Элеонора Кременская - Покорители мира

• Название: Покорители мира
• Автор: Элеонора Кременская
• Жанр: Русское современное

Мы не успели как следует почувствовать уходящее двадцатое столетие и говорим теперь век минувший, хотя живые свидетельства этого века вот они, с нами. В этой книге собрано множество чудесных мгновений настоящего двадцать первого века, которые послужили основой для сотни приключенческих, даже авантюрных рассказов для молодежи. Есть и такие сюжеты, в деталях которых запечатлены живые истории настоящих ветеранов, людей крещенных Великой Отечественной войной, им отведена вторая часть книги.

---

– Поспешай!

Домовик высунул нос из травы.

– Сюда!

Она подошла, вся в слезах:

– Что еще за космический зонд, о чем они говорят? – махнула она рукой в сторону дома.

Поспешай, рассеянно глянул:

– Замещение сознания, – пояснил он, – в иных случаях оно необходимо.

– В иных случаях? – переспросила Маринка, присаживаясь в траву, рядом с домовиком.

– Помнишь капсулу?

– Да, – неуверенно кивнула Маринка, вспоминая как сон прозрачную сферу, сомкнувшуюся у нее над головой.

– Воспоминания о капсуле стираются? – заглядывая ей в глаза, спросил Поспешай.

– Да!

– У тебя просто другой мозг, нежели у остальных, – пояснил он, – ты, итак, как бы во сне живешь, потому и воспринимаешь происходящее в реальности с запозданием. Скоро и ты будешь считать, что в перелеске вместе с братьями, сестрой и поварихой наткнулась всего-навсего на космический зонд, упавший с неба.

– Что же на самом деле произошло? – потирая лоб, спросила Маринка и произнесла. – Зонд!

Глаза ее разъехались в разные стороны, затем съехались и наконец, приняли прежнее нормальное положение.

Она встала и, не заметив домового, направилась к дому:

– Зонд, это был космический зонд! – уверенно говорила она.

Поспешай вздохнул, глядя ей вслед:

– Вот это я и имел в виду, замещение сознания! Теперь она и меня позабудет, заменит на рисунок!

С тем он, грустно вздохнув, устроился поудобнее в траве, задумчиво глядя на неторопливо плывущие белые облака.

***

За облаками прятались нибируйцы. Потрепанные в битве с ангелом, пусть даже и бывшим, они со злостью смотрели на беспечно развалившегося в траве домовика и рассуждали, что надо бы поискать добычу в другом месте. Мало ли на Земле многочисленных семей, которыми без шума можно пообедать? Кровь и энергия, вот что их интересовало. Один из нибируйцев схватил книгу про вампиров, лежавшую на сверкающем сотней огней, пульте управления и потряс ею перед носом товарищей, глупые люди, верят в кровососов и не верят в нибируйцев, а это главное! Выпрямился он в высоком кресле пилота и продолжил, без слов, телепатически, людей очень много и они вполне могли бы организовать «охоту на ведьм», но в том-то и дело, рассмеялся нибируец, демонстрируя острые зубы, что охотятся люди на несуществующих вампиров, а сто лет назад вообще нападали на себе подобных, людей бледных, болезненных, обвиняя их в вампиризме. Таким образом, закончил нибируец, не сводя черных глаз со своих товарищей, мы можем кормиться кровью и жизненной энергией людей вечно. Остальные закивали и корабль, послушный тонким длинным пальцам своих пилотов, исполняющим сложную гамму на пульте управления, ринулся прочь и дальше, по всей Земле, в поисках…

Тем временем, отец открыв ящик письменного стола, в кабинете, взял видеокамеру, которую вернул, накануне Сашка и бездумно принялся прокручивать отснятые кадры, думая обнаружить там домашнее видео, но увидел нечто настолько невообразимое, что упал со стула и, наделав шума криками, протянул камеру жене и детям прибежавшим узнать, в чем тут дело.

– Твари! – заорала жена, отшвыривая видеокамеру.

– Нибируйцы! – узнали отснятое, дети.

– Поспешай! – вспомнила Маринка.

Домовик вздрогнул и уронил бутерброд:

– Ничего себе семейка, – пробормотал он удивленно, – глядишь, они так и покорителями мира станут!

Тетя Люба, которой домашние протянули камеру, ничего не вспомнила, а пожав плечами, только произнесла с разочарованием в голосе, что, конечно же любит фантастику, но не такую, грандиозную и не с такой героиней, которая простой поварешкой бьет по лбу серо-зеленому инопланетянину…

Знахарь

Жил он глубоко в лесу, аж за Вилядью. Дом у него, говорят, был здоровенный, каменный, окруженный со всех сторон не забором, а частоколом. Перед частоколом вырыт был глубокий ров с водой, а в воде брюхом кверху плавали мертвые волки с оскаленными пастями и навсегда застывшими в ненависти мутными глазами.

Говорят, не ладил знахарь с волчьими стаями и они, объединяясь, охотились на него.

А еще говорят, что у знахаря мать – ведьма, ну последнее может, и было правдой…

Долго стучаться не пришлось. Дверь скрипнула и распахнулась сама собою.

Я заглянула. Внутри, изба выглядела совершенно такой же, как в сказках про Бабу-ягу. В углах черными тряпками свисали лохмотья многолетней паутины. Посуда на не крашеном столе стояла деревянная, с деревянными ложками. Печь не беленая, потемневшая, жарко трещала дровами, а с печи сверкал на меня желтыми глазами большущий черный кот. Повсюду лежал толстый слой пыли. На серой стене с вылинявшими обоями виднелись масляные пятна со следами рук и затылков хозяев дома. И размахивая маятником, отстукивали время тусклые часы со стершимся, неразличимым уже, рисунком.

С одной стороны печки виднелся железный рукомойник, с другой, стояла, заваленная лоскутными одеялами, деревянная кровать.

Жилище знахаря напоминало о бедности, а может о скупости или, возможно, речь шла и вовсе об откровенном безумии, когда хозяевам не до приличий и, уносясь мыслями в придуманные миры, они не в состоянии заботиться о чистоте и порядке, куда уж им до элементарных приборок!

Ярким доказательством моей последней версии тут же и послужила сама хозяйка дома.

У раскаленной печи тяжело возилась сгорбленная старуха. Она резко обернулась на нас, застрявших в дверях, крикнула почему-то мужицким басом:

– Войдите!

И зарычала, размахивая над головой шипящей от жара, сковородкой:

– А, черти, явились! Ну, я вас сейчас!

Мы задом полезли в двери. А старуха, злобно скаля искусственные белые ровные зубы, которые как-то не вязались с ее обликом Бабы-яги, с засаленными, не чесаными космами седых волос небрежно рассыпавшихся по плечам, все наступала, плюя нам вслед, стремясь, непременно, доплюнуть до нас:

– Тьфу на вас, проклятые! – кричала она и было видно, что она принимает нас именно за чертей.

Оплеванные, мы вывалились, наконец, из избы, совсем не похожей на каменный дом, кубарем скатились с шаткого крыльца и выскочив со двора, разом драпанули в лес.

А безумная горбунья выскочив из дверей, неутомимо заплясала, строя насмешливые рожи и показывая нам вслед дули.

Отбежав на безопасное расстояние, мы спрятались за толстым стволом сосны и оттуда выглядывали, рассматривая со страхом и недоумением беснующуюся ведьму.

Конечно же, никакого забора из кольев и рва с мертвыми волками и в помине не было. Разве что изба из бревен, поросшая зеленым мхом, ряд сараев да загон для скотины, где паслись два теленка и парочка грязных худых коз. Перед домом заросшая травой была кое-какая полянка, а позади, виднелся небольшой огородик. Вот и все, довольно скучно и прозаично.

Если бы не ведьма. Она, наконец, угомонилась, убралась в избу и оттуда иногда вскрикивала визгливым голосом, повторяя что-то о чертях. Но прошло еще немного времени и мы услышали ее густой храп и, переведя дух, воспользовавшись временным затишьем, смогли обсудить дальнейшие наши действия.

Мы – это Петрусь и я.

Петрусь, из политических заключенных, родом из Белоруссии. Когда он вспоминал о жене, оставшейся на родине, его грустные светло-карие глаза наполнялись слезами, веки краснели, и он плакал беззвучно, роняя крупные слезы на исковерканные старостью и ревматизмом, темные руки.

Жена после его ареста сошлась с человеком, которому Петрусь безгранично доверял, с его лучшим другом. Предательство близких людей каленым железом выжгло его душу и он, чтобы уйти от душевной боли стал попивать горькую, а выпив, веселел, принимался шататься по дворам Вычегодского, впрочем, далеко подальше обходя дома, где жили охранники сталинских концлагерей.

Широко разводя руками, будто для объятий, он принимался плясать, сам себе подпевая. Пел он высоким тоненьким голоском, смахивающим на мальчишеский. Знал прорву блатных песен и мог, без передышки, ни разу не повторившись, спеть одну за другой, правда большинство все же были похабные, но Петрусь только отмахивался, говоря возмущенным блюстителям приличного поведения в обществе, что песенки эти народные и, стало быть, чего тут…

Впрочем, Петрусь не пел плохих песен при детях, детей он очень любил, своих не успел народить и цеплялся за поселковых. Дети чувствовали искренность со стороны Петруся и нередко даже приглашали его равноправным участником в свои игры. Он был незаменим. Мог на ходу починить сломанные санки, мог развести драчунов, мог справедливо разобраться в любом конфликте, нередко возникающем посреди детских компаний просто так, на пустом месте. Мог утешить плачущих и одарить их великолепной белорусской сказкой. За его спиной детвора чувствовала себя счастливой.