Алексей Никитченков - Вопросы истории методики преподавания фольклора в российской начальной школе

• Название: Вопросы истории методики преподавания фольклора в российской начальной школе
• Автор: Алексей Никитченков
• Жанр: Воспитание детей, педагогика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7042-2353-5

Монография посвящена малоисследованной в методической науке проблеме. В последние десятилетия фольклор буквально ворвался в практику литературного чтения в начальной школе, активно используется в системе внеклассной работы. Все это, несомненно, вызывает оживленные дискуссии среди педагогов, методистов, авторов учебников, учителей. В таком контексте особенно значимыми становятся следующие задачи: с новых позиций рассмотреть пройденный методикой путь, критически осмыслить накопленный российской начальной школой опыт преподавания устного народного творчества за все время ее существования, соотнести этот опыт с явлениями, происходящими в современной педагогической науке и практике. Не претендуя на исключительную полноту раскрытия всех аспектов обозначенной проблемы, автор рассматривает наиболее актуальные исторические вопросы, в рамках которых учет прошлого педагогического опыта оказывается очень значимым для современного образовательного процесса.

Монография адресована специалистам по начальному образованию, изучающим вопросы теории и технологии преподавания русского языка и литературного чтения в начальной школе, студентам бакалавриата, магистратуры и аспирантам педагогических факультетов по целому ряду изучаемых дисциплин, а также широкому кругу читателей, занимающихся вопросами традиционного устно-поэтического творчества и постфольклора, проблемами детского чтения, историей российского образования.

---

Действительно, распространение христианской культуры неразрывно связано с развитием письменности. Древнерусским книжникам необходимо было рассказать о том, каковы место и роль восточных славян в истории христианского мира, как с христианской точки зрения устроен человек и каково его предназначение. Поэтому отечественную словесность периода Киевской Руси можно рассматривать «как литературу одной темы и одного сюжета. Этот сюжет – мировая история, и эта тема – смысл человеческой жизни»[39]. Прежде всего в это время распространялась переводная каноническая и апокрифическая литература, центральное место отводилось библейским текстам (Евангелие, апостольские послания, Псалтирь). Как правило, переводы агиографической литературы, византийских хроник, патериков предвосхищали появление оригинальных произведений аналогичных жанров – летописных и житийных текстов (о Феодосии Печерском, страстотерпцах Борисе и Глебе и др.), творений торжественного и учительского красноречия (слова, поучения). Памятники древнерусской книжности, особенно летописные, зафиксировали некоторые дохристианские верования и названия отдельных божеств языческого пантеона. Исследователи отмечают использование в произведениях древнерусской литературы изобразительно-выразительных средств и стилистических приемов, характерных для устно-поэтического творчества (повторы, гиперболы, параллелизмы («солнце светит на небесах – Игорь князь в русской земле»), тавтологию («трубы трубят», «мосты мостить»), постоянные эпитеты («борзый конь», «черная земля», «зелена трава»)[40]. Но картина мира литературных жанров рассматриваемого периода, по существу, противопоставлена тем способам структурирования и мифологизации действительности, которые были свойственны фольклорным жанрам.

Принятие христианства имело определяющее значение не только для развития древнерусской письменной культуры, но и для образования. Православие являлось основополагающим началом развития педагогической мысли и деятельности образовательных учреждений в течение XI–XVII вв. Главными средствами христианской средневековой педагогики были книга, молитва, проповедь, исповедь, пост; воспитывались верность православным традициям, устроение жизни осуществлялось на основе религиозных принципов, а к имеющей языческие корни «народной педагогике она относилась в целом отрицательно»[41]. Жанры средневековой литературы имели прикладное значение, применялись в богослужебной практике, в системе духовно-назидательного чтения, регламентировали устроение монастырского быта, использовались в образовательном процессе.

Мощные социальные преобразования потрясали Россию в XVII в. Это были годы Смуты и стрелецких бунтов, народных мятежей, государственных реформ, церковной реформы патриарха Никона, приведшей к церковному расколу: «культура распалась на несколько течений, автономных или прямо враждебных»[42]. Особенно заметными становятся тенденции секуляризации («обмирщения») культуры, нашедшие свое отражение в литературном творчестве. В XVII в. литература особенно сближается с народным творчеством, что объясняется и общими социально-историческими факторами развития государства, и формированием «обмирщенного» читателя, требующего развлекательности. В литературе развивается светское начало, а писатель обладает большей свободой художественного творчества, правом на художественный вымысел; появляются новые темы и новые герои.

Так, например, основу «Повести о Сухане» составила былина о богатыре Сухане, хорошо известная по записям фольклористов XIX в. Стихотворная «Повесть о Горе-Злочастии» сложена тоническим безрифменным стихом, напоминающим былинный, в ней присутствуют характерные для устно-поэтического творчества приемы: постоянные эпитеты, сравнения, параллелизмы. Образы повести черпаются из русских народных песен, апокрифов. Популярная в то время новелла «Повесть о Шемякином суде» широко отразилась в народных лубочных картинках и бытовых сказках, а ее заглавие стало народной поговоркой.

Особенно сильное влияние фольклора испытали сатирические новеллы и повести – «Повесть о Ерше Ершовиче», «Повесть о Фоме и Ереме», «Сказание о попе Савве», «Калязинская челобитная», «Сказание о роскошном житии и веселии» и др. Написанные ритмизированной прозой или раешным стихом, они ярко демонстрируют традиции народной Смеховой культуры в литературе.

Таким образом, оригинальные повести и новеллы «обмирщенного» века нередко представляют собой стихийную интерпретацию фольклорных сюжетов, близки устно-поэтическим приемам изображения событий и действующих лиц. В XVII в. появляются первые целенаправленные записи фольклора, сделанные иностранцами. В 1620 г. для английского путешественника Р. Джемса были сделаны записи исторических песен о смутном времени, в 1660-х годах С. Коллинз записывает две сказки. Известен сборник заговоров, дошедший до нас в рукописи конца XVII в.[43]. Е. Н. Елеонская отмечает, что запись заговоров была в это время делом обычным и «письменная традиция хранила заговор не менее старательно, нежели устная», однако речь идет именно о рукописных сборниках, записях на клочках бумаги, приложенных к судебным делам, а не о печатной продукции.

Древнерусская литература находилась в очень сложных отношениях с фольклором. Но, преследуя главную цель, которая заключалась в трансляции религиозно-символической картины мира, она не решала задачи целенаправленного отображения народных устно-поэтических традиций. Напротив, устное народное творчество достаточно активно ассимилирует как каноническую, так и апокрифическую христианскую литературу. В фольклоре даже возникают под воздействием христианства новые жанры, например легенды, духовные стихи, обмирание. При этом «восприятие фольклором литературного влияния сопровождалось глубоким изменением идейно-образной и стилистической основы литературных произведений»[44].

Излюбленными темами духовных стихов были житийные («Об Алексее – человеке Божьем», «Георгий и Феодор», «Борис и Глеб»), на сюжеты евангельские («Об убогом Лазаре», «О Рождестве», «О Милостивой жене», «О Страшном Суде»), ветхозаветные, значительно более редкие, нежели новозаветные («Плач Адама», «Об Иосифе Прекрасном»), дидактически-назидательные («Проспали, продремали…», «Жила душа грешная…»), которые появляются сравнительно поздно и будут особенно любимы старообрядцами[45].

Сами исполнители духовных стихов – калики перехожие – служили духовно-нравственным идеалом, молодое поколение в адаптированной форме воспринимало те или иные реалии христианской культуры, а сама жизнь калик могла служить наглядным примером следования заветам Христа. Их жизнь воспринималась как подвиг, поскольку странничество по бескрайним просторам Древней Руси само по себе было очень опасным: голод, разбойники, дикие звери подстерегали путников. Но это было особое странничество – молитвенное хождение, которое символически соединяло храмы и монастыри, города и села в единое духовное пространство. Недаром каликам-стран-никам в фольклоре приписывалась чудесная сила, дарованная свыше[46]. Поэтому к песнопениям, исполняемым каликами, даже в XIX в. простолюдины относились особенно внимательно и доверительно, а «проходивший мимо священник или монах мог только дивиться какому-нибудь из стихов… да сетовать в душе на “непросвещенность простолюдина”»[47].

Действительно, духовный стих, нередко заимствуя образы и элементы сюжета в древнерусской литературе, дает их мифопоэтическую интерпретацию. Рассмотрим это на примере русского народного духовного стиха о Борисе и Глебе[48], созданного на основе одного из первых оригинальных житийных текстов.

Агиографическим источником всех известных нам вариантов духовного стиха послужил текст «Сказания» о Борисе и Глебе[49]. В «Сказании» Борис и Глеб – образы христианских мучеников, литературный памятник показывает их утверждение в вере, праведную жизнь и мученический подвиг, ведущий к святости. В стихе же они лишь жертвы злого брата – существа демонической природы, который «аки аспид плещу пущав на благовонным цветы»[50], «тьмой закрыл солночной луч, просвещение»[51]. По тексту «Сказания» Святополк нанимает убийц, а в стихе совершает злодеяние сам, поджидая, как это и подобает опасному персонажу, своих братьев «далече в чистом поле», среди «пути-дороги», «болота», «потопа», «темного леса». Стих, заимствуя из слов Глеба образы незрелых колосьев и лозы, не только увязывает вегетативную символику с обоими братьями («Не рви ты вишневым листья-коренья / Вот сырой земли…»[52], «Не губи ты люду молодого / Яко тую ягоду недозрелую…»[53]), но и делает их смерть неизбежным элементом ритуала обновления, увязывает с аграрным культом: «Борис и Глеб – поспел хлеб», «Борис и Глеб – сеют хлеб», «На Бориса и Глеба берися до хлеба»[54]. В духовном стихе встречается образ, невозможный для сказания, – вещая мать братьев, которая предсказывает их гибель, пытается отговорить от опасной поездки. Дальнейшее растворение агиографического факта в мифопоэтической стихии можно наблюдать в народных преданиях и сказках «О двух самобратах Борисе и Глебе»[55].