Олег Дамениа - Абхазия на рубеже веков (опыт понятийного анализа)

• Название: Абхазия на рубеже веков (опыт понятийного анализа)
• Автор: Олег Дамениа
• Жанр: Философия
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-94201-622-7

В предлагаемой вниманию читателей книге известного абхазского философа исследуются проблемы развития современного абхазского общества. Автор рассматривает происходящие в абхазской жизни изменения на фоне современных трансформационных процессов. Анализ проводится на основе комплексного подхода с использованием методов и понятийного аппарата социальной философии, культурологии, этнологии, феноменологии, герменевтики, психоаналитики и синергетики. Впервые предпринята попытка создания в контексте мировой и общекавказской культуры концепции развития абхазской культуры и государственности.

Книга рассчитана на широкий круг читателей – историков, философов, культурологов, политологов, а также всех, кто интересуется проблемами развития абхазской культуры.

---

Теоретически можно было бы допустить такое положение, но для его обоснования необходимо, в первую очередь, развести друг от друга такие ключевые понятия, как «абхазы» и «Абхазия» и доказать, что они принадлежат различным этнокультурным мирам, не соотносимым друг с другом. Но тогда надо признать другую концепцию – «Абхазия есть часть Грузии» и доказать, что топоним «Абхазия» относится к картвельскому этнокультурному миру и через него интерпретируется.

Такое утверждение может считаться доказанным лишь в том случае, если найдется другая территория, где абхазы когда-то сформировались как этнос (народ), территория, которая является их страной и носит их имя. Коль скоро такая территория не найдена, то только та территория может считаться страной абхазов, на которой они образовались как отдельная этносоциальная общность и которая носит их имя – Абхазия.

Такой логический прием – доказательство от противного – закономерно возвращает нас к первой в списке, и единственной, как и должно быть, истине – «Абхазия есть Абхазия, и она не является частью Грузии».

Преследуемая грузинской историографией задача не разрешима еще и потому, что этноним «абхазы» и топоним «Абхазия», как выше отмечалось, неразрывны: последний вытекает из первого и может быть исходя из него же истолкован. Это значит, что топоним «Абхазия» может быть адекватно объяснен лишь в собственном (абхазском) культурном контексте.

В поисках версии

Выше уже отмечалось, что во второй половине XIX в., в связи с изменившейся геополитической ситуацией в регионе, в грузинском обществе возникла потребность в очередной актуализации тезиса «Абхазия – часть Грузии». С тех пор такое понимание статуса Абхазии стало доминантной идеологемой самосознания грузин и широко культивируется в грузинском обществе. В обосновании этой идеологемы особая миссия была возложена на грузинскую историографию. Благо, такая практика у нее была еще в былые, особенно советские, времена, когда задачи наук, особенно социальных, определялись правящими политическими верхами.

Однако не все обстояло так однозначно. В кругу грузинских историков не было единомыслия. Подробно освещая тесную связь культурно-исторической жизни Абхазии и Грузии, многие классики грузинской исторической мысли (И. Джавахишвили, Г. Меликишвили, О. Джапаридзе и др.) избегали крайних выводов. Но их точка зрения постепенно затерялась в массе идеологически выдержанной литературы, в которой общественности предлагалось рассматривать Абхазию не иначе как часть Грузии. Более того, обоснование этой политизированной мифологемы стало своеобразной парадигмой в трансформации грузинской историографической мысли вообще.

Версия первая

В унисон с такой трансформацией была выдвинута в середине прошлого столетия известная версия П. Ингороква о том, что абхазы – это одно из средневековых картвельских племен (субэтносов), которое в условиях якобы происходивших в XVII–XVIII вв. миграционных процессов смешалось с северокавказскими (адыгскими) племенами и утратило свою первоначальную (картвельскую) этнокультурную идентичность.

Замысел построения такой версии вполне соответствовал задаче, которая при этом решалась. Однако обосновать эту версию ученому так и не удалось из-за отсутствия фактических данных. Необходимо было раскрыть причину, характер и последствия миграционных процессов в регионе и объяснить, каким образом северокавказским (адыгским) племенам удалось ассимилировать часть грузинского народа.

Неопровержимым доказательством несостоятельности выдвинутой версии является, прежде всего, язык – наиболее надежный источник исторической информации. Могут лгать и заблуждаться люди, в том числе и историки, но язык – не может. Как известно, любой язык адекватно отражает своеобразие той природной среды, в которой он формировался и развивался. Абхазский язык в этом плане не является исключением. Он достаточно четко фиксирует своеобразие флоры и фауны Абхазии. Если бы было иначе и абхазский язык формировался бы в условиях другой среды, то в нем должны были сохраниться ее «следы».

Кроме того, нелепо думать, что абхазский язык формировался в XVII–XVIII вв. Среди специалистов-лингвистов давно сложилось единодушие относительно того, что абхазский язык возник намного раньше и является одним из древнейших языков Кавказа.

Более того, абхазский язык дает достаточно точное указание на многие явления природы, связанные с территорией обитания абхазов. Например, «восход солнца» на абхазском языке – «амра гылеит» (букв, «солнце встало»). Но при этом само явление в языке часто является калькой выражения «восход солнца из-за гор» («амра ашьха иаавҵыҵит»). Точно так же описывается и появление света: «ашьхарахь иаацәыҵлашеит» (букв.: «из-за гор посветлело, рассвело»). Других выражений, дающих описание этого явления, в языке нет.

В то же время для описания захода солнца в абхазском языке имеется всего два выражения: «амра ҭашәеит» и «амра ӡаалеит». Причем «амра ҭашәеит» означает букв, «солнце упало в какую-то глубокую яму», а «амра ӡаалеит» – «солнце погрузилось (опустилось) в воду». Чтобы зафиксировать в абхазском языке восход и заход солнца именно таким образом, человек, наблюдавший за этими явлениями, должен был занимать соответствующую среду обитания, определенную «систему отсчета» (А. Эйнштейн), т. е. находиться на территории Абхазии. Только на этой территории человек мог именно так воспринимать и выражать словами эти явления. Кстати, не менее лаконично характеризуется в языке и рельеф занимаемой территории: «геи шьхеи» (букв, «берег и горы»). Близость морского берега и гор отмечается и в мифе об Абрыскиле: когда великан ложился отдыхать на лоне природы, то горы служили ему подушкой, а волны морского прибоя омывали его ноги.

Абхазский язык изобилует такими фактами, но их анализ не входит в нашу задачу. Между тем даже приведенные факты дают достаточное основание утверждать, что абхазский язык формировался именно на абхазской территории.

В силу очевидной несостоятельности версия П. Ингороква не получила поддержки в академических кругах даже в самой Грузии. Но потребность в такой версии сохранилась, особенно в ангажированных слоях грузинского общества. Потому она продолжает широко муссироваться в общественном сознании и в наше время. С точки зрения решаемой Грузией в Абхазии политической задачи, версия П. Ингороква весьма привлекательна и заманчива. Если ученому удалось бы доказать, что абхазы на самом деле являются одним из племен (субэтносов) картвельской этнической общности, то это было бы решающим аргументом в обосновании мифологемы «Абхазия есть часть Грузии».

В связи с этим вспоминается случай, очевидцем которого автору этих строк довелось быть. В начале 90-х годов прошлого столетия в Абхазии, в поселке Гулрипш, проходила очередная массовая грузинская манифестация. Выступая на ней, профессор из Тбилиси Акакий Бакрадзе обратился к собравшимся (в основном этническим мегрелам и сванам) с неожиданным для них откровением: «…это вы (мегрелы и сваны. – Авт.) и есть абхазы!»

После манифестации ее участники расходились, недоумевая: это каким же образом они – мегрелы и сваны, всегда выражавшие самосознание (свою этническую идентичность) через самоназвания (этнонимы) – «мегрелы», «сваны» и «грузины» – вдруг оказались абхазами?! Впрочем, таких публичных откровений профессор больше себе не позволял. Видимо, «домашний» анализ показал, что подобные откровения могут обернуться для Грузии еще большей бедой. Ведь осознание мегрелами и сванами себя через этноним «абхазы» могло реанимировать по существу уже утраченное ими субэтническое самосознание, что могло стать серьезной помехой на пути этнической консолидации (культурной гомогенизации) самого грузинского общества!

Несостоятельность тезиса «Абхазия – часть Грузии» хорошо иллюстрируется также в контексте военных событий, разыгравшихся на Кавказе в XIX в. Грузия, как известно, поддерживала тогда военную экспансию царизма, а Абхазия выступила против этой экспансии. По существу, Абхазия и Грузия в кавказской войне оказались противниками. Но как это могло произойти, если Абхазия якобы была частью Грузии? В грузино-абхазской полемике нет ответа на этот вопрос. Более того, он (вопрос) так вообще не ставится.

Или же другой исторический факт: если Абхазия была частью Грузии, то почему после присоединения Грузии к России в 1801 г. российскому императору Александру I понадобилось принятие Манифеста от 1810 г. о присоединении Абхазии к России? Грузинские авторы старательно избегают ставить такие вопросы.