Борис Щербаков - Семь тетрадей. Избранное (сборник)

• Название: Семь тетрадей. Избранное (сборник)
• Автор: Борис Щербаков
• Жанр: Поэзия
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9614-2797-4

Борис Щербаков – один из самых успешных менеджеров бизнеса информационных технологий, в прошлом переводчик, работник Внешторга… с раннего детства писал стихи. За свою богатую событиями и свершениями жизнь Борис не утратил остроты поэтического мироощущения. Были годы, когда он писал взахлеб, были долгие перерывы. Так или иначе, результат – семь поэтических тетрадей, каждая из которых несет печать времени – как личного, так и нашего общего, в котором мы жили и живем.

---

Хочешь?

Хочешь, кульбитом Корбут
Сдам ГТО норму?
Влезть могу на Эльбрус двугорбый,
Только скажи, что любишь!

Хочешь, рассыплюсь трелями барда?
У шах-ин-шаха выиграю в нарды,
Шпагу могу проглотить, алебарду,
Только скажи, что любишь!

Хочешь, досрочно сдам сессию,
И – на каникулы в Полинезию?
Могу открыть изотоп для цезия,
Только скажи, что любишь!

Раньше, бывало, достанешь звезды —
И хорошо. Легко и просто.
Но ты подумай, может быть, поздно,
Пока ты скажешь, что любишь.

Ступени

В этом доме большом ни дверей, ни окон,
В этом доме отчаянно мечутся тени.
Все, как было всегда и веков испокон —
Вверх и вниз убегают немые ступени.

На одних – покрывалом тяжелая пыль
Погребает следы проходивших когда-то.
Это значит – безветрия длительный штиль
Бережет их, как мы бережем экспонаты.

На других – миллионы упругих подошв
До округлости стерли у мрамора грани,
Руки вытерли краску перил… ну и что ж,
Им Создатель воздаст за такое старанье.

А ступени бегут до вершин снеговых,
Что качаются с небом сияющим вровень.
И какая вам разница, если на них
Вы увидите пятнышко высохшей крови?

А ступени бегут, уходя в темноту,
Паутину и грязь, и еще что-то кроме.
Проходите, пожалуйста, в ту или в ту?
Ни окон, ни дверей в этом сказочном доме.

В этом доме большом ни окон, ни дверей
И не платят жильцы ни квартплаты, ни пени.
И еще хорошо, что веков испокон
Верх и вниз убегают куда-то ступени.

Гоголевский бульвар

Весь бульвар оккупирует лужами
По-весеннему чистая грязь,
А по краю его, будто кружевом,
Оплетает чугунная вязь.

За ее вековыми изгибами
Даже время не очень видно,
Как и раньше – скамейки под липами,
Старики ворошат домино.

И за чадом, мехами укутанным,
Неусыпная няня следит.
По ветвям, от весны перепутанным,
Воробьиная стая сидит…

Ну, а вечером – просто не верится!
Это будто красивый эстамп, —
По бульвару искристому стелется
Мягкий свет галогеновых ламп.

За стволами, где сумерки снежные,
Таки и жди, промелькнет фаэтон.
Вы не видите взгляды мятежные
В гальванических срезах окон?

Вы не видите грусть и страдание
По России, утопшей в ночи?
Это стало далеким преданием,
Но горит еще пламя свечи.

Хоть теперь не сыскать городничего,
Светоч разума – он не погас.
Гоголь сам, не смущаясь величия,
С постамента взирает на нас.

Весна на крыльях птиц

Недавно город встретил тучу птиц,
Недружелюбно, холодно и хмуро.
Взглянул на них толпою скучных лиц
И отвернулся в сторону понуро…

Недавно в город, радостно паря,
Влетели птицы, гимн весне слагая.
А город мялся (рано, мол, и зря),
Весне другие сроки полагая.

А вот они, над сетью проводов,
Над грязью улиц и апрельской топью,
Не думали: готов иль не готов
Принять наш город птичию утопию.

Они влетели, будто на парад,
Тепло и дружно, будто ветер майский.
Замельтешились, – вверх, вперед, назад, —
Взирая вниз немного по-хозяйски.

Но, может быть, у них своя весна,
Свои права на этот грустный город
И сроки пробуждения от сна
И мир напополам для нас расколот?

А может, проще: мы, восторга их
И ликованья их понять не можем.
Я обернулся и… в какой-то миг
Мой город хмурый улыбнулся, ожил…

А я молчу. А мне б искать слова,
Слагать стихи, кричать об этом мне бы,
Что все-таки у нас одни права
На этот город, улицы и небо.

«Мы попрощались бегло, торопливо…»

Мы попрощались бегло, торопливо,
Спеша домой (как будто бы спеша!).
А дождь под властью нежного порыва
Прошел по листьям, каплями шурша,

Нас не заметив, теплой майской ночью,
Мы попрощались в этот поздний час.
Мы попрощались… Нет, я не пророчу,
Но май пройдет и не заметит нас.

Еще чуть-чуть, еще совсем немного —
И нас весна оставит в стороне.
Нас не заметив, светлую дорогу
Открыв другим, кто верит ей, весне…

Май

Не было ничего, не было.
Зачем выдумывать миф?
Весна ничего не требовала,
Она была для других.

Было иль не было – все забудется,
И тот удивительный май.
Этот сон никогда не сбудется,
Вспоминай или не вспоминай.

Ни лавочки под дождем, ни холода,
Ни губ и ни глаз твоих,
Ни сердца, чугунным молотом
Стучавшего за двоих.

Поверите ли, не поверите,
А только весна была.
Попробуйте-ка, измерейте
Радость ее тепла.

С Земли ли, откуда, с неба ли
Ты появилась вдруг,
И былями стали небыли,
И долгий замкнулся круг.

И снова ты, как открытие,
Появилась в моей весне.
Сможешь ли ты забыть ее,
Не говоря об мне?

Не было ничего, не было,
Зачем выдумывать миф?
Весна ничего не требовала,
Она была для других…

Гастрономическая лирика

Когда бегут, спешат ночные тени,
Пугая путников, плутающих в ночи.
То увязая в тьме переплетений,
То разлетаясь, как весенние грачи.

Туман теплом объял ночную землю,
В нем даже «шорохи ночные не слышны»,
Устав от суеты, на небе дремлет
Тяжелый, аппетитный сыр луны.

Божий храм

«Широка река Ока, да не больно глубока».

Каламбурчик

Вчерашний день вечор спеша домой,
Я наблюдал окрестные селенья,
Как вдруг – о Боже! – взор усталый мой
Скользнул по храму в странном запустенье.

Обитель Божья стала храмом воронья,
Алтарь насестом служит птицам глупым.
Зияет черный вход, как полынья,
Давно травой порос дырявый купол.

Обочь – береза чахлая в пыли,
Согнулась, будто просит подаянья.
Подпорки – словно нищей костыли
И крона – будто нищей одеянье.

Но путник, ужаснувшись сим виденьем,
Спешит оставить оскверненный храм.
И если осенит себя знаменьем,
Так только чтоб забыть скорее срам.

Сворочен крест, давно ступени сбиты,
Алтарь таков – не видели б глаза,
Внутри все искореженные плиты,
Загажены святые образа.

Но разве можно время вспять вернуть?
Оно ушло, вернее, мы его убрали!
А теплоход наш продолжал свой путь,
Экскурсию по водной магистрали.

Но верю я, сюда придет народ
И храм поднимет, вновь наполнив звоном.
И возле входа бережно прибьет
Табличку: «Памятник архитектуры. Охраняется законом».

Рязанские раздолья

Да, луна здесь больше в сто раз,
Потому что на Севере, что ли?
Как бы ни был красив Шираз,
Он не лучше рязанских раздолий.

Пусть от неба в глазах дрожь,
Пусть там фиников всяких вволю,
Как бы ни был Египет хорош,
Он не лучше рязанских раздолий.

Даже с Эйфеля видя крыш
Черепички, я думал с болью:
Как бы ни был красив Париж,
Он не лучше рязанских раздолий.

Небоскребы – один восторг,
Высотища в полет соколий,
Как бы ни был хорош Нью-Йорк,
Он не лучше рязанских раздолий.

Вдоль по берегу – пальм бордюр,
Пью из воздуха цвет магнолий,
Как бы ни был мил Сингапур,
Он не лучше рязанских раздолий.

Я, наверное, был один,
Полагая в разгар застолий:
Как бы ни был хорош Берлин,
Он не лучше рязанских раздолий.

Пусть там даже растет мандарин,
Пусть там пагоды, что же, коли
Как бы ни был красив Пекин,
Он не лучше рязанских раздолий.

Нефть рекой средь бескрайних нив
И мустанги в зеленом поле —
Как бы ни был Техас красив,
Он не лучше рязанских раздолий.

Ах, как жаль, что не там я, что ж,
Ну да полно страдать по доле!
Как бы ни был мой стих хорош,
Он не лучше рязанских раздолий.

В лужах (гастрономическая лирика)

В лужах, палитру свою керосинью
Выплеснувших, как ведро из окна,
В лужах, смеющихся солнечной синью,
Бродит, как пиво, шальная весна.

Я четвертовал себя

По прошлому плача шибко,
По будущему скорбя,
Я сделал большую ошибку —
Я четвертовал себя.

Советам чужим не веря,
Желая не быть, а жить,
Я все в человечий череп
Не мог никогда уложить.

Я с этой идеей сжился,
И, сердце свое скрепя,
Я все ж, наконец, решился
И четвертовал себя.

И сразу четыре части —
Какую кому раздал.
Но ни одной из них, к счастью,
Я никому не продал.

В стенах пятидневных будней
Тихо живет одна,
Мягкая, словно студень,
Просматривается до дна.

Другая, добрей и слаще,
Моими друзьями живет.
Кто ищет ее – обрящет,
Кто хочет ее – найдет.

А третья – как острое шило,
И трогать ее не моги.
Пускай же ее, решил я,
Страшатся мои враги.

И, им день рождения справив
И все же себя любя,
Я сделал ошибку, оставив
Последнюю для себя.

И вот сижу с ней, братцы,
Ночами ее стерегу.
Никак не могу разобраться
И вряд ли когда смогу…

Зеленый снег