Ирина Бйорно - Вкус бабьего лета. Рассказы о современницах

• Название: Вкус бабьего лета. Рассказы о современницах
• Автор: Ирина Бйорно
• Жанр: Короткие истории

Вкус бабьего лета◦– какой он? Бабье лето◦– короткое, но◦горячее, неповторимое и◦незабываемое. Помните Аксинью в◦«Тихом Доне» Шолохова? Перед вами сборник историй о◦судьбах разных женщин, очень разных. Истории взяты из◦жизни, немного переработаны. Все они◦– о◦любви, страсти, страдании и◦о◦коротком бабьем счастье. Теперь истории ваши. Как в◦зеркале узнайте себя и◦своих близких. Эхом отзовутся они в◦вашем сердце.

---

Анди был ниже Милочки на голову, имел крепкое мускулистое тело и добрые глаза. У него была та же болезнь, что и у Милочки, но в мягкой форме. Он даже закончил школу и мог пользоваться компьютером, был женат два года на тренерше из фитнес-клуба и имел двоих детей-двойняшек, которых видел по воскресеньям после того, как жена его оставила, заявив, что жить с «ущербным» больше не может.

Анди был для Милочки супер интеллигентным и родным, потому что он понимал её и не требовал от неё быть другой. После того как они стали жить вместе все впятером – Милочка, Милан, Анди и две пёстрые кошки, – Анди поставил вопрос перед Милочкой – он на ней женится, если она перестанет работать стриппой – как он ей сказал: «Нехорошо, если на мою жену будут с вожделением смотреть другие».

Она подумала и …согласилась. Они пошли в банк, заняли денег в долг и купили крошечный домик на окраине их города. Милочка научилась водить старенькую машину, которая была у Анди, и разъезжала теперь по городу, а если её спрашивали, как её зовут, то отвечала:

– Миланди, – соединив их два имени вместе.

Но через год ей стало скучно сидеть дома и не танцевать на сцене перед глазами пусть нетрезвой, но все же публики, и она загрустила.

Анди ей бесконечно нравился. Именно с ним она впервые начала наслаждаться сексом, учась у него доверию к действиям других, но жизнь без танцев была для нее неполной, и она решила упросить его разрешить ей танцевать, да и его денег едва хватало на жизнь и оплату долгов.

Анди сказал, что подумает, и через неделю вынес свое решение – она должна работать в фитнес-клубе и преподавать женщинам танцы.

Милочку взяли на пробу на месяц в тот фитнес-клуб, где работал Анди, и она радостно взялась за дело. В клубе она встретила множество мужеобразных женщин, качающих бицепсы, но не умеющих ходить на каблуках, и она решила создать группу стрип-фитнеса, смешав свои старые танцевальные номера в стрип-клубе с современной аэробикой стиля Джейн Фонды.

Дело пошло, и она стала танцевать опять – в закрытых залах фитнеса, без публики, но в новом качестве – учителя. Она учила женщин эротичности, пластичности, грациозности и искусству очаровывать. Клуб, видя её старания, дал ей полную ставку, и она стала тренером.

Теперь она танцевала по три, четыре часа в день перед этими женщинами из фитнеса, которые завидовали в тайне Милочке, но продолжали ходить на её танцевальные часы, надеясь со временем стать такой же, как и она – грациозной, эротичной, желанной. Но Милочка начала уставать от этих занятий. Здесь не было горящих глаз, зато были – завистливые, не было обожания, зато была – женская ревность, и Милочкины крепкие, молодые мускулы стали сдавать.

Ей уже исполнилось тридцать шесть, и первые морщины – сожаления и разочарования – залегли около её притягательных, всегда улыбающихся губок.

В тот день её связка на ноге не выдержала многочасовых танцев с женскими группами и разорвалась.

Милочка лежала в кровати рядом с Анди и улыбалась себе. Она не верила в Бога, хотя знала немного библию – её читала ей в детстве мать.

– Возлюби прежде Бога, потом ближнего, потом себя, – так помнила Милочка главную заповедь. Но она любила прежде всего – танцевать, потом Милана, потом – Анди, а потом – двух пестрых кошек. Их она знала, а Бога? Если он сделал её по своему подобию, то почему она не как все? И если Милан тоже сделан по его подобию, то почему он не умеет ни писать, ни считать? А может все это сказки – про Бога? Милочка не могла ответить на эти вопросы.

Завтра она проснется и забудет про перипетии прошедшего дня. И она улыбнулась опять. Есть Бог или нет – это не важно, главное, что у неё есть Милан, Анди и две кошки. И она мирно уснула.

Фактор Х

Ната сидела на мягком диване в телевизионной комнате и смотрела передачу «Фактор Х», где выступали финалисты. В финал вышли две четырнадцатилетние девчонки, которые пели вместе. Она помнила, что когда это соревнование красивых голосов и неизвестных талантов началось три месяца назад, они были обычными девочками с приятными полудетскими голосами и внешностью несформировавшихся подростков. Теперь со сцены на неё смотрели две ярко накрашенные девицы в модных платьях, танцующие под записанную фонограмму и выделывающие движения, явно претендующие на внимание взрослых мужчин.

Тех девочек-подростков уже не было. Они повзрослели прямо на десять лет за эти три месяца соревнований – повзрослели и постарели, потеряли свою щенячью округлость и невинность взгляда. Они выглядели под толстым слоем театрального, полного опасных гормонов и парабенов, профессионального грима усталыми и замученными. Как и Ната. Она тоже выглядела теперь старше своих тридцати с хвостиком. Она еще больше подурнела, похудела и стала совсем задерганной.

А все началось так же, как и в «Факторе Х» (произносится как икс) – с желания выбраться и иметь хорошую жизнь – не как певица, а как хозяйка дома, член семьи и человек достойный уважения. Но ничего не получилось. НИ-ЧЕ-ГО!

Когда в девяностых развалился великий и славный Советский Союз и Украина после шумной бучи отделилась, началась полоса беспредела, или, скорее, передела – того, что можно поделить, оставив на мели большую часть жителей этой красивой и богатой земли Гоголя и Тараса Бульбы, к которым относилась и семья Наты.

Отец Наты после отделения Украины и смерти своей жены стал беспробудным пьяницей, не понимая нового устройства и Тимошенковского английско-хохляцкого, с длинной фальшивой косой курса, и туда же он тащил и своего сына-верзилу, единственного брата Наты. A она в те годы вышла замуж – скорее от страха остаться одной в этой нестабильной обстановке, чем по любви – за человека, вскоре потерявшего работу и возмещающего привратности своей судьбы вместе с привратностями судьбы бывшей советской житницы, тяжелым мордобоем и домашним рукоприкладством.

Ната его оставила, переехав опять к отцу-бедолаге, и видя то, как все её подруги бегут из новой страны, решила тоже попробовать счастья «на стороне». В то смктное время Украйнa упорно стремилась попасть в число европейских стран, но не благодаря своему развитию и индустрии, которой, в общем-то, почти и не было – кроме несчастливой Чернобыльской станции и доблестного, но устаревшего Донбасса, а скорее благодаря своему стратегическому положению, которое НАТО хотело использовать в своих, несомненно, коварных планах, да и влитие в европейский рынок несколько миллионов новых потребителей, правда, пока неплатёжеспособных, прельщало старушку-Европу.

Ната подумала, посоветовалась с умными бабками-гадалками, которые за деньги вселяли в своих клиентов нужную им уверенность в несомненных и скоро грядущих успехах на личном фронте, и отправилась в гости к подруге, выгодно вышедшей замуж за скандинава, нуждающегося в ежедневном сексе, бесплатном поваре и домработнице, и который из всех возможных в его положении вариантов выбрал украинскую девушку, всегда согласную на всё.

Подруга жила в своём доме с садиком, учила непонятный скандинавский язык, похожий на скарлатиновую плёнку в украинском горле и, казалось, была счастлива. Казалось.

Ната прожила недельку в их доме и попросила подругу дать брачное объявление в местной газете. Подруга, долго сверяясь со словарём, состряпала быстренько объявление, и вот уже через три дня стали приходить письма с предложением встретиться.

Ната выбрала первую предложенную кандидатуру, одела свои лучшие, по украинским стандартам, тряпки – джинсы с обтяжной водолазкой – и поехала на условную встречу, захватив с собой разговорник и губную помаду.

Встреча должна была состояться в маленьком кафе, недалеко от автобусной остановки. Кафе было тёмным и унылым на вид, и там, за единственным занятым столом, сидел грузный мужчина, явно неопределенного возраста, с добрыми, чуть сонными глазами. Ему можно было дать от 30 до 50. Он посмотрел на Нату, улыбнулся и спросил:

– Кофе? – означавшее на всех языках одно и то же – тёмный напиток горьковатого вкуса, сделанный из африканских пережаренных семян, которые щедро опрыскивали вреднейшей химией.

– Да, – по привычке ответила Ната, но потом опомнилась и с улыбкой – еще по-девичьи робкой, прибавила тихо:

– Йя, – означавшее на их языке викингов «да».

Он позвал официантку и заказал два кофе.

Он что-то спросил, а она не поняла и стала смотреть в свой разговорник, низко опустив глаза. Дома, yа Украине, она была преподавательницей французского языка в школе, и у неё был пед. диплом, но тут она стушевалась.

За эту минуту перед ней промелькнул пьяный отец, похороны матери и свои долгие дни в синяках и подтеках после рукоприкладства своего украинского мужа, и она решилась: не отступать! Да и отступать было некуда. Домой дороги не вели.