Глеб Шульпяков - Книга Синана. Сердце за темным Босфором

• Название: Книга Синана. Сердце за темным Босфором
• Автор: Глеб Шульпяков
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-82733-6

Разочарованный московским глянцем молодой журналист решает написать книгу о самом известном архитекторе Османской империи – Синане. Для этого он отправляется в прекрасный и загадочный Стамбул. Перед ним великий город и знаменитые мечети, изысканные медресе и роскошные дворцы! Чем глубже он погружается в жизнь восточного города, тем яснее понимает, что смысл путешествия не в том, чтобы найти выход в «тайные сады Стамбула», а чтобы отыскать выход к самому себе.

---

Купол покрывали черные свинцовые пластины. Контрфорсы тоже были зашиты в металл. Говорят, в то время, в конце века, свинец в Стамбуле резко подешевел из-за английской контрабанды. И заказчик просто перестал на нем экономить.

– Моя первая мечеть Синана, – я погладил сальный известняк.

Достал альбом, но в темноте что нарисуешь?

– Сюда пойдемте, пожалюста!

Это кричал, высунувшись из каменного проема в стене, Мехмед.

16.

«Нет бога кроме Аллаха и Пророк его Мухаммед» – таков символ веры в исламе. «Ислам» означает «покорность». Языковеды говорят, что этим словом арабы обозначали «безоговорочное подчинение», «капитуляцию».

Бог есть творец всего сущего, видимого и невидимого, Он непостижим и непредставим и удален от мира на расстояние, помыслить которое тоже невозможно. Между тем Аллах не забыл человека. Радея о человеке, Всевышний послал закон, и сделал это через Пророка. Этические, социальные и религиозные предписания ислама заключены в книгу «Коран», что означает с арабского «Чтение». «Iqra!» – «Читай!» – повелел архангел Мухаммеду в пещере, когда явил ему слова Божьи.

Так и возникла эта книга.

Коран – это стенограмма речи Бога, которую Он произнес у себя в небесном кабинете и которую просто доставили воздушной почтой на землю. В Коране много темных мест и неясностей, возникших, как говорят, из-за спешки, ведь божественные глаголы сменяли друг друга быстро и не все, что сказал Всевышний, удалось Пророку запомнить в точности.

Аллах непостижим и непознаваем, он удален и невидим, и только девяносто девять прекрасных имен даны любомудрому человеку, чтобы снова и снова открывать Его красоту и величие. Искусно начертанные, они говорят о верховных словах, явленных Пророку в пещере. Именно в память об этом каллиграфия, или умение полагать слова на плоскость во всей красоте их рисунка, считается в исламе божественным искусством.

Символ веры обрамляют четыре предписания: молитва, подаяние, пост и паломничество. Поэтому геометрическая проекция ислама представляет собой четырехконечную звезду с пятым элементом посередине.

Безоговорочное следование предписаниям составляет практический смысл ислама, в этом его кинетика. Во-первых, пять раз в сутки мусульманин должен совершать молитву, суть которой не только в славословии Всевышнего, но и в самом действии. Во-вторых, раз в год с наступлением месяца Рамадана верующий соблюдает пост, то есть от восхода до той поры, когда белую нитку не отличишь от черной, ему предписано не вкушать еды и не пить воду. И наконец, паломничество и подаяние – хотя бы раз в жизни каждый мусульманин должен сделать хадж в Мекку, где находится исламская святыня Кааба, или Черный камень, и раз в день подавать милостыню.

Черный камень астероидного происхождения, он заключен в золотую оправу и помещен в кубический саркофаг, который установлен в центре двора мечети Пророка в Мекке, куда стекаются паломники со всего мира.

Черный камень – это «материальная часть» ислама, свидетельство Бога, которое можно потрогать. Реальное происхождение камня действительно космическое, его история уходит в доисламские времена зороастрийцев, когда камень считался у них святыней. Но как это часто бывало на Древнем Востоке, с приходом новой религии предмет старого культа не уничтожили, а приспособили, попросту наполнив новым смыслом.

В космогонии ислама Кааба – это пуп земли, омфалос; точка, через которую проходит ось мира. Можно сказать, что перед нами геометрическая проекция Бога на земную плоскость. Все мечети выстроены по направлению к Каабе, и это направление называется кибла. Все мечети мира, кроме одной, в Мекке, нанизаны на это направление, как шашлык на шампур, проницающий незримым лучом всю вселенную ислама, определяя не только содержание мечети, но и ее форму.

Прикладная функция мечети, то есть единственное, что от нее по большому счету требуется, – это дать максимальному числу верующих киблу, то есть точное направление молитвы. А эстетическая – выразить эту функцию, превратить направление в архитектуру, дать идее пространство, свить вокруг пустоты некий каменный кокон. И указать, и показать путь.

Главный объект любой мечети – это михраб, или полая ниша в стене, обозначающая киблу. Его часто сравнивают с христианским алтарем, что совершенно не соответствует прикладной функции михраба, поскольку пред нами, скорее, знак или указатель священного направления, который сам по себе (в отличие от алтаря) не имеет никакой священной ауры. Отмечая михраб небольшим куполом или украшая стены вокруг него изразцами, художники отдавали должное священному направлению, оставляя саму нишу демонстративно серой, полой, пустой.

В первые года ислама роль михраба мог играть обычный камень. Традиция восходит к легендарным временам, когда Пророк после бегства в Медину установил на площади камень, указывающий на Мекку. Если под рукой не находилось камня – когда час намаза застал тебя, скажем, в пустыне, – то михрабом служило копье. Определившись на местности, первые мусульмане очерчивали на песке контур молитвенного пространства, то есть, попросту говоря, план мечети на плоскости – втыкали копье на той стороне, где была Мекка, – и свершали молитву. Кстати, именно с тех пор образ копья в исламе имеет, помимо военного, еще и религиозное значение.

Если представить геометрию исламского мира, это будет гигантское колесо, спицы его сходятся в Мекке. Кааба, в свою очередь, есть великая ступица, или точка, откуда к небесам восставлена ось мира. Она же ножка циркуля, который вращают на небесах, очерчивая круг земной юдоли.

17.

На почте меня ждало письмо от девушки. Она писала, что добралась и с жильем хорошо устроилась; что наконец-то выспалась после перелета и что в целом ей в Америке нравится, «хотя немного тоскливо».

«Но это, как ты говорил, «признак бодрствующего рассудка.

Городок небольшой, – продолжала она, – и какой-то разбросанный. Широкие газоны, похожие на футбольное поле (а может быть, это футбольное поле?). С виду большая деревня, зато на той неделе выступает Филип Гласс. Ты мне завидуешь? Давай, завидуй уже».

Я читал письмо и слышал ее голос. Обиженный, когда хотела скрыть свой восторг. От общежития, писала она, до университета пять минут, живет она на пятом этаже в номере «пять ноль пять». Есть холодильник, телевизор и кофеварка, и завтракать она приспособилась дома, «потому что в столовой каши нет и кофе дрянь».

Обедает в кампусе, а ужинает в городе.

«Америкосы на меня ноль внимания, хотя молодые люди очень ничего. Головастые, голенастые, поджарые (сколько слов я знаю). Ходят в майках и шароварах и пьют гнусное пиво «Корона» или «Будвайзер». А с девушками полный швах. Голова немытая, и почти у всех обкусанные ногти. Они тоже носят майки, шаровары и кроссовки. Мне иногда кажется, что они даже спят в кроссовках».

Далее шло описание дисциплин, половину из которых я не мог понять еще в Москве, на что она первое время страшно обижалась. «Надеюсь, ты еще не сделал себе обрезание и не завел гарем», – заканчивалось письмо.

«И скучаешь по мне хотя бы немного».

Внизу стояла подпись – «Твоя родная обезьяна». И я вспомнил, что когда-то и сам подписывал письма этой фразой.

18.

Мы познакомились осенью в гостях у приятеля, «глянцевого» фотографа. Я любил его вечеринки, на них всегда пили хорошее вино и было много красивых и неглупых девушек. И ненавидел, поскольку тушевался среди всей этой самоуверенной братии.

Обычно я устраивался с бутылкой вина на отшибе и тихо выпивал, разглядывая людей из угла. В тот вечер она пришла под занавес и в качестве взноса выставила на стол банку соленых грибов «от бабушки». Водка давно кончилась, остался портвейн, но грибы даже под портвейн в один момент слопали.

Волосы светлые, лицо открытое, хорошее. Глаза небольшие, но темные, взгляд живой и насмешливый. То и дело я перехватывал этот взгляд в полупьяной толпе. И замечал, что она тоже посматривает на меня. Когда пришла еще одна партия гостей, все смешалось и я потерял ее из виду. Искал на кухне, где курили и галдели, и в тесном коридоре, где, накурившись, стояли в туалетной очереди. В полутемных комнатах, где парочки обнимались под музыку.

Мы столкнулись в прихожей. Она собиралась уходить, искала на вешалке свою кацавейку из болоньи. «Мне тоже пора!» – как будто спохватился я.

Приятель делал серьезное лицо, прощался и щелкал замками. Мы выдворялись на холодную улицу. Ей нужно было не домой, а заскочить на квартиру к подруге в Кунцеве. Я предложил проводить, благо было по пути; шли на ветру к метро. Я что-то рассказывал, перекрикивая электричку. В Филях голос у меня сел. Она достала из рюкзака крошечную фляжку.