Владимир Малик - Тайный посол. Том 2

• Название: Тайный посол. Том 2
• Автор: Владимир Малик
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-966-03-6185-0

Владимир Малик (настоящая фамилия Сыченко, 1921 – 1998) – украинский писатель, известный как автор историко-приключенческих романов (тетралогия «Тайный посол», «Князь Кий», «Червленые щиты» и др.). Его произведения ставят в один ряд с романами Александра Дюма и Генрика Сенкевича. В 1983 году за достижения в области литературы В.Малику была присуждена премия им. Леси Украинки.

В тетралогии «Тайный посол» рассказывается о борьбе украинского народа против турецко-татарских захватчиков во второй половине XVII столетия, про трагические события в Украине после Чигиринских походов и про оборону Вены (летом 1683 года). Увлекают невероятные приключения главного героя романа казака-сорвиголовы Арсена Звенигоры и его побратимов, чья самоотверженность в борьбе за «други своя», за честь, справедливость и человечность делает их настоящими рыцарями «без страха и упрека».

---

Он смотрел на пожарище и вроде бы видел печальные, заплаканные глаза матери, Златки, Стеши, дедушки… Где они? Что с ними случилось? Живы или погибли? А если живы, то куда повели их людоловы? Неужели погнали в неволю? Неужели уготована им та же участь, какую он изведал на чужбине?

В его груди заклокотало глухое рыдание. Он сознавал, что с этих пор его жизнь пойдет новым руслом и что на этом новом пути его ждут не просто невзгоды и мытарства, но и кровь, и смерть. Мысленно он клялся совершить все возможное и невозможное, чтобы отомстить своим обидчикам – Юрию Хмельницкому и Ивану Яненченко, а также тому, кто направлял их на черное дело, – великому визирю Кара-Мустафе. Не ведал, как он это сделает, где и когда встретит своих врагов, но знал твердо, что либо сам погибнет, либо отомстит им!

Все в его душе перекипело. Она словно выгорела, стала пустой и каменной. Здесь, на родном пепелище, сразу потеряв самых близких людей, он понял, какое горе пережили сотни тысяч его соотечественников, какие муки приняли они и какой ненавистью наполнены их сердца. Поклялся Арсен и впредь не знать ни жалости, ни сочувствия к тем, кто творит зло его народу, кто, как саранча, опустошает его землю, превращая ее в дикое поле.

Ему на плечо легла рука Романа.

– Не убивайся так, брат! Этим беды не избыть.

Рядом остановились Спыхальский и Гурко. Оба суровые, озабоченные. Горе товарища острой болью отдавалось в их сердцах.

– А и вправду, Арсен, хватит тужить, – тихо произнес нежинец. – Давайте лучше гуртом подумаем, что делать.

– Что тут придумаешь?

– Холера ясная! Да что мы – в худшем положении не бывали? Припомни, друже мой! – воскликнул Спыхальский, стараясь изобразить на лице подобие веселой улыбки, чтобы подбодрить друга. Но улыбка вышла бледная, вымученная. – И выпутывались каждый раз!

– То, пане-брат, было совсем другое, – ответил за Арсена Роман. – Там мы думали только сами за себя. А теперь…

Они не заметили, как позади них, на том месте, где раньше стоял соломенный шалаш над погребом, а теперь лежала куча черного пепла, тихонько приподнялась обгоревшая ляда и сквозь узенькую щелочку на них глянули чьи-то глаза, долго привыкали к свету, и вдруг вспыхнули радостью. Крышка с грохотом откинулась – и из темной ямы показалась простоволосая всклокоченная голова Яцька.

– Арсен! – радостно закричал паренек и, выпрыгнув из погреба, кинулся в объятия друзей.

– Яцько! – Арсен прижал его к груди. – Ты живой?! А где же наши?.. Что с ними?

Казак с надеждой смотрел на погреб, словно ожидая, не появится ли оттуда еще кто-нибудь. Но Яцько, перехватив этот взгляд, печально покачал головой.

– Не, не, там больше никого нету… Татары всех забрали – погнали за Днепр…

– Значит, живы?

– Да, живые…

– А ты как?..

– Я сбежал по дороге… До вечера сидел в яру. А потом пришел в хутор и спрятался в погребе. Накидал туда соломы, вымостил себе гнездо. Там хотя и темно, зато тепло… Я знал, что вы вернетесь сюда…

– Спасибо тебе, Яцько… Теперь рассказывай все по порядку.

Парнишка стал рассказывать. Все слушали молча, не перебивая и не переспрашивая. Только когда он назвал имена Многогрешного и Яненченко, Арсен быстро переглянулся с товарищами и с досадой покачал головой, будто бы говоря: «Как жаль, что полковник выскользнул из наших рук!..» Весть о том, что всех хуторян ордынцы погнали не в неволю, а на переселение в Корсунь, немного подбодрила казаков, и, когда Яцько закончил свой рассказ, они начали живо обсуждать положение.

– Вот теперь ясно, – сказал Спыхальский. – Мы должны ехать в Корсунь и вызволить наших… Только что делать с Яцьком? У него же нет коня…

– Кто сказал, что нету? – вскинулся парнишка. – В лесу у меня припрятан чудесный конь! Тут их много бродило после боев… Так я поймал одного возле стожка на лугу и привязал в лесу, подальше от вражьего взгляда…

– Ну, тогда ты совсем славный хлопец! Я тебя еще больше уважаю, Яцько! – И Спыхальский похлопал паренька широкой ладонью по спине. – Друзья, не можно тратить время попусту…

– Погоди, погоди, пан Мартын, – охладил горячего поляка Гурко. – Давай-ка прикинем, что мы будем делать в Корсуне…

– Как это что? – надулся Спыхальский, который не терпел, если с ним не соглашались. – Вызволим Златку, Стеху… Всех наших…

– Вчетвером?

– Почему вчетвером? – обиделся Яцько. – А я?

– Ах да, да… Прости, Яцько, – серьезно сказал Гурко и сразу же добавил: – Даже впятером мы там, как мне кажется, мало что сможем сделать. Нужны гораздо большие силы…

– Я тоже так думаю, – сказал Роман. – У Яненченко сотни татар…

Арсен молчал, понимая, что решающее слово за ним. В первое мгновение он готов был сразу же броситься вслед за своими, но слова Гурко охладили его пыл. Действительно, что они впятером сделают? Да и припасов на дорогу у них нет никаких – ни сухарей, ни сушеного мяса, ни сала. Даже пороха маловато. И вместе с тем сердце его разрывалось при мысли, что Златка в руках людей, которые не привыкли считаться с девичьей красой и молодостью. Для них это был товар, ценившийся на восточных рынках дороже всего.

Он колебался.

– Как же теперь быть, батько Семен? – спросил наконец Арсен.

– Трудно тут что-либо советовать, – ответил Гурко. – Вернее, не трудно, а опасно… Как бы не ошибиться…

– И все-таки мы должны на что-то решиться.

– Понятное дело… Поскольку впятером мы не поможем нашим, то нам нужно немедля мчаться в Сечь. Если, конечно, там есть друзья, которые захотят пособить вам…

– Друзья есть.

– Вот и добре. Поездка в Сечь, а потом в Корсунь займет не более десяти дней… Пусть даже две недели… Но и отсюда до Корсуня нам добираться дней пять… Так что за это время, можно надеяться, с твоими родными, Арсен, ничего не случится. К тому же не забывайте, что с ними Якуб, Младен, Ненко. Мне кажется, они найдут какую-нибудь возможность вступиться за Златку и за всех остальных…

– Я тоже на это надеюсь, – согласился Арсен. – А как ты думаешь, Роман?

– Без запорожцев нам не обойтись, – коротко ответил дончак.

– Ну, если так, тогда покормим коней – и айда в дорогу! Путь не близкий, а время не ждет.

Палий

1

Заметенная снегами Сечь показалась путникам совсем безлюдной. На площади – ни одной живой души. Возле церкви, войсковой канцелярии и возле оружейной, где всегда околачивались те, кому нечего было делать, тоже никого. Только на башнях маячили часовые да из широких, обмазанных глиной труб над приземистыми куренями лениво поднимались в мглистое сизое небо голубые утренние дымки.

У Арсена возникло опасение: вдруг он не застанет близких друзей в Сечи? И обычно-то на зиму многие разбредались кто куда мог. А сейчас… За годы войны исчерпались запасы хлеба, казацкие хозяйства пришли в упадок, с Украины почти никакого подвоза, и братчики, у кого была собственная хата-зимовник или было к кому податься – к родным, знакомой вдовушке или просто в наймы к своему же, но богатому братчику-запорожцу, – после победы над янычарами и выборов кошевого разошлись из Сечи.

И все же он не ожидал, что Сечь так опустеет. Что же случилось? То ли все вымерли, то ли черт их забрал? Хорошо еще, если в курене наберется какая-никакая сотня казаков…

Друзья привязали лошадей к коновязи и зашли в Переяславский курень. Здесь было полутемно, так как замурованные морозом маленькие окошки пропускали немного света. В печке и лежанке потрескивали дрова. На нарах, несмотря на позднее утро, храпели десятка два или три запорожцев. А те, что проснулись, занимались кто чем хотел – латали одежду и обувь, вырезали из вербы и липы ложки, ковганки[14], острили сабли, резались в карты…

Оказалось, что людей в курене не так уж и мало. Это еще больше удивило Арсена, ему было известно: Сирко никогда не позволял людям бездельничать. Он считал лень первым врагом воина.

Почему же сейчас такая поблажка? Если б праздник какой или воскресенье – но нет!

– Доброе утро, братчики! – поздоровались прибывшие, стягивая с голов покрытые инеем шапки.

– Арсен! Голуба! Какими судьбами! – воскликнул Метелица и раскрыл медвежьи объятия. Старый казачина всегда был рад видеть молодого казака, к которому чувствовал отцовскую любовь.

С лежанки, швырнув на пол вытертый, латаный-перелатаный кожушок, соскочил дед Шевчик и засеменил к Звенигоре.

Метелица и Шевчик одновременно подошли к Арсену, поцеловали в холодные, заросшие густой темно-русой щетиной щеки.

Бросив на стол карты, от окна мчался, перескакивая через скамьи, проворный щеголеватый Секач. Как всегда, он был одет в новый, хорошо пригнанный жупан, на ногах красовались красные сапоги на железных подковках, а зеленые бархатные шаровары, казалось, только что вышли из-под руки портного… Только одно не вязалось с его нарядным видом – на нем не было сорочки. Очевидно, проиграл. Однако это не испортило ему настроения. Собственно, сколько Арсен помнит, настроение у Секача никогда от этого не ухудшалось. Проигравшись до нитки, он исчезал на недельку-вторую, а потом опять появлялся прекрасно одетый, на добром коне. Поговаривали, что у него в Киеве есть богатая молодая вдова, безумно влюбленная в запорожца, которая и снабжает своего любимца и деньгами, и одеждой. Другие возражали и говорили, что Секач – настоящей фамилии его никто не знал – сын какого-то богатого пана или купца, а может, даже самого киевского архиепископа… Но это были, разумеется, только предположения… А в жизни это был острый на язык, хорошо знакомый с риторикой, поэтикой, греческим и латинским языками щеголеватый сорвиголова, безоглядно храбрый в бою, безмерно щедрый в дружбе красавец запорожец. Таким знали его все, а о другом не спрашивали…