Владимир Зенкин - Миф о другой Эвридике

• Название: Миф о другой Эвридике
• Автор: Владимир Зенкин
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

В фантастическом романе известного писателя Владимира Зенкина описывается Рефиновская воронка – настоящее чудо природы, загадочное образование неизвестного и необъяснимого происхождения. Это гигантская выемка безупречно круглой формы, на дне которой – огромные каменные глыбы. Место это обладает мистической способностью возвращать душевное равновесие, благотворно влиять на психологическое состояние человека, благодаря чему оно стало панацеей для сложных пациентов местной клиники.

Но однажды рефиновская воронка становится причиной таинственных и необъяснимых смертей…

Книга Владимира Зенкина «Миф о другой Эвридике» – философско-психологический фантастический роман о жизни за гранью нашего понимания, вне нашего мира и привычной реальности. На долю его героев выпали опасные и невероятные события, которые позволят им возвыситься над человеческим бытием и познать «прекрасный и яростный мир», неподвластный обыденному человеческому пониманию.

---

Что такое?.. почему она на полу?.. он – над ней. Она не помнит… была пелена, она захлебнулась в пелене… Он, наверное, уже убил её?.. это всё уже после?.. Кажется, нет. Стены и потолок… какие-то звуки… она видит эту голову… саднящая боль снизу… тошнота от душных, сырых выдыхов… Значит, живая. Значит, надо скорей убрать этот кошмар, вскочить, отбросить от себя это… вернуться в прежний, в обычный мир…

Она может лишь слабо пошевелиться… застонать. Ничего не выходит. Тело наполнено тяжкой ртутью. Это его злая ртуть… отняла все силы, растворила кости и мышцы, выела сознанье… Или просто она умирает? И звуки какие-то… С стороны… или в ней…

Она почувствовала, что боль притупилась, тяжесть ослабла, отвратная сопящая голова сдвинулась в сторону, стало легче дышать.

Он лежал рядом, на медвежьей шкуре, огромный, невероятный. На нём была белая майка… а кроме майки…

Юля с усилием приподнялась. Стены зала опять всколыхнулись, потолок улетел вверх, замерцали цветные искры перед глазами. Что с ней было? Почему она отключилась?.. почему не помнит? Она должна была сопротивляться, вырываться, убежать, позвать на помощь… Что они сделали с ней?

Жилистый повернул к ней лицо, безгубая щель рта разъехалась в улыбку. Он что-то говорил, до неё долетали огрызки слов: «… шая девочка… молодцом… не пережи… первый раз… привы… награжу… ещё постарай…».

Нелепые клочки музыки мелькали и гасли.

Юля тупо смотрела на бугор медвежьей головы, на беззвучно ржущую пасть камина, на вычурный тонконогий столик с оранжевой пластиковой бутылкой… Фанта. Два стакана рядом, один недопитый. Они пили фанту. Они ничего, кроме фанты, не пили и не ели. Потом она отключилась… Это от фанты, что ли? Эта пелена. Эта круговерть. Это бессилье… Что они туда намешали? Она выпила половину. А Элька выпила весь стакан. А где Элька? С Элькой что?..

Холодный вихрь пронесся у ней в голове и выдул остатки мерзкой пелены, и стены перестали качаться. Юля попыталась подняться на ноги. Но почувствовала на щиколотке жёсткие сучки пальцев.

– Эй! Праздник продолжается. Я ж сказал – награжу. Будешь довольна.

– Мне… надо…

– Не надо. Никуда не уйдёшь ты.

– Я… себя приведу… минуту… здесь…

– А-а. Ну давай. Там, на камине – салфетки.

Жилистый откинулся, прикрыл глаза в блаженном отдохновении. Музыка приплывала отовсюду: изящно-лживая, мелодично-подлая…

Юля отошла в сторону, тихонько подняла с пола и одела свои джинсы, застегнула пуговицы на блузке. Простые, привычные движения придали ей сил, почти перестали дрожать руки и коленки. Она направилась через зал к двери: Элька…

– Эт-та зря. Праздник продолжается. Стой, говорю!

Жилистый поднялся с медвежьей шкуры, выпрямился во весь рост, в одной своей майке.

Не обернуться б ей!..

Волна едкой тошноты опять взмутила сознанье. Опять покачнулись стены. Но ртутного бессилья уже не было. Вместо него пришла неожиданно спокойная, морозная ярость и осадила волну, и сделала весь мир хрупким и неправдашним.

– Не подходи… мразь, – свистящим шёпотом сказала она, – Убью.

– О как! – насмешливо озаботились наклеенные на песчаное лицо глаза из фольги, – Так прямо и сразу?

Юлин взгляд метнулся к дальней стене, к гранатовому ковру с развешенным оружием. Всё случилось почти, что не с ней…

– Сразу… – в ладони – прохлада знакомой сабельной рукояти…

– Сразу… – матовая фольга глаз совсем рядом. Слева – синь клинка, взнесённого для удара…

– Сразу… – молнийный плеск весёлой стали, что-то мягкое и вязкое на её пути…

Она стояла и зачарованно смотрела на дёргающееся на паркете существо. Несуразное, длинное существо, похожее на огромного богомола. По паркету растекалась яркая, красивая кровь. Вот кровь доползла до медвежьей шкуры, и шкура охотно принялась её пить.

Существо подёргалось и наконец затихло, и она догадалась наконец что это был человек.

Она подняла саблю и взглянула на свои пальцы. Они были белыми и холодными, уже не её пальцами. Они вмёрзли в рукоять и сделались рукоятью.

Юля легко-изящно подошла к двери, распахнула её.

Широкий шоколадный диван, сбитые на пол подушки. Голые покатые плечи, покрытые мелкими волосками, короткая шея, впадающая в затылок с морковной проплешиной – «гном». За ёрзающими плечами, на коричневом – соломенные Элькины пряди. Смятые Элькины стоны-всхлипы.

«Гном» выпрямился, обернулся к ней. Лицо его стало заливаться мелом.

Ни слова не говоря, на звонких ногах, Юля подошла к дивану. На ходу сам собою взлетел клинок на замах, весело и мощно рванулся вперёд…

5. Рамин Халметов

Девчонки были совсем не похожи на мать. Каштановые волосы матери стянуты узлом на затылке, а у них – одинаковые взбуробленные стрижки до плеч цвета мокрой в дожде соломы. У матери – вытянутый костистый нос. У девчонок – маленькие, забавно вздёрнутые носики. Глаза у матери – усталая морская волна. У девчонок – звончайшая влажная синь на подступах к ультрамарину.

Одеты обе в одинаковые белесые джинсики, но в разные покроем и цветом футболки. Сидят тоже одинаково, сомкнув коленки и расставив ступни в кроссовках: пятки шире носков.

Обе в одинаковым изумленье-испуге смотрят не на Рамина, а на рядом сидящую мать. Мать испугана-изумлена больше их. Глаза её обречённо блуждают по стенам кабинета. До неё дошло, что она только что рассказала Рамину всё, абсолютно всё, то, что нельзя было никому, никогда, ни за что…

– Господи!.. зачем же я!.. – потерянное бормотанье женщины, – Я же не… Никто же об этом…

– Александра Матвеевна, – как можно мягче и отчётливей сказал Рамин, – Ус-по-кой-тесь! Пожалуйста. Юля, Эля – успокойтесь. Не о чем волноваться. Уже месяц прошёл. Раз никто не увидел вас там, никто не узнал про вас до сих пор – слава Богу, в этом вам повезло, то теперь уже не узнает. Не переживайте. Посмотрите в глаза мне.

Мать и дочери по команде уставились на него. Рамин улыбнулся. Эта растерянная троица ему нравилась. Особенно, девчонки. Он им, кажется, тоже. Они тоже чуть-чуть улыбнулись. Бедлам взглядов начал стихать.

– Всё-таки… не понимаю… В мыслях не было – рассказывать, – уже спокойнее недоумилась женщина, – Всё рассказала. Зачем? Вы так посмотрели на меня…

– Вы правильно сделали, Александра Матвеевна. Надо было это сделать, – Рамин пригасил в себе маленькую душевную смутку. Смутку от своего самоуправства. Конечно, это он заставил её рассказать. Это его способность проникновенья. «Запрещённое оружие». Но в данном случае оно оправдано. Иначе, им не помочь, – Ничего не бойтесь. Вы пришли ко мне, к психотерапевту, на приём. Теперь я не только ваш врач. Теперь я ваш друг, который не оставит вас, пока у вас что-то неладно. Синички, вы верите мне?

– Верим, – одновременно прошептали их розовые губы.

– Значит, всё у вас наладится, придёт в порядок. Вы будете крепко спать ночами, вас перестанут мучить кошмары. Всё, что случилось, отодвинется далеко-далеко. И уже не коснётся вас никогда. Но теперь я хотел бы кое-что уточнить о вашем психическом состоянии. Если вам не слишком тяжело, расскажите, что больше всего угнетало вас в этот промежуток дней? Между тем… гнусным событием и сегодняшней нашей встречей. Коротко: образы, мысли, ощущения, желания… Эля?

Эля была более напряжена, но и быстрей отходила от напряжения. Взгляд у ней мягче, плавнее, беззащитнее. Под подбородком – крошечная родинка, которой нет у сестры. Волосы чуть-чуть светлее и меньше кучерявятся, чем у Юли.

– Мне всё время мерещится тот, который привёз нас… «гном»… тот дядька… маленький, толстый, раздетый. Он душил меня, кусал, сдавливал, бил по лицу. И всё кружилось в голове и тошнило… И кровь… Кровь из него… на постели… на мне… А он… хрипит… Н-не могу я!.. – тонко взвизгнула, сломилась она.

– Прости, Элечка, больше не буду об этом.

– А я скажу. Я хочу даже… сказать, – Юлины глаза – неимоверной четкости, взлетающие с лица; неумелые злые иглы из сини, – Что хотите, то и думайте, мне пофиг… А мне пон-ра-ви-лось их убивать. Когда они дёргаются… сдыхают… Я не жалею, что их убила. Я бы всех их поубивала!.. ублюдков… вурдов… ненав-вижу!.. тв-вари!.. как они могут!..

Искрошились слабые иголки, засорили синь. Беспомощно задёргались губы, гладкий лоб прочеркнулся больной складкой. Она тоже готова была к рыданьям.

– Хватит, Юля, хватит, забыла! Все всё забыли! Всё уже далеко! И не вернётся. Я обещаю вам! – повысил голос Рамин, напряг взгляд, словно стаскивал взглядом с девочек прозрачную, удушливую плёнку наважденья, – Вы возвращаетесь в себя. В себя. Становитесь прежними. Спокойными. Мы с вами преодолеем. Вот увидите. У нас есть кое-что для этого.

* * *

На младших курсах мединститута студент Рамин Халметов иногда развлекался с товарищами следующим образом. Весёлая и любознательная компания выгуливала на какую-нибудь окраинную, одноэтажную улочку города, изобилующую дворовыми собаками. Все свидетели эксперимента, кроме Рамина, скидывались по пятёрке – это был призовой фонд.