Борис Щербаков - Семь тетрадей. Избранное (сборник)

• Название: Семь тетрадей. Избранное (сборник)
• Автор: Борис Щербаков
• Жанр: Поэзия
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9614-2797-4

Борис Щербаков – один из самых успешных менеджеров бизнеса информационных технологий, в прошлом переводчик, работник Внешторга… с раннего детства писал стихи. За свою богатую событиями и свершениями жизнь Борис не утратил остроты поэтического мироощущения. Были годы, когда он писал взахлеб, были долгие перерывы. Так или иначе, результат – семь поэтических тетрадей, каждая из которых несет печать времени – как личного, так и нашего общего, в котором мы жили и живем.

---

«Бить собак – это очень плохо…»

Бить собак – это очень плохо,
Что-то вроде как совесть и душу
Выколачивать до последнего вздоха,
Как боксерскую грушу.

Только, будто подушка из пуха,
Люди бьют человечьего друга,
Бьют ногами по мягкому брюху,
Где соски розовеют упруго.

Потому что смешно и забавно,
Если горлом кровавая каша,
И клыки разжимаются плавно,
И немного торжественно даже.

Убежала б, да ноги из ваты,
И завыла б, да только не может.
Ну, а люди, они ль виноваты,
Если сила пьянит и корежит?

Сила – все, если разума кроха,
И не кажется вовсе, будто
Бить собак – это очень плохо
И нечестно еще почему-то.

Что придумать глупей и злее,
Что страшнее такого увечья?
Выколачиваем, себя не жалея,
Выбиваем все человечье.

Дождь (эскиз)

Вчера, по берегу бродя,
Я вдруг увидел чудо:
Сначала иглами дождя
По нежной глади пруда

Вершило небо мерный труд.
И вдруг – разверзлись хляби
И выткал дождь вчерашний пруд
До серебристой ряби.

Тяжелый полог темноты
Отпрянул в изумленьи,
Когда упругие кнуты
Взорвались в исступленьи.

И все смешали – боль и крик,
И нету глади больше!
Мне показалось в этот миг,
Что пруд погибнуть должен

Под самой резкой из атак
Небесной батареи.
Но дождь – на фокусы мастак,
И он судьбы скорее.

И снова он расправил пруд,
Согнал в затоны пену.
И вновь взялся за долгий труд,
Уже в ночную смену.

Все было точно так, – ей-ей, —
Я в том готов поклясться.
Я б написал о том точней,
Но вряд ли мне удастся.

Рыбки

Я тихих заводей боюсь, —
и как их только терпят реки,
Когда уже не дуют в ус,
Когда все чинно и навеки.

Когда в бессилии своем
Вместить и выдержать теченье,
По одному, а то вдвоем
Себя сажают в заточенье.

И всюду тишь, покой и блажь, —
Программа сверена заранее, —
И разделяет вечер наш
Спокойный диктор на экране.

Хрусталь, ковры, паркет, фарфор,
(Вот только слоники пропали).
И жить, как жили до сих пор,
Как пили-ели, жили-спали…

Посадим рыбок в унитаз,
Покормим сверху сытной крошкой.
Глядишь, они полюбят нас,
Как мы себя.
…Слабей немножко…
Перелопатив, как навоз,
До боли тонкие науки,
Мы будем без метаморфоз
Тащить свой век, скрипя от скуки…

Пусть я об лед, как рыба, бьюсь,
Хочу тонуть! И снова плавать!
Но одного всегда боюсь —
Попасть в недвижимую заводь.

Забыть про бури и про шторм,
Боюсь, не оттого, что стыдно…
Хороший выйдет рыбкам корм,
Такой безропотный и сытный.

А эту гладь не всколыхнуть,
И будет взрыв потом напрасным…
Да видно, тут не в рыбках суть,
Ведь им-то заводь неопасна.

Вьетнамская лодка

Пощипывая негустую бородку
И вкладывая в работу злость,
Мастер из кости вытачивал лодку —
Черная, еле прозрачная кость.

Мастер – вьетнамец – худой и раскосый,
Щурился, щелкая языком.
Мастер – поэт. Что касается прозы,
С нею резец его незнаком.

Парус наполнился солнечным ветром,
Бортом зачерпывает волну…
Надо, наверное, быть очень щедрым,
Чтобы дарить и в такую войну.

Лодка летит по искрящимся рекам,
Через далекую от меня страну.
Надо, наверное, быть человеком,
Чтобы остаться им даже в войну…

А он работал, чередуя лодки
С тиграми, буддами, прочим старьем,
Когда даже тигры, от пороха кротки,
Были не тиграми, так – зверьем.

Он твердой рукой вырезал бороздки,
Мечтая, покуда длиться войне,
Чтобы земля была злой и жесткой
Для тех, кто там, на другой стороне.

Капрал, подтягивая толстый помоч,
Палит с бессилья по облакам,
Капрал не знает, какую помощь
Приносит людям эта сухая рука.

Узнает во всю луженую глотку,
Чертыхаясь изрядно, проклянет
Того, кто вырезал эту лодку,
Кто спины перед ним не гнет.

А он, ссутулив худые плечи,
Улыбнется, желтую вздернув скулу.
Человек не должен терять человечье,
Ни на фронте, ни здесь – в тылу…

Рассвет из серебряных нитей соткан,
В заливе качается, солнцем горя,
Маленькая костяная лодка —
Чудо вьетнамского кустаря.

Дамокл и Дионисий (притча)

Дамокл, льстец и лизоблюд
У сиракузского тирана,
Проснулся в это утро рано,
Когда одни рабы встают
Коням подсыпать корму в ясли,
Наполнить амфоры водой,
Потряс несвежей бородой,
Подмоченной в воде и масле.
Зевнул и встал – устал лежать,
Расправил мятую тунику
И, щурясь солнечному блику,
На портик вышел подышать.
Такое небо, как весной,
Во время нежного цветенья
Тенистой рощи за стеной
У городского укрепленья.
И так ей этот цвет идет,
Что небо, кажется, цветет
Таким же мягким белым цветом,
Приятной свежестью дыша.
Как жизнь чудесна, хороша!
И как же тут не стать поэтом?
Ах, как прекрасен этот мир,
Как полон света, жизни весь он!
Но сто крат боле он чудесен,
Когда идет за пиром пир.
Пожалуй… Но не на пирах,
Где бог-правитель Дионисий,
Он может каждого унизить,
Втоптать в навоз, повергнуть в прах.
Тиран. Едина эта власть,
И ей позволено любое.
Весь век довлеет над тобою
Его разверзнутая пасть.
В шелках и злате тяжкий трон,
Любую прихоть и веленье
Исполнят вмиг без промедленья,
В доход казне или в урон…
Дамокл был с давнишних пор
Тяжелой завистью снедаем,
Хотя был всеми уважаем
И «украшал» собою двор.
Но протерев глаза до дыр,
Он вспомнил вдруг вчерашний пир!
И хмель оставил место страху,
И он представил ясно плаху,
На главной площади народ.
И сердце вдруг забилось чаще.
Он поспешил рукой дрожащей
Закрыть во всем виновный рот.
Слова сорвались с языка,
И не вернуть тех слов обратно,
И стало всем сполна понятно,
Сколь зависть эта велика.
Вино, проклятое вино,
Тут виновато лишь оно!
А вдруг да кто-нибудь из тех,
Что на вчерашней был пирушке,
Да сделал «ушки на макушке»
И пользу вынес из утех,
И то, что уловило ухо,
Донес до царственного слуха!
По сердцу – будто острый нож!
Дамокл присел от осознанья,
Что неспроста в коленях дрожь
От одного воспоминанья.
А верно, все же быть беде,
И, протянув ладонь к воде,
Журчащей влажною прохладой
Из пасти каменного льва,
Он снова вспомнил те слова,
Ведь надо ж так, хоть стой, хоть падай,
Сказать: «Завидую царю!»
Хотя бы тут же отказаться,
Мол, боги, что я говорю!
В любви и верности признаться…
Но хмель есть хмель. И вот уж, он,
В печаль и горе погружен.
Сидит и ждет судьбы решенья
За то, что, чуя власть вина,
Не выбирая выраженья,
Всю зависть высказал сполна.
Уже проснулись Сиракузы,
Повозки тащатся в пыли,
Подходят с моря корабли,
Как тяжелы в их трюмах грузы!
Идут, спеша куда-то, дамы,
Смеясь задорно и легко.
Подняв тунику, служка храма
Бежит по камням босиком.
Сверкают красной медью латы,
Проходят воины куда-то.
Ах, как завидует он им,
Дамокл – старый подхалим!
Как голубь, сидя на карнизе,
Он целый день тут просидел.
От ожиданья поседел,
А вдруг узнает Дионисий!
И точно! К вечеру во двор
Въезжает, видимо, посыльный —
Поверх туники плащик пыльный, —
И, не вступая в разговор,
Зовет Дамокла чуть заря
Явиться, да при всем наряде,
Великих дел и пиршеств ради
Пред очи светлые царя.
Всю ночь обдумывал приказ
И не сомкнул до солнца глаз
Дамокл, льстец и лизоблюд
У сиракузского тирана.
Саднило сердце, будто рана.
И вот привет последний шлют
На землю звезды – стражи ночи,
И солнце радостное прочит
Хороший день и светлый мир.
Дамокл отправился на пир.
Весь путь держался молодцом,
В последний раз перед дворцом,
Скривив от слез дрожащий рот,
Взглянул он в солнечные выси
И смело ринулся вперед:
Его встречает Дионисий.
Визиту вроде б удивляясь,
И, как матрону на балу,
Подводит бедного к столу,
И этак гнусно ухмыляясь,
Сажает в кресло, стул сиречь,
А из него ни встать, ни лечь,
Над ним, едва касаясь плеши,
На конском волосе подвешен
Тяжелый, острый царский меч!
Следит недвижимо над ним
Дамокл – льстец и подхалим.
А пир в разгаре, полны блюда,
Вино, не стол – цветущий сад.
Дамоклу ж нет пути назад,
А как бы он хотел отсюда
Подальше ноги унести,
Но только рок не провести.
И он сидит, не ест, не пьет
И страшной кары тихо ждет.
Звучит веселой песней лира
В руках искусного певца,
А он покорно ждет конца.
Дамоклу вовсе не до пира.
Того гляди, сорвется меч.
Туника бедного Дамокла
За этот пир совсем промокла,
Да только б голову сберечь!
Уж лучше б он в кровавой стычке
Главою гордою поник,
Чем жаться эдак с непривычки,
Потеть от страха каждый миг.
И жизнь не жизнь, и пир не в радость,
И так Дамокл сидел и ждал,
Покуда темень не подкралась
И Дионисий вдруг не встал
И твердой царственной рукою
Не дал понять, что все – игра,
Что день прошел и что пора,
Мол, сну предаться и покою.
Дамокл понял все сполна,
Когда округлая луна
Его до двери провожала.
Душа к веселью не лежала.
Он сразу лег. И вмиг заснул.
И меч тяжелый не блеснул
На этот раз над головою.
Урок жесток, но поделом:
Его надежно он усвоил,
Оставив зависть за столом.

Первая проба