Николай Дювернуа - Источники права и суд в Древней России. Опыты по истории русского гражданского права

• Название: Источники права и суд в Древней России. Опыты по истории русского гражданского права
• Автор: Николай Дювернуа
• Жанр: Юриспруденция
• Год: 2004
• ISBN: 978-5-94201-345-4

Вниманию читателя предлагается первая из работ выдающегося российского юриста, романиста и историка Николая Львовича Дювернуа (1836–1906). На основании огромного по объему материала памятников древнерусского, древнегерманского и римского права, подвергнутого внимательному и подробному сравнительному анализу, автор сформулировал наиболее важные выводы об особенностях процесса формирования правовых институтов в России, законотворчества и правоприменения, российского правового сознания, которые сохраняют актуальность и научную ценность и поныне.

Книга рекомендуется преподавателям, аспирантам и студентам, всем интересующимся историей российского государства и права.

---

Вопрос о праве не смущает никогда первобытного человека. Нарушения слишком грубы и слишком очевидны. Право всегда ясно. Нужно найти только меру, которою бы определялась степень обиды. Нужно, чтоб эта мера была установлена твердо и постоянно. Итак, с одной стороны, требуются внешние признаки, которые не оставляли бы сомнений в том, что произошло, с другой – твердые цифры штрафов. Русская Правда определяет и то и другое. История каждого отдельного положения, которое дает нам древнейшая редакция Русской Правды, возможность влияния скандинавских законов – здесь не рассматривается. Для нас достаточно того, что месть, штрафы составляют главную черту русского права в эту эпоху, и отсюда мы заключаем, как должен был слагаться этот «закон». Что месть точно представляла способ защиты права, что частные штрафы точно были в употреблении, что за несостоятельностью уплатить следовало рабство – все это мы знаем не из одной Русской Правды. Цифры гривен, вне всякого сомнения, установились силой практики, а не чужим влиянием.

Мы указали, таким образом, на один из элементов, которым определяется древнее право. Это, в смысле древнего языка, «закон». Сфера, в которой развивается закон, ясно видна в древнейшей Правде. Статья 12-я говорит– а познает в своем миру, статья 14-я – идти ему на извод перед 12 человека. Закон и суд мало обособляются, как видим после. Где суд, там и закон, там и источники права.

На этот элемент древней юридической жизни, на этот источник права давно обращено было внимание. Барон Розенкампф говорил: «сии постановления основаны на древнейших народных обычаях, при разных князьях и без письмен долго хранимых преданием и употреблением» (Обозр. Корм. изд. I, стр. 223). Но какие постановления? О мести, о количестве штрафа? С этим нельзя не согласиться. Русская Правда в ее древнейшем составе обращена в доисторическую глубину народной жизни. В ней мы находим истинные законы отцов и дедов. Но одно ли это составляет ее содержание? Обратимся к исследованиям М. П. Погодина, который имел верный прием строго держаться изучаемых текстов. Первая статья Правды говорит о русине, гридине, коупчине, ябеднике, изгое, словенине. Не для все этих лиц – их мир создавал закон и суд. Какой же мир у изгоя, у гридина, у русина? Откуда их права и какой их суд? Отчасти уже в тех сведениях, которые мы имели в виду до сих пор, но главным образом в последующих добавках Правды, – ясно, что были люди, для которых князь заменял необходимый в развитии права и свободы орган, т. е. общину. Князь жалует церковь, князь же жалует своих слуг. Древнейшая Правда, вне всякого сомнения, заключает в себе, кроме закона отцов и дедов, еще элемент, на который отчасти указывает оставленное нами на первый раз без внимания показание новгородского летописца, под 1016 годом. Правда Русская оттеняется в старой письменности характером устава, носящего в своей основе волю известного лица, великого князя Ярослава. Где ж можно наблюсти в самом акте этот след личной воли? Думаем, что не столько в положении о мести, ибо трудно доказать, что до Ярослава месть шире прилагалась, чем это видно в 1-й статье; думаем тоже, что и не в цифрах штрафов, ибо всего вероятнее, что цифры штрафов определились практикой. Тогда в чем же? Мы думаем скорее всего, что в этом перечислении людей, которые могут себя мстить, в той в высшей степени важной черте именно Ярославовой Правды, что она говорит не об огнищанине, княжом тиуне, конюхе и прочее, а о свободном муже вообще. К этой отвлеченной точке зрения на право не может прийти мир, знающий только своих членов. Право, созданное общиной и ею охраняемое, – расширяется на всякого свободного мужа, хотя бы он и не принадлежал к общине. Те же нормы и тот же суд для слуги князя, как и для члена общины. Мы увидим позже, что князь уставит для своего старшего слуги 80 гривен виры, после того как совершится убийство этого слуги. В этом событии много характеризующего время. За нарушением права определяется мера наказания. Закон и суд не различены, как мы их различаем. Если убит член общины, – его мстят или берут окуп его ближайшие. Мера права и способ защиты определяется тем, что он член общины. Ровно те же явления при защите княжего слуги. Князь ценит убийство после того, как оно совершено, и сделанная им оценка своего слуги, так же как прежде оценка, которую установляла община для своего члена, становится нормой. Взгляд на право не князья создают, а находят его существующим. Как творился суд до Ярослава, так он творится и при нем, но князь расширяет право на всех свободных, в каком бы они отношении ни стояли к общине. В этом заключается то, что хочет выразить летописец, говоря, что Русская Правда дана была князем Ярославом, что она есть его устав. Но летописец говорит кроме того, что Правда была дана Ярославом Новгороду. Насколько же это справедливо? Вопрос тем более затруднен, чем в менее чистом виде мы имеем подлежащий разбору акт. Все списки короткой редакции находятся в древнейшей Новгородской (По Татищ. – один в Ростовской) летописи, но во всех есть дополнительные положения детей Ярослава, из которых видно, что Ярославова Правда, или, по крайней мере, многие положения Ярославовой Правды вовсе не ограничивались одним Новгородом. Акт, в котором бы не было никакой последующей примеси, был бы для нас гораздо удобнее. Но, вникая в отношение обеих частей краткой редакции, мы заключаем, что необходимость сделать на юге так близко ко времени Ярослава перемены против Ярославовой Правды, – служит указанием, что она возникла именно не на юге. Перемены в юридической жизни совершаются вовсе не скоро и особенно в такое время. В этом мы видим первое указание на север, как на место происхождения семнадцати статей. Другое указание заключается в упоминании в первой статье словенина, в противоположность русину (на это обращал внимание еще М. П. Погодин). Наконец, хотя мы не имеем основания для этого раннего времени установлять большой разницы между новгородским бытом и бытом южных городов (некоторые черты новгородского самоуправления, например выборный посадник, являются значительно позже), но, конечно, с самого начала новгородская община была сильнее и крепче других. Автономия общины могла здесь ранее выработать твердые юридические нормы, которые в Правде Ярослава получили силу для всех свободных мужей. Если начала права, здесь выраженные, были общи всей Древней Руси, если везде господствовало самозащищение и система окупов, – то не везде закон отцов и дедов достиг той определенности и точности, как в Новгороде. Позже мы увидим, что формы гражданского оборота повсюду развиваются весьма равномерно, но нигде они не получают такой оконченности, нигде пошлина не формулируется так определенно, как в Пскове. Ввиду этих соображений мы не находим никакого затруднения, чтобы признать справедливость показания летописца в той мере, в какой из него можно заключить, что Правда Русская сперва явилась в Новгороде. Если позже она стала общим законом, – то отсюда нельзя еще заключить, чтоб она была таковым с самого начала. При крайней слабости формулирования права в младенческую эпоху народной жизни, местные сборники приобретают легко всеобщее признание и осваиваются далеко за пределами их первоначального происхождения, особенно если они служат верным выражением господствующей пошлины.

Итак, из анализа памятника мы приходим к заключению, что в Правде Ярослава выражены те начала права, которые выработала автономическая новгородская община, и которые в силу княжеского устава распространены на всех свободных мужей.

Наши исследователи обыкновенно не ограничиваются одним анализом составных частей акта, – они идут далее. Вопрос, который встречается в каждой книге о Русской Правде, заключается еще в том, составляет ли Правда Ярослава, как мы ее имеем, официальный акт или нет? На это, по нашему мнению, следует отвечать отрицательно. В виде статей, без всякого указания от кого и к кому они обращены, никакой древний акт не писался. В том виде, в каком дошла до нас Ярославова Правда, она представляет собой неофициальный документ. За этим следует другой вопрос, – каким же актом установлены были положения, входящие в Правду? На это мы, естественно, можем отвечать лишь с помощью весьма отдаленных соображений. Летописец упоминает грамоты Ярослава. Нам известны договорные, уставные, жалованные грамоты. Ни один из этих видов с понятием Правды и с ее составом не имеет ничего общего. Устав Ярослава, как и позднейшие уставы, определял вероятно отношение наместника княжеского к Новгороду, суд по пошлине, сборы; во всяком случае он заключал не одно руководство для суда. Уставов, в которых бы говорилось только о том, как судить – мы не знаем. Из всех статей Ярославовой Правды всего ближе по содержанию подходит к понятию устава – определение сбора вирнику, которое находим в 42 ст. Акад. сп. Выше мы старались из внутреннего строя статей сделать еще одно заключение о том, что могло быть определено именно княжеской же волей. Затем, остаются многие статьи Правды, которые, по нашему мнению, составляют пошлину или закон в том же смысле, в каком в договорах князей называются законом русским штрафы за обиду, за воровство и проч.