Сергей Лысенко - Киллер и Килиманджаро

• Название: Киллер и Килиманджаро
• Автор: Сергей Лысенко
• Жанр: Триллер

История киллера Валерия Дурманова, который родился не в то время и не в том месте. Ментовский Харьков в посткризисной Украине – где-то между Европой и Россией. Посреди Слобожанщины – «Килиманджаро», гора, которая транслирует… Повесть в стиле нуар с элементами постмодернизма, которая должна понравиться как читателям-эстетам, так и любителям остросюжетной прозы.

---

7. По реке плывет утюг из города Чугуева…

Кошеля защищала стена дождя. Ветер расплескивал серые акварельные тучи, и грязные потоки струились вниз, на площадь, посреди которой безногий Ленин на тележке искал свои утюги.

«По реке плывет утюг из города Чугуева…»37 Вот уж точно – картина Репина «Приплыли»38.

Битый час я обнимал винтовку Драгунова в бывшем корпусе уланского полка, теперь – художественной галерее, надеясь, что распогодится, что оцинкованное ведро над городом наконец-то перевернется и покатится со склона – в Ногайскую сторону. Но видимость не улучшалась. В такое ненастье даже пули не летают.

А всё начиналось неплохо. Солнце запуталось в тучах, но все равно было еще довольно светло. После посещения музея великого художника, спрятанного в одном из домов отставных, казенных казаков, после знакомства с сокровищами – жуком для снятия обуви и портретом лукавой Марианны Веревкиной39, наш автобус остановился на Александровском плацу, где когда-то проводились парады и экзекуции. На одной стороне шарообразный собор с утонченными колоннами, на другой – скромный путевый дворец царя. Совсем рядом притаился обрыв. Над пропастью я понял, почему именно Чугуев столетиями был пограничной крепостью.

По дороге к П-образному зданию военных штабов традиционный репинизм неожиданно сменился фовизмом40. Небо одичало, брызнуло ярким чистым светом, подожгло листья на деревьях. Сразу же налетел ветер и сорвал, закрутил желтые и красные огоньки. Краски смазались и смешались, но не успели мы зайти в художественный музей, как потемнело и полило сверху.

В толпе народа я плавал как рыба. Туда-сюда, мимо кассы с сувенирами. Привлекал к себе внимание, выпячивал сумку. Когда нарисовалась она, я вынырнул навстречу. Гусейнов сказал, что я её сразу узнаю, что она похожа на «анимэ». Действительно. Это была Однокозова. Наша Однокозова. Тонкая, хрупкая, зато глаза-блюдца и волосы Горгоны.

Ну а дальше по нотам:

«Вам придется оставить сумку».

«Но там ценные вещи…»

«Мы за нею присмотрим».

И отнесем наверх, в двухъярусную башню над смотровой площадкой, где когда-то занимался военный топограф Илюша Репин. Откуда вся рубаха города, чуга41, как на ладони – и Генеральская гора, и гора Гридина, и еще семьдесят семь холмов, излучины Чуговки и Северского Донца, зеленые от тропической пистии42. И ангары военного аэродрома с «Ан-Ту-Анами» и «МиГами43». И, конечно же – дом-крепость Кошеля. После обеда хозяин всегда курит кальян на балконе – невидимый снизу, неуязвимый, охраняемый бойцами с пищалями и всяким ружьем.

Пока Кошель обедал, я слонялся по залу декоративно-прикладного искусства. Всевозможная керамика, глиняные куклы Деньшиной и Кошкиной, расписные ложки и шкатулки отовсюду – Палех, Холуй, Федоскино, Мстёра. Фигурки из моржового клыка, оружие из бивня мамонта…

«А за ним плывет утюг из села Неверово…»44 Очень интересно…

Я незаметно отстал от экскурсовода и выскользнул в коридор, обвешанный современным экспрессионизмом. Однокозова ждала меня на ступеньках, провела наверх.

– Побыстрее, – она указала на сумку, – а то пропустишь всю экскурсию.

– Странно. Почему в галерее имени Репина нет картин самого Репина?

Однокозова не ответила, ускакала вниз.

Я собрал винтовку, присоединил оптику, магазин и глушитель. Ливень никак не унимался. А на том берегу Кошель, наверное, уже докуривал кальян и допивал травяной чай.

Я еще раз посмотрел в его сторону, помотал головой и вдруг увидел, как на площадь гагатовыми четками вывалились джипы. Большие танки с короткими стволами, они подползли к штабам и замерли возле памятника Ленину.

– Бросай! – прокричала Однокозова, когда я попытался разобрать и спрятать винтовку. – Бежим. Нас. Раскрыли.

Её глаза стали еще больше, а на голове зашевелился змеиный клубок. Мы скатились по лестнице, сбили с ног охранника и побежали – по коридорам с высокими белыми потолками и голыми стенами, мимо массивных деревянных дверей, еще сырых, нелакированных – полетели на свет в конце туннеля, который слабо лился через арочное окно.

– Сюда, – выдохнула Однокозова, врезаясь в дверь плечом. – Помоги. Открыть!

Дверь не поддавалась, видимо, набухла от дождя.

– Может, она закрыта на ключ?

– Нет!

Топот, голоса погони – всё ближе, всё громче.

– Осторожно, Биембель, он вооружен и опасен…

– Зер-зев?45…

«Биембель?»

Я толкнул дверь из последних сил. И она приоткрылась. Выдавил себя на улицу, шлепнулся прямо в лужу. Однокозова ринулась следом, но было поздно – её схватили за ноги и затащили назад.

– Халун менд46!

Я обернулся – не менты и не кошелевцы. Раскосые глаза, пухлые лица. Потомки калмыцкой Орды, которая стояла на страже империи в Белгороде, а после Азовского похода Петра Великого, переселилась в городище Чугуево. Долгое время калмыки считались лучшими вояками, чем казаки, поэтому получали вдвое больше. Но позже, когда жалование уравняли, обиделись и удалились в свои улусы. Их можно понять. Крещеная часть племени осталась в Осиновке, рядом с семьей Репина47, где объезжала диких лошадей и выделывала шубы из овчины.

– Мент хэллун…

Я поднялся и почавкал замшевыми кроссовками к главному калмыку, одетому не по погоде – в дорогой мутоновый полушубок с Барабашовского рынка. В руках он держал кривую саблю, по которой давно плакал Краеведческий музей.

Сонная восковая маска ожила и выплюнула улыбку. Мурза Харин навалился медведем. Сдавил как родного, скомкал в объятиях.

И с каких пор мы такие друзья?

Харин несколько раз переходил мне дорогу. А когда его запрессинговали, пообещал нарезать гондонов из моих кишок.

– Андрей-кагэбист очень звонил, – прошипел Харин на ухо, – просил помочь зятю-свояку. И я прилетел свистун-стрелой, чтобы помочь… а потом взять твои легкие, печень и почки, сварить дотур48 и съесть!

Мурза безобразно заржал, а я задумался над его словами. По несчастью или к счастью, Андрей Вовкобой, родной брат Полины Леонтьевны, работал в Службе безопасности Украины.

– Гзи-гзи-гзэо49, – подпевала цепочка калмыков.

– Шибко бегаешь, Валера, – в дверях показалась голова половецкой бабы с ракушками вместо глаз.

Биембель – новый калмык. Конечно, он не был бабой. Не так давно мы сошлись как мужчина с мужчиной – в страшном поединке. И он взял верх, ранил, но не добил.

– Ну, Биембеля ты знаешь, – перехватил мой взгляд Харин. – Знакомься, моя десница – Бухарин. А это Немаев, Бадмаев, Харламов и Чегодаев… Непобедимый борец Джиргал, меткий стрелок Кобин и Ока Иванович, он уворачивается от пуль. Смотрел «Матрицу»50?

Я кивнул, размазал по лицу капли дождя и пота.

– Ты меня пойми. Хорошо всё, что быстро, кроме смерти. Поехали, порвем «матрицу» этому Кошелю. Уралан51!

– Ура-а-а! – раздался древний калмыцкий клич.

Меня подхватили под руки и повели к табуну лошадей одной вороной породы. Калмыки повскакивали в седла джипов, зафыркали двигателями.

– Биембель, черт нерусский, это наш джэбе52!

– Не, моя джэбе!

– Слезай, кому сказано!

Харин и Бухарин попытались вытащить Биембеля из внедорожника, но тот лягнул их каблуками туфлей и захлопнул дверь. Повернул ключ зажигания, опустил стекло и высунулся из окна:

– Билдгд йов!53

Сабля мурзы прошла сквозь шею Биембеля и лязгнула о дверцу машины. Голова колобком покатилась по асфальту.

– Шакал… – сказал Бухарин, отфутболив голову и вышвырнув тело, – не мог выучить свой джэбе.

Бухарин сел за руль, Харин справа, я сзади. Развязал шнурки, снял кроссовки – носки хоть выкручивай.

– И-и-ы-ыгррр! – они снова заржали, но не с меня.

На зеркале висел чей-то скальп. Мурза раскачал его пальцем.

– Ты баран, – беззлобно сказал он Бухарину. – Это не наша машина.

– Теперь наша…

«Теперь наша машина» свернула перед арками торговых рядов и поплыла утюгом вдоль трехглазых линейных домиков военных поселян. Джипы шли по волнам, полоща зубы бамперов. В хвосте пристроился милицейский бобик.

– Сейчас начнется, – предвкушал мурза. – Матрица-Перезагрузка! Матрица-Революция! Восстание калмыков…

Увы, для него всё кончилось в самом начале. Как и для Бухарина. Пулеметы накормили их свинцом до отвала. Тут же взорвался внедорожник с Немаевым и Бадмаевым. Менты моментально включили задний ход. Откуда-то сбоку защелкал винтовкой Кобин. Из укрытия на авось выскочил Ока Иванович, крутнулся и улегся, так и не поняв, где амбразура. А Джиргал, борясь с тенью, уносил с поля боя простреленные ноги.

Джипы пылали как дрова, пахло порохом, железом и горелым мясом – кисловато, приторно. Кто-то из рядовых калмыков выл из-под обломков, кто-то отступал, отстреливаясь через плечо.

Когда стемнело и стихло, я рискнул пошевелиться. Перекантовал Бухарина и улегся за руль. Кто бы мог подумать, что это еще не всё, что ворота крепости отворятся, и на улицу выедет восьмиколесный бронированный «Охотник»54 с пулеметами и сдвоенной пушкой на макушке. Я затаил дыхание и зажмурился – только не артиллерия! И командир бэтээра сжалился, выпустил короткую пулеметную очередь и покатил к следующей цели…