спускаясь с крыльца. – Остались на бобах, прошу пана!

– И вправду, разве ожидали такого?.. – глухо отозвался Роман. – Что же будем делать, братья?

– Поеду к Сирко на хутор! – решительно заявил Арсен. – Неужели и он откажет мне?

– Поезжай, Арсен! Езжай не мешкая! – поддержал друга Спыхальский. – А мы тем временем сговорим желающих да примем батьку Семена в кош… Езжай!

Арсен молча кивнул, и друзья направились в курень.

3

После обеда Переяславский курень загудел, как растревоженный улей. В сечевое товарищество принимали Семена Гурко.

Обычно прием проходил тихо-мирно. Вновь прибывшего парубка или опытного казака, желающего вступить в запорожское товарищество, куренной атаман спрашивал, добровольно ли он вступает в семью славных рыцарей Войска Запорожского и согласен ли он слушаться своих атаманов. Если неофит говорил, что вступает добровольно и будет слушаться всех атаманов, его спрашивали, как он прозывается. Именно – как прозывается, и если новичок по тем или иным причинам не хотел, чтобы в реестре фигурировала его настоящая фамилия, то туда заносилась лишь кличка. Эта традиция установилась еще с тех пор, когда крепостные крестьяне, бежавшие на Запорожье от панов, умышленно скрывали свои настоящие фамилии, а панам или чиновникам короля, требовавшим выдачи беглеца, можно было сказать, что это не тот, кого они разыскивают, а совсем другой человек, вот даже и фамилия у него другая… Если же клички не было, то наблюдательные запорожцы тут же на ходу придумывали ее, чаще всего подмечая какую-нибудь черту характера или внешности новоиспеченного казака. «Нехай будет Рябоштаном!» – выкрикивал кто-нибудь, намекая на пестрые, рябые штаны прибывшего. Или: «Да он глухой, как тетеря[15], пускай Тетерей и прозывается!» Так и записывали… С этой минуты новичок становился запорожцем. Если он был юношей или взрослым человеком, но не знакомым с военным делом, то его называли молодиком и прикрепляли к старому бывалому казаку, который года за два или за три должен был научить своего подопечного орудовать саблей и копьем, метко стрелять из ружья, пистолета, гаковницы[16] и пушки, копать шанцы, выстраивать походный табор из возов, ездить на коне, мастерить чайки[17] и плавать на них и еще множеству больших и малых дел, с которыми полагалось уметь справляться запорожцу. Обучение проводилось не даром. Молодик обязывался служить «батьке» и отрабатывать на зимовнике, то есть в хозяйстве своего учителя. Но встречались и такие учителя-бессребреники, как старый Метелица, которые за науку не требовали ничего, кроме кружки горилки да уважения… Если же вновь обращенный был опытным воином, он сразу вливался в состав запорожцев, курень принимал его как равного.

Однако сегодня традиция нарушилась.

Когда Семен Гурко подошел к группе седоусых казаков и, поклонившись, как положено, попросился в Переяславский курень, наказной куренной атаман Могила, назначенный на то время, пока Стягайло будет наказным кошевым, сказал:

– Человече, я не против… Как говорится, мне все равно… Но лучше, ежели мы покличем кошевого. Что-то у него на тебя зуб, кажись, есть… Правда, по нашим обычаям, мы можем принять тебя и без кошевого, но он решил сам присутствовать на куренной раде, и не годится перечить атаману. Тем более что он – наш куренной…

И Могила послал молодика за Стягайло.

Эти слова наказного куренного неприятно поразили Гурко. Значит, кошевой уже успел переговорить о нем с видными казаками куреня, от которых прежде всего зависит его судьба. Да, злопамятный человек и, кажется, не большого ума…

Ждать пришлось недолго. Красный от мороза и от кружки крепкого меда, который он любил принимать перед обедом, Стягайло поздоровался, скинул кожух и сел к столу.

– Ну, что тут? – спросил мрачно.

– Да вот, батько, новичок просится в наш курень, – сказал Могила.

– Новичок? Кто же это? – Стягайло притворился, что не замечает Семена Гурко.

Гурко вышел вперед, поклонился.

– Это я, батько.

– А-а, это ты… Нежинский казак… Как же тебя звать?

– Семен Гурко.

– Сколько лет тебе?

– За сорок повернуло.

– А в войске сколько?

– Двадцать.

– Ты, кажется, грамотный?

– Малость кумекаю… Учился в Киевской коллегии.

Кошевой пристально разглядывал казака, будто хотел разгадать его самые сокровенные мысли. Что ж, красивый, сильный и рассудительный. Смотрит смело, держится независимо, словно и впрямь важная птица. «Примешь на свою голову такого разумника, а через год-другой он, чего доброго, даст тебе коленом под одно место и спихнет с куренного… Знаем мы таких! Не раз уже случалось!» – подумал Стягайло, а потому хотя и пытался сдержать свои чувства, сказал сердито:

– Ну что ж, я не против. Но просись, хлопче, в другой курень. У нас и так много народа! Даже спать негде, когда соберутся все… А вот в Незамаевском да Мышастовском куренях маловато. Шел бы туда!

– Однако, батько кошевой, мне хотелось бы со своими товарищами…

– Мышастовский курень рядом… Вот и будете вместе!

– А в походе? В бою?.. Разве дело в том, чтоб вместе только спать или из одной миски саламаху хлебать?

– Тебя не переговоришь, – насупился Стягайло.

– Не в меру умен и настырен этот новичок, – поддержал кошевого низенький и круглый, как бочка, казак Покотило, давний приятель Стягайло. – Ты, человече, слыхал, что тебе сказано? И не кем-нибудь, а самим кошевым! Забирай манатки – да иди себе без оглядки!

Гурко медлил, собираясь с мыслями, как бы помягче ответить, но его опередил Роман Воинов.

– Братья, я не понимаю, что тут происходит? Человек просится в наш курень, а его допрашивают, как на суде! Прогоняют, как собаку… А ты-то, Покотило, хоть знаешь ли, что за человек перед тобой? Да ты батьке Семену и в подметки не годишься!

– Чья бы мычала, а твоя бы молчала! – тонко взвизгнул Покотило. – Кто ты такой!.. Сам шатаешься черт знает где, а не успеешь заявиться на Сечи – свои порядки устанавливаешь!

– Тебя забыл спросить, что мне делать! – отрубил Роман, тряхнув своим пышным пшеничным чубом, который он, как и Арсен, не сбрил вопреки запорожскому обычаю. – Если бы все сиднем сидели по зимовникам, как ты, да держались за подолы своих жинок, давно бы уже ордынцы переловили нас всех, как перепелок!

Покотило вспыхнул и схватился за саблю:

– Щенок! С кем разговариваешь?.. Я тебе в батьки гожусь!

За спиной Романа тяжело засопели Спыхальский и Метелица. Начал пробираться вперед Секач. У Шевчика от волнения покраснела тонкая шея.

– Кто посмеет тронуть Романа? – рявкнул Метелица. – А ну выходи! Но сперва будешь иметь дело со мной!

– И со мной! – встопорщил усы и зло повел глазами Спыхальский.

– Да нехай и про меня не забывает! – выскочил вперед Шевчик.

Весь курень зашевелился. Послышались крики, ропот.

Все столпились вокруг спорщиков. Одни становились на сторону кошевого и Покотило, другие поддерживали Романа и Метелицу. Большинство же казаков не знали, из-за чего ссора, и сгрудились посреди куреня, просто ожидая интересного зрелища, но понемногу и они начали втягиваться в спор.

Лишь наказной атаман Могила не присоединялся ни к тем, ни к другим. В душе он не одобрял поведения Стягайло, но и выступить против не смел, так как, будучи сейчас куренным, обязан был поддерживать кошевого.

Масла в огонь подлил Секач. Поблескивая новым бархатным жупаном, он протиснулся к самому столу и завопил:

– Братчики, чего наказной кошевой выдумывает? Спокон веку у нас был обычай, что новичка принимает в кош курень… Потому и сейчас мы должны решать – принять или не принять. А Иван Стягайло в этом случае имеет не больше прав, чем мы!

– А и вправду, возгордился, старый черт! – прошепелявил беззубым ртом Шевчик. – Забыл, как грязюкой мазали голову, чтоб помнил, откуда вышел!

– Распоясался, что и удержу нету! – послышалось откуда-то сзади.

– Сущий мироед! Дука![18]