Александр Солин - Аккорд. Роман в трех частях

• Название: Аккорд. Роман в трех частях
• Автор: Александр Солин
• Жанр: Русское современное

Этот роман вместе с двумя предыдущими – «Неон, она и не он» и «Вернуть Онегина», завершает трилогию, появлением своим обязанную попыткам автора заглянуть за кулисы любви.

Любовь к дьяволу ничем, по сути, не отличается от любви к ангелу. Пламенная преисподняя и сияющий рай одинаково любезны ослепшему влюбленному, для которого изъяны его возлюбленной – досада того же порядка, что и столкновение с комаром. Приблизительно так, находясь на пороге взросления, рассуждает герой романа, пока жизнь раз за разом не доказывает ему обратное и не приводит к выводу, что о том, как и для чего мы любим и страдаем, знает химия и кто-то еще, чьи прищуренные черные глаза проступают в эту пору сквозь маяту томительных снов.

Художественный трактат о любви, иллюстрированный личным опытом автора – первое, что хочется сказать по прочтении романа. Настолько переживания героя ярки, выразительны, искренни и психологически точны. Думается, однако, что личный опыт лишь помогает автору сформулировать то великое и вечное, что происходит между мужчиной и женщиной из века в век.

«Литература – это гипноз. Когда я скажу: «Три!», вы заплачете» – настаивает автор романа. Разве те из читателей, кто злому и безжалостному, как перестрелка электронному языку предпочитают легкие и прозрачные словесные кружева, могут пройти мимо такого заявления? Превосходный стиль, красивые мысли, незаурядные чувства и великодушная мораль – разве не таким должен быть неформат? Попробуйте роман на вкус! А вдруг заплачете?

Возможно, те из читателей, что знакомы с предыдущими романами трилогии, испытают ощущение узнавания. И это неудивительно: сочиняя мелодию любви, влюбленные всей Земли пользуются одним и тем же ограниченным числом нот. Хотелось бы надеяться, что упомянутое узнавание, возникни оно, будет скорее приятным, чем досадным.

---

«Ну, знаю!» – мерзко улыбнулась подруга и назвала номер.

Я повернулся, чтобы уйти.

«Слушай, Юрка! – окликнула меня подруга. – Только имей в виду – у нее взрослый парень есть!»

«Какой еще парень?» – развернуло меня к ней.

«Ну, я не знаю, там какая-то сложная история… В общем, имей в виду…»

Я отмахнулся и, не дав волнению уняться, устремился к дому Натальи. Поднявшись на последний этаж, я позвонил в дверь. Мне открыла неопрятная, хмурая тетка, и я, замирая, спросил, дома ли Наташа. Прищурив опухшие глаза, она пробурила меня ими насквозь, затем, ни слова не говоря, прикрыла дверь и ушла. Через минуту на пороге возникла Наталья – непривычно домашняя и строгая.

«Жди во дворе, я сейчас спущусь» – сухо велела она и тут же закрыла дверь.

Я спустился во двор. Минут через пятнадцать появилась она – в цветастом, соблазнительно легком, залитом солнцем платье – и направилась ко мне. Поравнявшись и не говоря ни слова, она продолжила путь, предлагая мне таким молчаливым способом последовать за ней. Заведя меня под березы, она остановилась и сказала скучным голосом:

«Не надо было сюда приходить»

«Но ты же куда-то пропала, и я захотел знать, что с тобой!» – глупо улыбаясь, смотрел я на нее во все глаза. Оказывается, я страшно соскучился по ее лицу и по фарфоровой хрупкости ее фигурки!

«Не надо сюда приходить… – смягчился ее голос. – Все равно у нас с тобой ничего не получится…»

«Почему? – испугался я. – Почему ничего не получится?»

Наталья отвела глаза, закинула руки за спину и принялась утаптывать землю носком туфли.

«Подруга сказала, что у тебя есть взрослый парень… Поэтому?»

Наталья резко повернула ко мне лицо, прищурилась и процедила:

«Дура… Ну, дура!»

«Так что – поэтому?» – наседал я.

«Что вы все ко мне пристали! Нет у меня никакого парня!» – выкрикнула она и вдруг заплакала.

И тут я взял ее за безутешные плечи (первые женские плечи в моих руках!), притянул к себе (первая плачущая женщина у меня на груди!) и обнял (первые объятия в моей жизни!). Она не сопротивлялась.

«Знаешь что, – сказал я, – пойдем ко мне! Я тебе покажу, как живу, с родителями познакомлю! У меня отдельная комната. Посидим, поговорим, музыку послушаем. Потом, если хочешь, в Москву прокатимся! Ну, пойдем?»

Она отстранилась и взглянула на меня мокрыми глазами. Затем беспомощно улыбнулась, филейной частью большого пальца правой руки торопливо вытерла слезы и пробормотала:

«Пойдем…»

Оказывается, быть защитником женщины в сто раз приятнее, чем лезть ей под юбку!

Итак, мое любовное чувство нашло себе новую жертву. Да, да, жертву, ибо женщина всегда есть жертва мужской любви, даже если пытки, которым она подвергается – нежные и страстные. Думаю, мне нет здесь нужды описывать радужные оттенки моего неопытного, юного чувства, как и прыткие, семимильные шаги нашего сближения. За одним исключением.

Приходило ли мне на ум, что незаменимых женщин не бывает? Что было бы бесконечно обидно, если бы я не узнал Наталью? Что если бы Нина не уехала, я не гулял бы сейчас с Натальей, умиляясь и удивляясь красоте мира? И хватало ли мне в то время мозгов для вывода: для того чтобы мир был прекрасен, я должен здесь и сейчас кого-то любить. Неважно – Нину ли, Наталью, Ирен, Софи, Лару, или кого-то другого.

Нет, не приходило. Нет, не хватало. Сегодня, когда мой путь освещают янтарно-фиолетовые фонари синяков и багрово-лучистые маяки шишек, я ответственно заявляю: да, незаменимых женщин нет! Но почему это так, объяснить не берусь. Только не говорите мне про железы и гормоны и не поминайте всуе химические реакции! Лучше ответьте на вопрос, кто и зачем их запускает? Кому и зачем нужно, чтобы на месте одного костра разгорался следующий, а из пепла одного идола рождался другой? Не хочется верить, что любовь есть лишь красивая декорация, скрывающая скотный двор нашей жизни, и что мы, облагораживая свои глупости любовной мишурой, на самом деле влекомы сексуальными инстинктами и подчиняемся не разуму, а естественному отбору. Какой злой и оскорбительный жребий для разумного существа!

И еще.

Как то раз Наталья спросила меня:

«Говорят, ты в восьмом классе бегал за своей одноклассницей…»

«Это было давно и неправда. Она уехала, забудь» – небрежно кинул я, самым неожиданным и бесчувственным образом предав Нину. В оправдание скажу: если уж апостолы за ночь трижды предавали своего учителя, то мне, что называется, сам бог велел!

Отныне мы все дни проводили вместе. Днем, если позволяла погода, отправлялись на пляж, вечером она приходила ко мне во двор, и мы шли дышать сгустившимся ароматом глянцевой листвы, либо погружались в душную, соблазнительную темноту кинотеатра. Мы принялись обживать Москву. Тридцать минут на электричке, и мы – москвичи. Начав с Красной площади, мы постепенно раздвинули наши владения до Садового кольца. Особенно полюбился нам Новый Арбат, где мы шли в кинотеатр или гуляли, взявшись за руки, как, впрочем, делали это и в других местах. И когда ее горячая, мягкая ладошка доверчиво цеплялась за мою лопату, я расправлял крепнущие плечи и, зорко поглядывая вокруг, прокладывал дорогу среди суетливых горожан.

Однажды в электричке Наталья вынула из сумочки расческу и расчесала мне волосы. После этого я стал через день мыть голову и следить за ногтями. Требовал у матери чистые рубашки, гладил брюки и чистил обувь. Пробуя тыльной стороной ладони щеки, пытался обнаружить там зарождение щетины.

На первых порах мои так называемые друзья и подруги пытались меня остеречь. Говорили о ее корнях. Что мать ее пьет, а отец бьет ее, и что сама она какая-то нервная и дерганая. Дальше следовали несвежие инсинуации о ее скороспелости. Якобы числилась за ней некая темная история, подробностей которой никто не знал, но выводы делались самые смелые. Все это подкреплялось печным завыванием слухов и разбойничьим посвистом недосказанных сплетен. Да пошли вы все сами знаете, куда!

Да, она бывала грубой. С подругами не церемонилась, и на волне плохого настроения (а с ней такое случалось) могла поднять их на смех. Однажды я, отступив от дверей квартиры, ждал ее на лестнице. Открылась дверь, она ступила через порог и вдруг, обернувшись, пронзительно и раздраженно бросила в глубину квартиры:

«Я же сказала – скоро приду!»

«Кто это?» – спросил я, когда мы сошлись.

«Мать!» – зло откликнулась она.

Со мной она всегда была кроткой и ласковой. Из ее глаз исчез дерзкий огонек, и теперь она смотрела на меня светло и радостно, как, впрочем, и я на нее. Иногда она просила меня что-нибудь сыграть. Садилась на диван, складывала руки на коленях и слушала с умилением на лице. И если вначале нашего знакомства, настраиваясь на нее, я слышал языческие каденции «Весны священной», то теперь моим любимым композитором стал Шопен – клавиатура, залитая святыми, возвышенными слезами.

Она никогда не приглашала меня домой и прощалась в одном и том же месте под березами. У нее не было телефона, и мы вечером договаривались, где и когда встретимся на следующий день. Нам нужно было лишь соединиться, и после этого мы не расставались. Она затмила Нину и готовилась затмить белый свет. Меня не смутила даже новость о том, что она уходит из школы и поступает в техникум, чтобы учиться на бухгалтера.

Так прошло лето, и наступила осень.

3

И вот в подол травы зеленой летит на землю ранний плод!

Не могу удержаться и не воскликнуть: что за чУдное слово «Итак»! Возможно, вы удивитесь: что чудного в этом строгом, подбористом, очкастом существе? Сопровождаемое угрожающим поблескиванием стекол и стуком указки, оно ничего, кроме оцепенелого ожидания не вызывает. Ведь за ним может последовать все что угодно – и любовь, и смертная казнь, и помилование. Оно как взметнувшийся над пустой сценой занавес, что призывает на публику забывшего текст актера. Оно требует ответа, притом что заранее его знает, оно наслаждается нашим страхом и не торопится помочь.

Все так, но мне известна одна его уязвимая тайна, что открылась мне в том наивном возрасте, когда я только-только привыкал к шелесту страниц. Как палач в свободное от работы время собирает полевые цветы и, поддерживая их головки, спешит поставить их в вазу, так и это слово-гильотина имеет свое болезненное пристрастие. Вернувшись с работы, натянув стеганый халат и расположившись в кресле, оно достает с полки букву «а», цепляет его к своему короткому составу и чудесным образом превращается в небольшой, уютный остров.

Итака, земной рай. Душисто-влажный, как моя Натали после купания.

Вижу радостный берег морской впереди,
Опаленный усердного солнца огнем.
Сонный остров за ним, где природа дает
На деревьях причудливых фруктов плоды,
И мужчин, чьи тела так стройны, молоды,
И красавиц, чей взгляд к нежным ласкам зовет…

Чудное слово – Итак! Каждый раз, когда я его произношу, я не знаю, во что оно превратится. Может, в домашнее Ионическое море или в ушлого Одиссея, а может, в бутафорское яблоко раздора – Трою. Или в Гомера – красноречивого и призрачного анонима, Шекспира древности. Или меня вдруг окружат пронырливые венецианцы, или возьмут в плен распоясавшиеся пираты, а мимо тяжелой поступью проследует проходимец Наполеон…