Александр Фельдман - День Сме

• Название: День Сме
• Автор: Александр Фельдман
• Жанр: Повести

Россия. Май 1916 года. На день рождения помещика Михаила Смернова съезжаются гости. Казалось бы, ничто не может омрачить семейное торжество…

---

– Очень недурственная поэзия, просто великолепно, а эти слова: «Той, что украла ключ от связи сердца с миром», выдают в авторе тонкую увлекающуюся натуру. Charmant.

Так и проходили их свидания под аккомпанемент симфонии шестистопного ямба, уже ставшей неотъемлемой частью и даже неким символом надвигавшегося венчания. Все условия были оговорены, и счастливый отец невесты открывал одну бутыль шампанского за другой, празднуя долгожданное событие – соединение двух знатных семей. Он был на седьмом небе от счастья, чего нельзя сказать о молодых: разумеется, Татьяна всегда любила Смернова, но была ли это любовь женщины к мужчине, или она с детства создавала себе идола, коему поклонялась и беспрекословно подчинялась, может, она боготворила его, не хотела видеть заурядную личность, скрывающуюся за могучим станом; он же женился по необходимости, делая одолжение старому другу – князю Юрьеву, не испытывая абсолютно никаких чувств, выполняя традиционные повинности жениха с безразличием, хотя и нежностью к Татьяне; от княжны не могло укрыться пусть и доброжелательное, но не слишком настойчивое ухаживание будущего супруга, поэтому она нет-нет, да задумывалась, правильно ли поступает, связывая свое будущее с этим флегматичным великаном, но потом решила смириться с ним как с данностью и приготовиться к вступлению в брак без зазрения совести, тем более, что именно о нем, как о будущем муже, она всегда грезила.

Накануне свадьбы Михаил Александрович со своей будущей супругой отправились совершать конную прогулку по так любимому Татьяной сосновому бору; как всегда, княжна припасла для благоверного новое послание анонима; как обычно, для променада приготовили лучших арабских скакунов: Буцефала – для барина, Пегаса – для будущей хозяйки; и они шагом тронулись к лесу, но, решив в этот день кое-что переменить, молодые поменялись лошадьми, так что Татьяна оказалась верхом на Буцефале, а Пегас нес по бору Мишеля.

– Михаил, у меня для Вас есть еще одно письмо, – сказала княжна, уверенно восседая в седле и доставая из шифоньера свернутый листок.

Смернов собрал в кулак рассредоточенное внимание и грустным, по-детски безразличным взглядом, одобрительно посмотрел на Юрьеву, произнеся:

– Allez-y, mademoiselle.

– Тогда слушайте:

Блеск пурпура угас, слеза упала с глаз,
Получен мной приказ: любить тебя сейчас.
С тобой мне хорошо, не надо лишних слов,
Средь плоскостей углов шептаться нагишом.
Смеркался небосвод, стал розовым каркас,
Заманивая нас в безумный хоровод.
Ответь же: любишь ли, как жизнь, как этот клен,
Ты видишь: я влюблен – мне поцелуй пришли.
Запомню этот миг для будущих времен,
Что, будучи влюблен, я страсти не постиг.
Всё в жизни – только ложь, а мы – всего лишь тлен,
В разлуке горький плен раздумий – острый нож.
И что ж: опять один, и сны, и всхлип, и дрожь?
По сердцу режет нож, а я вновь нелюдим…

– По-моему, это уже слишком, – вскипел Смернов, – раньше он придерживался хотя бы видимых приличий, а теперь открыто предлагает Вам совершить гнусность; разорвите эту пошлость и никогда, слышите никогда, не принимайте более его писем. Это просто неслыханная дерзость; да если бы я знал, кто сочинил сей пасквиль, немедля вызвал бы его к барьеру и рассчитался за все те нервы, что он попортил Вам, Вашему батюшке и мне, будь он трижды проклят, – красный как рак, Михаил пришпорил лошадь и помчался вглубь чащи. Княжна решила последовать за ним, хлестнула мощного Буцефала, да так, что тот взвился на дыбы, и она не удержалась и упала наземь, ударившись спиной о невесть откуда взявшийся в этом месте валун.

VI

Несмотря на упрямство супруги, Михаил Александрович подкатил кресло жены к столу, и тихонько придвинул ей варенье, кофе и тосты.

После произошедшего несчастья, обрекшего Татьяну Антоновну навечно быть прикованной к инвалидному креслу, Смернов не отменил свадьбу, а сам настоял, чтобы церемония прошла так, как и была запланирована, в той же торжественной обстановке; убитый горем Антон Дмитриевич по достоинству оценил поступок соседа, добровольно принявшего на себя все обязательства по уходу за его дочерью; более того, просившего на коленях прощения у будущего тестя за его оплошность: именно себя Михаил считал главным виновником трагедии и решил, что сие наказание послано свыше за грехи его и искупить их он сможет, только выпив эту чашу боли до дна, то есть всю жизнь проведя в облегчении существования невинной калеки.

***

Александра Александровна еще накануне составила список приглашенных гостей, и теперь, когда взрослые обитатели усадьбы были в сборе, она поспешила огласить его. Кроме них самих на праздновании, разумеется, планировалось присутствие князя Юрьева, Смекалицкого, Недосмежкина и двух его спутников.

– А что это, собственно, за люди, – поинтересовалась Татьяна Антоновна, не жаловавшая незнакомцев.

– Точно мне неизвестно, – ответил за пришедшую в легкое замешательство сестру Смернов, – но я не сомневаюсь, что какая-то дама гостит сейчас в его доме; кого он еще приведет – попросту не имею никакого представления, хотя, зная его добрый десяток лет, могу предположить, что он готовит какой-то сюрприз; в конце концов, припоминаешь, Сандрин, – переключил он взгляд на Александру, – год назад этот подлец привел бродячую актерскую труппу, которая учинила здесь настоящий разгром. Слава Всевышнему, что на сей раз он попросил у нас только три места за столом.

– Дай-то бог, чтобы всё обошлось, – осенила себя крестным знамением Татьяна, – В прошлом году мне стало дурно, только увидев ораву худых и оборванных бродяг, хорошо, что я была избавлена от их представленья.

– А, по-моему, это авангард, – вступилась за актеров Александра, – оборваны же они были, я надеюсь, лишь потому, что играли «Комедию о Лиситрате», да и потом, это же бродячая труппа, вот откуда их худоба – каждый день в движении…

– Ну, будет, будет, – примиряюще перебил ее Смернов, – я согласен с Таней: будем надеяться, что в нынешнем году такого срама не повторится, и Николай приведет с собой, если он так на этом настаивал, вполне приличных людей.

Нежданно за окном послышался шум, и вскоре к крыльцу подъехали дрожки, откуда ловко спрыгнул еще совсем молодой белокурый посыльный; Михаил Александрович вышел ему навстречу, а тот в два прыжка преодолел разделявшее их пространство и вручил бледно-зеленый конверт, незаметно отдав при этом честь, и так же стремительно унесся обратно. Барин распечатал письмо и, с несколько расстроенным видом, вернулся на террасу, где на него уставились две пары любопытных глаз. Он поднял брови, тяжело вздохнул и сказал, обращаясь к супруге:

– Это от твоего батюшки. С прискорбием он сообщает, что у него разыгрался бронхит, который не позволит сегодня приехать в наш дом, однако князь меня сердечно поздравляет и желает здоровья и счастья, а также собрать в этом году небывалый урожай зерна.

Несколько удрученная Татьяна выразила беспокойство по поводу болезни отца, и согласилась, что в таком положении ему будет лучше никуда сегодня не выезжать.

В ту же самую минуту двери основной части дома распахнулись, и на террасу выпорхнули две прелестные птички: одна звалась Синичкой, другая именовалась Воробышком; они хором поприветствовали взрослых: «Bonjour, maman. Bonjour, oncle. Bonjour, tante» и поочередно всех поцеловали; после этого Михаилу Александровичу был торжественно вручен свиток, и он оказался подвергнут нежному девичью лобызанию. Подарок, развернутый Смерновым, предстал в сиянии растекшейся по листу акварели, видимо, символизировавшей узоры и расписные рамки поэтического поздравления:

Никогда не унывай,
Никогда не ной —
С днем рождения тебя,
Дядя, дорогой!
Если весел, то пляши,
Громко песни пой —
Дважды с днем рождения,
Дядя, дорогой!
Не боишься ничего:
Ни грозу, ни зной —
Трижды с днем рождения,
Дядя, дорогой!

Барин процитировал поздравление девочек, которые сейчас скромно улыбались в уголке, а после одобрительного веселья старших с удовольствием набросились на соки и горячие тосты.

Хоть Надежда и Вера являли собой пример близнецов, старались всегда держаться вместе, но они были совершенно не похожи друг на друга. Надежда, прозванная Синичкой, была выше и гораздо тоньше сестры, голубоглазая, со светлыми кудрями, предпочитала лилейные наряды и распущенные волосы, была более развита, чем сестра и в свои четырнадцать уже походила на маленькую женщину с ангельским лицом, так напоминавшую никогда не лицезренную ею бабушку – Елизавету Михайловну. Вера была внешне почти полной противоположностью: темноволосая и черноглазая, с татарскими скулами – наследство от батюшки – приземистая, широкоплечая, с еще совсем не начавшей развиваться грудью, ежедневно заплетала косу, носила, в основном, серые и горчичные наряды, была чересчур уж скромной и трусливой в отношениях со всеми кроме Надин, за что была наречена Воробышком.